Жестокие слова - Пенни Луиз - Страница 88

• Предыдущая
• 88/97
• Следующая

– Вы же сказали, что это кличка обезьянки, которая принадлежала Эмили Карр.

– Я тоже так думал, но потом много размышлял об этом. Мне кажется, для убитого это слово имело еще какое-то значение. Что-то личное. Пугающее. Мне кажется, оно было оставлено в паутине и вырезано в дереве как угроза. Это было что-то такое, о чем знали, вероятно, только убийца и убитый.

– Тогда зачем спрашивать меня?

– Затем, что Якоб мог сказать вам об этом. Сказал или нет, Оливье?

Гамаш сверлил Оливье взглядом, требуя от него правды.

– Он мне ничего такого не говорил, – ответил наконец Оливье.

Этот ответ был воспринят с недоверием.

Гамаш не сводил с него взгляда, прилагая все силы, чтобы увидеть – что там, за наслоениями лжи. Или же Оливье на сей раз сказал правду?

Гамаш встал. У двери он остановился, повернулся. Оливье был как выжатый лимон. Не осталось ничего. По крайней мере, Гамаш надеялся на это. С раскрытием каждой лжи Оливье словно срывал с себя кусок кожи. И теперь он сидел в бистро с содранной кожей.

– А что случилось с молодым человеком? – спросил Гамаш. – Из этой притчи. Гора нашла его?

– Видимо, да, – ответил Оливье. – Ведь он мертв, верно?

Гамаш принял душ и побрился в гостинице, переоделся. Кинул взгляд на свою кровать с ее чистыми, хрустящими простынями, отогнутым одеялом. Как ему хотелось лечь! Но он не стал слушать песни сирен, и вскоре они с Бовуаром прошли по деревне в оперативный штаб, где их ждали агенты Лакост и Морен.

Они сидели за столом для совещаний, перед ними стояли кружки с крепким кофе и резные скульптуры Отшельника. Старший инспектор кратко сообщил о своем пребывании на островах Королевы Шарлотты и разговоре с Оливье.

– Значит, убитый своими скульптурами все время рассказывал эту историю, – сказала Лакост.

– Давайте подведем итоги. – Бовуар подошел к листам бумаги на стене. – Отшельник бежит из Чехословакии со своими сокровищами, когда Советский Союз начинает рушиться. В стране царит хаос, поэтому ему удается подкупить чиновников в порту и доставить контейнер с сокровищами в Монреаль. Добравшись до места, он помещает сокровища на хранение.

– Будь он беженцем или иммигрантом, его отпечатки пальцев нашлись бы в базе, – сказал агент Морен.

Агент Лакост повернулась к нему. Она знала, что он молод и неопытен.

– В Канаде множество нелегальных иммигрантов. Некоторые скрываются. Другие добывают подложные документы, очень похожие на настоящие. Нужно только заплатить немного денег правильным людям.

– Значит, он проник в страну незаконно, – сказал Морен. – А как насчет старинных вещей? Они были украдены? Как они ему достались? Например, эта скрипка или панель из Янтарной комнаты?

– Суперинтендант Брюнель говорит, что Янтарная комната исчезла во время Второй мировой, – ответил Гамаш. – Существует немало гипотез относительно того, что с ней случилось. Одна из гипотез утверждает, что Альберт Шпеер спрятал ее в горах. Между Германией и Чехословакией.

– Правда? – сказала быстрая на ум Лакост. – Предположим, что этот Якоб нашел ее?

– Если бы он ее нашел, то у него была бы вся комната, – возразил Бовуар. – Что, если ее или ее часть нашел кто-то другой и продал Отшельнику?

– Что, если он ее украл? – подхватил Морен.

– Предположим, все вы правы, – сказал Гамаш. – Предположим, кто-то ее нашел. Может быть, много лет назад. И разбил на части. А все, что осталось его семье, – это единственная панель. Предположим, панель доверили Отшельнику, чтобы он вывез ее из страны.

– Зачем? – спросила Лакост, подаваясь вперед.

– Чтобы начать новую жизнь, – вскочил на ноги Бовуар. – Они не первые контрабандой протаскивали семейные ценности через границу и продавали, чтобы начать бизнес или купить дом в Канаде.

