С утра до вечера - Акимушкин Игорь Иванович - Страница 48

Известный исследователь Африки Ливингстон однажды попал в лапы ко льву. Лев играл с ним, как кошка с мышью. От страха Ливингстон не мог шевельнуться. И этот шок спас ему жизнь: льву неподвижный «чурбан» вскоре наскучил и он, зевнув, ушел разгонять свой сплин другим развлечением.

В одном зоопарке случилось, что на сторожа напала львица. Он замер, не шевелясь и не сопротивляясь. Она катала его лапами, но не тронула. Единственное ранение получил догадливый сторож — огнестрельное: полицейские, которые сбежались к клетке, целясь в львицу, попали в него.

Карл Гагенбек ехал в одном вагоне с купленным им львом. Ночью лев сломал клетку и, поздравляя себя с удачей, направился прямо к Гагенбеку. Но тот испортил ему аппетит, притворившись мертвым. Зверь обнюхал его, подышал в самое лицо и ушел подальше от «мертвеца» в другой угол вагона. Там уснул без обеда.

Латинские историки рассказывают о случае, еще более удивительном. Один римлянин попал в плен к галлам, и они потребовали, чтобы он выдал разные военные секреты. Тогда пленный, чтобы под пытками случайно не проговориться, не притворился, а натурально сделал себя мертвым. Попросил три минуты на раздумье, сел в угол палатки и, задержав силой воли дыхание, умер ровно через три минуты.

Не берусь утверждать, было ли это на самом деле или только легенда и способен ли человек вообще на такое самоубийство. Другими способами, часто очень фантастическими, он мастер убивать себя, когда для него жизнь хуже смерти.

Животные в такую беду, когда лучше умереть, чем жить, тоже попадают нередко. Как у них с самоубийством? «Употребляют» ли они его как средство на крайний случай, когда уже все потеряно?

Нет, никогда! Хотя разных рассказов и легенд о самоубийстве животных много, особенно в книгах художественных и исторических. Но наука такими фактами не располагает. Да это и невозможно, потому что о смерти животные ничего не знают. Знают безотчетный врожденный страх перед врагом, перед всем, что непонятно и пугает. Но чем грозит им этот страх, о дороге в никуда, которая начинается по ту сторону жизни, они понятия не имеют.

Было время, когда даже серьезные исследователи писали о самоубийстве животных. Аристотель первым рассказывал забавную басню о коне, который, совершив неблаговидный поступок, бросился с горя со скалы.

Через две тысячи лет Наполеон после победы при Аустерлице получил донесение о лошадином самоубийстве. Объезжая поле битвы, он заметил коня, который в позе невыразимого страдания стоял над трупом убитого хозяина. Он приказал следить за животным и обо всем замеченном докладывать ему. И вот наутро ему подали рапорт: «Лошадь простояла всю ночь перед трупом своего господина. С восходом солнца она начала рассматривать его, обнюхивать со всех сторон, издала тяжелые вздохи, затем помчалась к Дунаю и утопилась».

Много подобных историй было рассказано и о других животных — обезьянах, кошках, собаках, овцах, даже о птицах. О лебедях, например, которые будто бы, потеряв подругу, с горя убивали себя, падая на землю.

Некоторые охотники уверяют, что раненые утки ныряют под воду и, чтобы не попасть живьем в руки своего убийцы, хватаются там клювом за водоросли.

Правда, случаются иногда странные происшествия, которые на первый взгляд, может быть, и выглядят как сознательное стремление животного к гибели.

Белки и лемминги, когда переселяются на новые места, тысячами тонут в реках и фиордах. Но это не стремление к гибели, а просто незнание, где гибель.

Однажды двухтысячное стадо полудиких быков и коров, которое паслось в прериях Аргентины, без всякой видимой причины вдруг бросилось в реку Парану и утонуло. Там же, в Южной Америке, случилось и такое: сотни крокодилов дружно покинули гостеприимное устье Амазонки и поплыли в открытое море на верную гибель.

Видели и слонов в море, далеко от берега (слоны отличные пловцы). На одного слона-мореплавателя напали акулы и разорвали его. Бегемоты и дикие свиньи, переплывшие пролив между Африкой и Мадагаскаром, счастливо избежали акульих зубов и акклиматизировались в новой стране (позднее бегемоты на Мадагаскаре все вымерли).

