Одиннадцать минут - Коэльо Пауло - Страница 5
- Предыдущая
- 5/48
- Следующая
Дело было за малым — Марии не в чем было идти в ресторан. Препятствие казалось неодолимым —женщина скорее признается, что муж ей изменяет, чем в отсутствии подходящего туалета. Но Мария, рассудив, что людей этих она не знает и никогда больше не увидит, решила, что терять ей нечего: — Я только что приехала с Северо-Востока, у меня платья нет.
Иностранец через переводчика попросил ее ни о чем не беспокоиться и дал адрес своего отеля. В тот же день, ближе к вечеру, она получила платье, какого в жизни своей не видала, а в придачу — пару туфель, которые стоили столько, сколько Мария зарабатывала за год.
И она почувствовала, что делает первые шаги по дороге, которая грезилась ей в бразильских сертанах, где прошли ее детство и ранняя юность, где года не проходит без засухи, где юношам некуда податься, где стоит ее городок — бедный, но честный, — где жизнь не бьет ключом, а течет вялой струйкой, и один день неотличимо схож с другим. А теперь она станет принцессой Вселенной! Иностранец предложил ей работу, доллары, пару баснословно дорогих туфель и платье из волшебной сказки! Оставалось подкраситься, и тут на помощь пришла девушка-портье из захудалого отеля, где Мария остановилась: выручила, да вдобавок предупредила, что не все иностранцы — порядочные люди, как не все жители Рио-де-Жанейро —бандиты.
Мария это предупреждение пропустила мимо ушей, облачилась в это с неба упавшее платье и, сокрушаясь, что не прихватила из дому фотоаппарат, дабы запечатлеть себя на память, вертелась перед зеркалом несколько часов — до тех пор, пока не поняла, что опаздывает на встречу. Выскочила опрометью — этакая Золушка на балу! — и помчалась в тот отель, где жил швейцарец.
Велико было ее удивление, когда переводчик с ходу объявил, что с ними не пойдет: — Язык — дело десятое. Главное — чтоб ему было с тобой уютно.
— Какой же тут уют, если он не понимает, что я говорю?!
— И не надо. Это даже хорошо. Нужно, чтобы токи шли.
Мария не поняла, что это значит. У нее на родине люди, когда встречались, должны были спрашивать и отвечать, обмениваться какими-то словами. Но Маилсон — так звали переводчика-охранника — заверил ее, что в Рио и во всем остальном мире дело обстоит иначе.
— Ничего тебе не надо понимать. Твое дело — позаботиться о том, чтобы он хорошо себя чувствовал. Он бездетный вдовец, владелец кабаре, вот и ищет бразильянок, которые бы там выступали. Я сказал ему, что ты, как у нас говорят, «не по этому делу», но он уперся, сказал, что влюбился в тебя с первого взгляда, как только ты вышла из воды. И купальник твой ему понравился.
Он помолчал.
— Но я тебе дам добрый совет — если хочешь подцепить здесь кого-нибудь, купальник надо завести другой. Кроме этого швейцарца, он никому в Рио понравиться не может — очень уж старомодный. Таких давно не носят.
Мария сделала вид, будто не слышит.
—И еще я думаю, — продолжал Маилсон, — что он не просто так на тебя запал, как у нас говорят. Он уверен, что у тебя есть все данные для того, чтобы твой номер стал гвоздем программы. Ясное дело, он не видел, как ты танцуешь, не слышал, как поешь, но считает: это все — дело наживное. А вот красота — то, с чем надо родиться. Европейцы, они такие — приезжают сюда в полной уверенности, будто бразильянки в смысле темперамента все до единой — не женщины, а вулкан, и все умеют танцевать самбу. Если у него и вправду серьезные намерения, советую до того, как покинешь страну, заключить с ним контракт, и пусть заверит подпись в швейцарском консульстве. Завтра я буду на пляже у отеля: разыщи меня, если будет что неясно.
Швейцарец с улыбкой взял Марию за руку и показал на стоявшее в ожидании такси.
— Ну а если у него — или у тебя — возникнут другие планы, помни, что за ночь здесь берут триста долларов. На меньшее не соглашайся.