– Значит, эту панель дали Отшельнику, чтобы он вывез ее из страны, – сказал Морен.

– А вся коллекция – она что, поступила от разных людей? – предположила Лакост. – От одного – книга, от другого – бесценный предмет мебели или хрусталя или серебряный прибор? Что, если все эти вещи принадлежали разным людям, которые собирались начать здесь новую жизнь? И он контрабандой вывез все это из страны.

– Это может быть ответом на вопрос суперинтенданта Брюнель относительно такого разброса предметов, – сказал Гамаш. – Если предположить, что эти вещи не из одной коллекции, а из многих.

– Никто не стал бы доверять другому человеку вещи такой ценности, – заметил Бовуар.

– Возможно, у них не было выбора, – сказал старший инспектор. – Им необходимо было вывезти эти вещи из страны. Если он был незнакомым для них человеком, они бы не доверились ему. Но если он был другом…

– Как мальчик из той притчи, – сказал Бовуар. – Он предал всех, кто доверился ему.

Некоторое время они в молчании смотрели перед собой. Морен прежде не понимал, что убийц ловят молча. Но так оно и случалось.

Что могло произойти? Семьи ждали в Праге, в маленьких городках, в деревнях. Ждали известий от него. От друга, которому они доверяли. В какой момент надежда перешла в отчаяние? А потом в ярость? И месть?

Неужели один из них догадался, приехал в Новый Свет и нашел Отшельника?

– Но почему он поселился здесь? – спросил агент Морен.

– А почему нет? – ответил вопросом Бовуар.

– Здесь большая чешская община. Если при нем были ворованные вещи, которые он взял у людей в Чехословакии, то разве не лучше ему было держаться от них подальше?

Они обращались к Гамашу, который слушал и думал. Потом он подался вперед и разложил перед собой фотографии резных скульптур. Он вгляделся в ту, на которой были изображены счастливые люди, строящие свой новый дом. Без молодого человека.

– Возможно, лжет не только Оливье, – сказал он, вставая. – Возможно, Отшельник приехал в Канаду не один. Может, у него были пособники.

– Которые все еще живут в Трех Соснах, – сказал Бовуар.

Ханна Парра убирала со стола после ланча. Она приготовила наваристый суп, и в доме стоял запах, который часто витал в доме ее матери в чешской деревне. Запах бульона, петрушки, лаврового листа, овощей с огорода.

Ее новый, сверкающий металлом и стеклом дом – как он не похож на деревянный домишко, в котором она выросла! Тот был наполнен прекрасными ароматами и привкусом страха. Страха привлечь внимание. Выделиться. Ее родители, ее тетушки, ее соседи – все они прежде жили комфортабельной конформистской жизнью. Боялись, что кто-то увидит их непохожесть, несмотря на ту тонкую пленку, что разделяла людей.

Но здесь все было прозрачным. Стоило им прилететь в Канаду, как она почувствовала необыкновенную легкость. Здесь никто не совал нос в чужие дела.

По крайней мере, так ей казалось. Сверкнувший солнечный зайчик привлек внимание Ханны, и ее рука застыла над мраморной столешницей кухонного стола. К дому направлялась машина.

Арман Гамаш некоторое время разглядывал стеклянно-металлический куб перед ним. Он читал отчеты о допросах семейства Парра, в которых было и описание дома, и тем не менее вид этого сооружения застал его врасплох.

Дом сверкал на солнце. Не ослеплял, но сиял так, будто находился в несколько ином мире. В мире света.

– Как красиво, – сказал Гамаш, у которого перехватило дыхание.

– Вы еще посмотрите, что там внутри.

– Пожалуй, так я и сделаю.

Гамаш кивнул, и вдвоем с Бовуаром они двинулись через двор.

Ханна Парра впустила их, взяла их куртки.

– Старший инспектор, рада вас видеть.

В ее голосе слышался небольшой акцент, впрочем, говорила она на прекрасном французском. Так говорят люди, которые не только выучили чужой язык, но и полюбили его. А каждый произнесенный ею слог свидетельствовал об этом. Гамаш знал, что язык неотделим от культуры. Что одно без другого вянет. Любовь к языку свидетельствовала об уважении к культуре.

• Предыдущая
• 88/97
• Следующая