Шестеро обреченных - Стиман Станислас-Андре - Страница 17

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая

Перед ними простиралась спокойная гладь озера. Они сидели одни на террасе ресторана за маленьким столиком накрытым бело-голубой скатертью. На середине стола в хрустальном фужере стояла ярко-красная, полностью распустившаяся гвоздика. Для того, чтобы посетители, сидящие на террасе, лучше чувствовали близость к природе, метрдотель приглушил радио, связывающее это место с внешним миром. Парк открывался во всем своем величии, а плавающие по озеру лебеди друг за дружкой направлялись к своему пристанищу, оставляя на воде изумрудные и цвета слоновой кости борозды.

— Это первое воскресенье сентября, — произнес Сантер.

Осторожно взяв фужер с цветком, он переставил его на другой столик, поскольку гвоздика мешала ему хорошо видеть Асунсьон.

Молодая женщина была одета в платье свободного покроя темно-фиолетового цвета с большим кружевным жабо. На левой стороне платья сверкала бриллиантовая брошь. На безымянном пальце было кольцо с миндального цвета ониксом, вправленным в платину. Черные густые волосы, ниспадающие на плечи из-под белой шляпы, почти по-монашески аскетичное строгое платье, кожа цвета охры, жабо из тонких кружев, ее украшения — все это выглядело столь гармонично, что глядя на нее, именно на нее, а не на озеро, над которым стояла дымка, и не на, парк, окрасившийся в пастельные тона лучами заходящего солнца, Сантер произнес:

— Это первое воскресенье сентября...

«Что за странное создание эта женщина, — подумал он. — Эта уроженка Сеговии, со спокойным, несколько уставшим голосом, суеверие которой не имело себе равных, которая два года прождала человека, с которым и знакома-то была всего каких-нибудь два часа или что-то вроде этого и которая при его исчезновении не проронила ни слезинки! Какие мысли прятались за этим гладким, словно отполированным несколько низким лбом, придающим ее лицу столько энергии и силы? На какие поступки могла толкнуть ее та решительность, которая читалась в изгибе бровей и складке губ? На что могла пойти эта женщина, испытывая любовь или ненависть?...»

— «Я люблю ее! Я люблю ее!» — в сотый раз за сегодняшний вечер повторил про себя Сантер. Он все отдал бы за возможность сказать ей об этом. Однако, перед ее загадочным взглядом он тушевался и терял себя. Один неуместный вопрос, одно признание — и Асунсьон может прервать эти столь дорогие ему минуты их встреч, во время которых Сантер мог надеяться, что их сердца бьются в такт, и во время которых он мог утешать себя важнейшей, горячей надеждой. И вот, всякий раз, порываясь сказать ей о своей любви, он начинал сперва колебаться, а затем и вовсе раздумывал.

Но при словах: «Это первое воскресенье сентября» Асунсьон обратила к нему свой красивый серьезный взгляд и отрешенно, словно из глубины своих мыслей, которые он не потревожил, а напротив, сделал более определенными, улыбнулась. Вот тогда-то, осмелев, Сантер взял Асунсьон за руку.

— Посмотрите... — сказал он, — сделав жест рукой в сторону уснувшего парка. — Чем это хуже Бермудских островов?

Она склонила голову, а он подумал, что она просто не хочет, чтобы он видел ее глаза, в которых он мог бы прочесть свою победу и уверовать в нее. Тогда он еще крепче сжал руку молодой женщины и с пересохшим от волнения горлом принялся подыскивать слова, которые бы помогли ему окончательно найти путь к ее сердцу.

Она все же первой нарушила тишину:

— Как же это ужасно, что мы до сих пор ничего не знаем о судьбе Марселя! Мы ведь даже не знаем, жив

ли он еще!,.

Выдержав паузу, Сантер неохотно ответил:

— Этот Воробейчик не вызывает у меня ни малейшего доверия. Он до сих пор ничего не узнал...

— Откуда вам это известно? Он не из тех людей, которые трубят обо всех своих открытиях.

— Но он до сих пор не выяснил даже то, каким образом было похищено тело Марселя. Консьерж говорит, что ничего не видел, а...

...а лифт ведь не работал. Вы можете себе представить, каким образом этот рыжий снес бы Марселя на плечах вниз по лестнице? Даже если это ему удалось, то, выйдя на улицу, он просто не мог бы не привлечь внимания! Все-таки не так-то просто разгуливать по улицам, пусть даже ночью, с окровавленным телом на плечах!

— Но ведь... — возразила Асунсьон, водя ногтем по скатерти, — у черного хода его могла поджидать машина.

В ее устремленных на Сантера глазах читалась мольба:

— Жорж, скажите мне, верите ли вы в то... думаете ли вы, что Марсель еще жив?..

Сантер лишь покачал головой в ответ:

— На этот вопрос пока что никто не может дать ответа, моя дорогая. Это весьма запутанная история. Как связать воедино этот выстрел, это похищение тела Марселя, это нападение, жертвой которого вы оказались, эту татуировку...

— Да, кстати, об этой татуировке... — задумчиво произнесла Асунсьон. — Я часто думаю, не из-за нее ли похитили Марселя?

— Я не понимаю, какое отношение…

— Вспомните, что он нам сказал в тот вечер... что лишь при помощи татуировки можно будет найти то место, где спрятаны привезенные нм из Пекина ценности. А что, если Марселя выкрали именно для того, чтобы заставить его раскрыть смысл этой татуировки?..

— Нет, это невозможно! — убежденно ответил Сантер.

Это «нет» он говорил лишь из принципа, потому что устал от споров, потому что чувствовал, что Асунсьон ускользает от него, потому что, даже отсутствуя, а возможно и уже умерев, Жернико по-прежнему стоял между ними, разделяя их. Однако предположение молодой женщины показалось ему не столь уж абсурдным. Ему и в голову не приходило связать это похищение с татуировкой... Интересно, подумал ли об этой связи Воробейчик? Когда ему рассказали о татуировке, он, похоже, не придал этой детали никакого значения. Правда Воробейчик вообще не подавал виду, что он на что-либо обращает внимание.

Сантер наполнил бокал Асунсьон, Полностью предавшись своим размышлениям, она небольшими глотками выпила светлое вино и поставила на стол пустой бокал. Сантер снова наполнил его.

Стемнело, и откуда-то из тени парка доносились то низкие, то приглушенные нечеткие голоса. Метрдотель включил настольную лампу с розовым абажуром и незаметно принес другой графин с вином. Находясь за тысячу километров от этой террасы, в Лондоне, Савойский оркестр исполнял по радио популярный в те времена вальс «Pagan Love Song*»

• Предыдущая
• 17/50
• Следующая