Жажда странствий - Стил Даниэла - Страница 13

• Предыдущая
• 13/78
• Следующая

— — Вот именно, — засмеялся Джеймс, — месяца эдак два.

Представляешь, Одри, брат Вайолет прожил у нас в прошлом году полтора месяца, так ему понравилось. — Он изобразил на лице шутливый ужас. — Может, он и сейчас свалится нам на голову, вам ничего не известно по этому поводу, леди Ви?

— Ах, Джеймс, опять ты за свое. Он прожил у нас всего две недели в июле, а этим летом приедет и вовсе на несколько дней. Как хочешь, Одри, отказа мы не примем. Второго или третьего июля мы там водворимся и ждем тебя.

— Хорошо, я приеду, — согласилась она в счастливом предвкушении грядущих встреч.

И в самом деле, ей предстоит открыть совершенно новый для себя мир, познакомиться с необыкновенными людьми, будет так интересно, так весело! Вайолет и Джеймс дарили радость, точно пригоршни драгоценных камней, и, лежа потом у себя в каюте, Одри так и не смогла заснуть, она в волнении шептала волшебные слова: «Сен-Тропез… Монте-Карло… Канн… Ницца… Виль-Франш…» Сердце ее то замирало, то громко колотилось, она благодарила судьбу за чудесную встречу с Вайолет и Джеймсом.

Дни в Лондоне пролетели как один миг, Джеймс и Ви отвезли Одри в «Клариджез» и поручили особым заботам управляющего. Одри заказала себе номер в «Конноте», она не понимала, чем «Клариджез» лучше, ведь обе гостиницы высшего класса, разницы, казалось бы, никакой, просто Джеймсу по каким-то причинам больше нравился «Клариджез», а после его разговора с управляющим к Одри стали относиться как к принцессе крови.

Она решила рассказать обо всем Аннабел, но разорвала письмо: ей не хотелось, чтобы в душе сестры поселилась зависть.

Шампанское лилось рекой, всюду стояли корзины с фруктами и серебряные подносы с лучшим шоколадом. После обеда она ходила с леди Ви по магазинам, вечером театры и приемы — и всюду Джеймс и Ви возили ее в своем «роллс-ройсе». Они даже устроили прием в ее честь, познакомили со своими самыми близкими друзьями. Дети Готорнов ее сразу очаровали, их дом вызвал чувство сродни благоговению. Он был огромный и изысканный, скорее дворец, а не дом, ничего подобного она не видела даже в Сан-Франциско, в котором немало величественных зданий. Прошла неделя, Одри вовсе не хотелось ехать в Париж, но некоторым утешением было то, что совсем скоро она встретится с Готорнами на мысе Антиб.

Без Вайолет и Джеймса Париж показался Одри невероятно скучным. Она купила себе у Пату прелестную крошечную шляпку и еще более прелестную для Аннабел, которую тут же ей и послала. Почти все парижские туалеты в том году были Сшиты из тканей с рисунками экзотических пейзажей или животных.

Одри купила себе экстравагантное вечернее платье в черно-белую полоску, как шкура зебры, решив, что наденет его на бал у Мерфи, если они ее пригласят, когда она будет гостить у Джеймса и Вайолет. Впервые в жизни Одри чувствовала себя совершенно независимой и взрослой. Вставала она когда хотела, обедала и ужинала когда вздумается. Вечер проводила на Монмартре, днем пила красное вино, бродила по левому берегу Сены. Через две недели такой блаженно-беззаботной жизни Одри отправилась на поезде на Ривьеру.

Она таки отказалась от намерения ехать на машине, но' не потому, что боялась, и не потому, что Джеймс за нее тревожился, просто она в последнее время ужасно разленилась — зачем самой трудиться, пусть ее поезд везет. Когда она выходила из вагона;" Ницце, на ней была длинная узкая голубая юбка, купленные в Париже сандалии на веревочной подошве и соломенная шляпа с большими полями и букетом цветов. Ее встречали Джеймс и Вайолет, одетые в таком же духе: на Вайолет белый сарафан, широкополая соломенная шляпа с красной розой и красные босоножки. Джеймс в сандалиях, как на Одри. Оба уже успели загореть. Дети с няней ждали их в машине с откидывающимся верхом. Одри сразу же посадила Александру к себе на колени, Джеймс и Вайолет запели какую-то мелодичную французскую песню, и машина помчалась вперед на предельной скорости. Было лето, было счастье и волнующее ожидание чего-то прекрасного, необыкновенного. В этой жизни не было ни страха, ни тревог.