Прежде чем Мария успела ответить, они уже сидели в такси, а швейцарец повторял заранее выученные слова. Разговор был простой: — Работать? Доллары? Бразильская звезда?
А Мария тем временем вспоминала последние слова переводчика — триста долларов за ночь! Это целое состояние! И не надо страдать из-за любви — она ведь может соблазнить его, как соблазнила хозяина магазина, выйти за него замуж, завести ребенка, обеспечить сносную жизнь родителям. Что ей терять? Швейцарец уже стар, долго не протянет, а она останется богатой вдовой — Марии казалось, что в Швейцарии денег много, а женщин — мало.
Ужин проходил в молчании — улыбка, улыбка в ответ — и Мария стала постепенно понимать, что такое «ток пошел», а ее спутник показал ей альбом с надписями на неведомом ей языке и фотографиями женщин в бикини (действительно, не чета ее купальнику —красивей и откровенней), вырезки из газет, яркие крикливые афиши и буклеты, где мелькало единственное знакомое слово — «Бразилия». Мария много пила, боясь, что вот-вот последует то самое предложение (хотя ей в жизни еще такого не предлагали, но триста долларов на дороге не валяются, а от выпитого все становилось как-то проще, особенно если вспомнить, что никого из ее родного городка поблизости нет). Однако швейцарец вел себя как настоящий джентльмен —даже пододвигал стул, когда она садилась. Наконец она сказала, что очень устала, и назначила ему свиданье назавтра, на пляже (ткнуть пальцем в цифру на циферблате часов, сделать волнообразное движение и медленно повторить несколько раз «завтра»).
Он вроде бы понял, тоже посмотрел на свои часы (наверняка швейцарские) и кивнул.
Спала она плохо. А когда все же удалось задремать, приснилось, будто все, что было, — было сном. Но проснувшись, поняла —нет, не сон: в скромном номере на спинке стула висело платье, под стулом стояли туфли, в условленный час на пляж должен был прийти швейцарец.
Запись в дневнике Марии, сделанная в день знакомства со швейцарцем: Все мне подсказывает, что я готова совершить ошибку, но не ошибается тот, кто ничего не делает. Чего хочет от меня мир? Чтобы я не рисковала? Чтобы вернулась туда, откуда пришла, и не осмелилась сказать жизни «да»?
В одиннадцать лет, в тот день, когда мальчик спросил, нет ли у меня лишней ручки, я совершила ошибку. Именно тогда я поняла, что жизнь не всегда дает вторую попытку и что подарки, которые иногда она тебе преподносит, лучше принимать. Да, я рискую, но не больше, чем решившись сесть в автобус, привезший меня в Рио, —ведь он мог попасть в аварию. Если я должна хранить верность кому-то или чему-то, то в первую очередь —самой себе. Если ищу любви истинной и большой, то сначала надо устать от мелких чувств, случайных романов. Мой ничтожный опыт учит меня: никто не владеет ничем, все на свете призрачно и зыбко — и это касается и материальных благ, и духовных ценностей. Человек, которому случалось терять то, что, как ему казалось, будет принадлежать ему вечно (а со мной такое бывало часто), в конце концов усваивает, что ему не принадлежит ничего.
А если мне ничего не принадлежит, я не могу тратить свое время на заботы о том, что не мое; лучше жить так, словно сегодня —первый (или последний) день твоей жизни.
На следующий день, в присутствии Маилсона, переводчика-телохранителя, который теперь называл себя еще и ее импрессарио, Мария сказала, что принимает предложение — если получит документ, заверенный в консульстве. Швейцарец, для которого такое условие было, по всей видимости, не в новинку, ответил, что и сам этого хочет, поскольку для работы в его стране нужна официальная бумага, где черным по белому было бы написано —никто, кроме нее, не сможет делать то, что собирается делать она. Достать такой документ нетрудно — у швейцарских женщин нет призвания к самбе. Они отправились в центр города, и Маилсон потребовал комиссионные — 30 процентов от полученных Марией 500 долларов.
— Сейчас идет неделя выплат. Одна неделя, понимаешь? Ты будешь получать 500 долларов в неделю, но уже без вычетов, потому что я беру деньги только с первой выплаты.
- Предыдущая
- 5/48
- Следующая