Эти странные «выходки», это непонятное влечение сухопутных зверей к морским путешествиям биологи объясняют так: у многих животных есть врожденное побуждение к расселению на новые земли, расширение мест своего обитания во все стороны, куда только возможно. В некоторое время — когда, например, где-нибудь их слишком много расплодилось и есть стало нечего, — и у некоторых особенно непоседливых из них страсть к переселению побеждает все другие чувства, даже инстинкт самосохранения. И тогда звери без ластов и плавников храбро и безотчетно бросаются в море, чтобы вплавь добраться до тучных пастбищ, которые чудятся им за горизонтом, или плывут на авось: куда-нибудь да прибьет течение. Едва ли животные, пускаясь в рискованные вояжи, о чем-нибудь рассуждают, скорее, всемогущий инстинкт гонит их на поиски новых земель без всяких раздумий об удачах и неудачах, которые их ждут.

Есть и такая гипотеза: кочующие белки и лемминги ведут себя как чумовые — гибнут в городах, попавшихся на пути, тонут в реках. Они одержимы помешательством, все обезумели от каких-то не известных нам пока причин, может быть, от паразитов в мозгу — как овцы от иных глистов или от какого-нибудь вируса, — так утверждают сторонники теории «роковых миграций». Но поскольку никто еще не установил, что это за «помешательство», когда и отчего оно случается, признать его за истину нельзя.

Много всевозможных басен рассказано о самоубийстве скорпионов. Многие это видели и может увидеть каждый, кто хочет. Нужно только окружить скорпиона горячими углями. Он бросится в одну сторону, в другую — выхода нет. И, не желая умирать в муках, убьет себя уколом жала.

Натуралисты прошлого века полагали, что скорпион жалит себя в мозг потому, что от яркого света углей болят его глаза. А скорпион привык жалить все, что причиняет ему боль. Другие говорят, что скорпион жалит себя нечаянно, когда мечется в панике, ища выхода из огненного кольца. А третьи уверяют, будто он, окруженный углями, и не умирает вовсе, а от шока, как Ливингстон в когтях льва, цепенеет в каталепсии. Если набраться терпения и час-другой посидеть у «мертвого» скорпиона, то можно якобы увидеть, как он очнется и бросится наутек.

Профессор П. И. Мариковский в своей интересной книге «Неутомимые охотники» рассказал об опытах, которые доказали, что яд скорпиона безвреден для него самого. Значит, скорпион погибает не от самоукуса, а, по-видимому, от теплового удара и ожогов, которые получает, пытаясь прорваться сквозь угли. Это, пожалуй, самое правильное объяснение мнимого самоубийства скорпиона.

Зоологи не раз находили в лесу бурундуков, полевок, обезьян и даже оленей, застрявших головой в развилке дерева, словно повесившихся. Птицы тоже часто гибнут, попадая случайно головой в петли бельевых, крепежных и прочих веревок. Один пестрый дятел умер, вонзив клюв в лесной орех. А любопытная сорока засунула клюв в мяч для игры в гольф и не смогла вытащить его. Некая треска прославилась тем, что удавилась, всунув голову в пряжку от пояса, упавшую в море. Есть фотографии акулы, которая погибла, завязнув в баллоне от автомобильного колеса. Нелегко, наверное, ей было найти в океане это «смертоносное» орудие, чтобы так оригинально покончить с собой!

Все эти поразительные случаи мнимого самоубийства говорят лишь о том, что и животные часто неосторожны. Самые ловкие бывают неловкими. Несчастный случай — вот единственная причина их гибели.

Как только морские рыбки платазусы заметят опасность, сразу бросаются друг к другу и, плотно прижавшись, образуют фигуру, похожую на колючего морского ежа, съесть которого мало найдется охотников.

Соколу, атакующему скворцов, очень не нравится, когда они тесно смыкаются и стая их густеет. Нападая, он падает из поднебесья со скоростью двести и триста километров в час и может свернуть себе шею, если врежется в гущу птичьих тел. И северные олени смыкают перед волком свои ряды. Но часто ищут спасение в противоволчьем оборонительном ряду мускусных быков, которые, выставив рога наружу, несокрушимой фалангой встречают волков.