Одри пришла в восхищение при виде виллы Готорнов. Общество, которое собралось у них в тот вечер, очаровало ее — там были художники и музыканты, английские и французские аристократы, итальянки из Рима, несколько американцев, ошеломляюще красивая девушка, которая захотела непременно голой искупаться в бассейне. Если бы Хемингуэй проводил это лето на Ривьере, как намеревался, он точно приехал бы сюда, но, увы, он неожиданно передумал и уехал на Кубу ловить рыбу. Одри словно попала в сказку, именно о такой жизни она всегда и мечтала. Неужели всего месяц назад она безвылазно сидела дома и волновалась, не переварены ли яйца для деда?

Сейчас она поняла, почему всегда с таким жадным интересом следила за событиями в мире: это помогало ей вырваться из тесного, душного мирка мелочных забот, давало иллюзию причастности к другой жизни, полной ярких, захватывающих впечатлений. А сейчас она сама окунулась в эту жизнь, с утра до рассвета ее окружают удивительные люди, знаменитости, с каждым днем круг их становится все шире. Для Готорнов такая жизнь привычна, иной они просто не знают. Кто-то из окружения написал книгу, которую сейчас все читают, другой — пьесу, о которой только и говорят, рядом с ними известный всему миру художник, прославленный скульптор, модный музыкант, титулованная знать. Все выделяются из разряда людей обыкновенных, именно они творят образ и дух времени, и порой, глядя на них, Одри чувствовала, как и на нее летит золотая пыль от их волшебного резца.

Каждое утро она просыпалась с ощущением, что очутилась в сказке. Теперь она еще лучше понимала отца — ему было непереносимо серое, будничное существование, он рвался наполнить каждый миг волнующим биением жизни и потому погиб.

Она вспоминала его альбомы, но то, что происходит с ней, даже интереснее. И, как отец, она не разлучалась с фотоаппаратом.

— О чем ты задумалась, Одри? — спросила ее Вайолет, сидевшая рядом на узкой полоске песка у воды. — Смотришь куда-то вдаль и улыбаешься…

— Я думала о том, как я счастлива. И как не похожа моя нынешняя жизнь на прежнюю. — Одри понимала, как тяжело ей будет возвращаться домой осенью, и гнала печальные мысли прочь.

Жить бы здесь всегда, в этой упоительной сказке, но все кончается, и сказки тоже, все в конце концов разъедутся отсюда…

— Стало быть, тебе здесь нравится?

— Еще бы! — Одри легла на спину, черный, купленный в Париже купальный костюм обтягивал ее фигуру, как перчатка; на Вайолет был белый купальный костюм. Подруги — одна черноволосая, другая медно-рыжая — очень эффектно смотрелись вместе, Одри с удовольствием сделала бы такую фотографию. Она здесь без устали снимала, и когда в Ницце проявили и напечатали ее снимки, все их похвалили. Даже Пикассо отозвался одобрительно, просмотрев с интересом очередную пачку фотографий. «А знаете, у вас талант, — сказал он, пронзив ее своим взглядом. — Не дайте ему пропасть». Он произнес эти слова таким строгим тоном, что Одри это удивило. Занятие фотографией доставляло ей огромное удовольствие, она никогда не думала, что у нее талант и что он может пропасть, но слова Пикассо произвели на нее сильное впечатление. На нее все здесь производило сильное впечатление, все восхищало.

— Почему бы тебе не остаться?

— Где — на мысе Антиб?

— Нет, в Европе. По-моему, именно здесь тебе и место.

Одри думала о доме, и глаза у нее были ужасно грустные.

— Ах, Вайолет, я бы с радостью, да совесть не велит.

— Почему?

— А дедушка? Не могу я его бросить. Может быть, когда-нибудь это станет возможным…

— А я считаю, ты не имеешь права вот так заживо хоронить себя.

— Я люблю его, Ви, не надо жалеть меня, — тихо сказала Одри.

— Нет, Одри, ты живой человек, тебе нужна другая жизнь. — В ее глазах зажглось любопытство. — Разве ты не хочешь выйти замуж, любить и быть любимой? — Ви не могла понять, почему Одри не замужем. Сама она так давно любит Джеймса, что просто не может себе представить, как бы она жила без него.

• Предыдущая
• 13/78
• Следующая