Жестокие слова - Пенни Луиз - Страница 77

• Предыдущая
• 77/97
• Следующая

– Что вам говорит имя Шарлотта?

Брови Оливье удивленно взметнулись.

– Шарлотта? – Он задумался на несколько секунд. – Никогда не был знаком ни с одной Шарлоттой. Когда-то знал одну девчонку по имени Шарли.

– Отшельник никогда не называл этого имени?

– Он вообще не называл никаких имен.

– А о чем вы говорили?

Оливье снова услышал голос убитого, не низкий, но странным образом успокаивающий.

– Мы разговаривали про огороды, строительство, водопроводы. Он учился у римлян, греков, первых поселенцев. Это было очаровательно.

Не в первый раз Гамаш пожалел, что в той хижине не было третьего стула – для него.

– А про шифр Цезаря он никогда не говорил?

И опять Оливье удивленно посмотрел на него, потом отрицательно покачал головой.

– А про острова Королевы Шарлотты? – спросил Гамаш.

– В Британской Колумбии? С чего бы это мы стали о них говорить?

– Вы не знаете, есть ли в Трех Соснах кто-нибудь из Британской Колумбии?

– Люди приехали сюда из самых разных мест. Но чтобы кто-то приехал из Британской Колумбии – я такого не слышал. А что?

Гамаш вытащил скульптуры и поставил их на стол так, что корабль уплывал от сыра, а слезящийся сыр преследовал его.

– А то, что вот это из Британской Колумбии. По крайней мере, дерево именно оттуда. Это красный кедр с островов Королевы Шарлотты. Давайте еще раз с самого начала, – спокойно сказал Гамаш. – Расскажите мне, что вы знаете об этих скульптурах.

Оливье смотрел с бесстрастным выражением. Гамаш знал этот взгляд. Это был взгляд лжеца, пойманного на обмане. Лжеца, пытающегося найти выход, заднюю дверь, щелочку. Гамаш ждал. Он отхлебнул виски и размазал немного сыра по превосходному ореховому хлебу. Положив его перед Оливье, он то же самое приготовил для себя. Потом в ожидании ответа принялся есть.

– Их вырезал Отшельник, – сказал Оливье ровным безразличным голосом.

– Вы это уже нам говорили. Еще вы говорили, что некоторые из этих вещиц он давал вам, но вы закидывали их в лес.

Гамаш ждал, зная, что остальное последует именно сейчас. Он посмотрел в окно и увидел Рут, выгуливающую Розу. На утке по какой-то причине был крохотный красный плащик.

– Я их не выбрасывал. Оставлял, – прошептал Оливье, и мир за кругом света из камина, казалось, исчез. Ощущение было такое, будто эти двое сидят каждый в своей маленькой хижине. – Я ходил к Отшельнику уже около года, когда он дал мне первую вещицу.

– Вы не помните, что это было?

– Холм с деревьями. Даже скорее гора. И лежащий на ней мальчик.

– Вот эта? – Гамаш достал фотографию, которую ему дала Тереза Брюнель.

Оливье кивнул:

– Я помню это довольно ясно, потому что я не знал, что Отшельник делает такие штуки. Его хижина была наполнена изумительными вещами, но созданными другими людьми.

– И что вы сделали с этой скульптурой?

– Какое-то время хранил у себя, но мне приходилось прятать ее от Габри, иначе он начал бы задавать вопросы. И тогда я решил, что проще ее продать. Вот и выставил ее на продажу на интернет-аукцион. Она ушла за тысячу долларов. Потом мне позвонил дилер. Сказал, что у него есть покупатели, если у меня найдутся еще такие же вещи. Я думал, он шутит. Но когда восемь месяцев спустя Отшельник вручил мне еще одну скульптурку, я вспомнил о том дилере и связался с ним.

– Это был Дени Фортен?

– Владелец галереи, который предлагает устроить выставку Кларе? Нет. Это был кто-то из Европы. Могу вам дать его координаты.

– Это будет полезно. Что представляла собой вторая скульптурка?

– Ничего особенного. Простенькая. Все на поверхности. Я был немного разочарован. Лес. Но если приглядеться, то увидишь ниточку людей, идущих под кронами.

– И среди них мальчик?

– Какой мальчик?

– Тот, что с горы.

– Нет, это была другая скульптура.

– Я это понимаю, – сказал Гамаш, спрашивая себя, ясно ли он выражается. – Но представляется вероятным, что Отшельник в каждой из своих скульптур вырезал одни и те же фигуры.

– Мальчика?

– И людей. Что-нибудь еще?

Оливье задумался. Было и еще что-то. Тень над деревьями. Что-то маячило за ними. Что-то поднималось. И Оливье знал, что это такое.

– Нет, ничего. Только лес и люди в нем. Дилер проявил большой интерес.

– Сколько вы за нее получили?

– Пятнадцать тысяч. – Он полагал, что Гамаш будет потрясен.

Но выражение лица Гамаша ничуть не изменилось, и Оливье поздравил себя с тем, что сказал правду. Было ясно, что старший инспектор и без Оливье знает ответ на этот вопрос. Говорить правду было сродни лотерее. Как и говорить ложь. Оливье давно пришел к выводу, что лучше смешивать одно с другим в равных пропорциях.

– Сколько скульптурок он изготовил?

– Я думал, что восемь, но теперь, когда вы показали мне эти, получается, что десять.

– И все те, что он вам дал, вы продали?

Оливье кивнул.

– Вы говорили, что он начал давать вам другие свои вещицы за еду. Куда вы их девали?

– Отвозил в магазин антиквариата на рю Нотр-Дам в Монреале. Но потом, поняв, что это ценные вещи, я нашел частных дилеров.

– Кого?

– Я давно с ними не контактировал. Нужно посмотреть в моих записях. Это люди из Торонто и Нью-Йорка. – Он откинулся на спинку стула и обвел глазами пустой зал. – Видимо, мне следует отпустить на сегодня Хэвока и остальных.

Гамаш хранил молчание.

– Как вы думаете, люди сюда вернутся?

Старший инспектор кивнул:

– Их расстроило то, что вы сделали.

– Я? Марк Жильбер поступил куда хуже. Будьте с ним осторожны. Он совсем не такой, каким кажется.

– И вы тоже, Оливье. Вы все время лгали. Возможно, вы лжете и теперь. Я сейчас задам вам один вопрос и прошу трижды подумать, прежде чем ответить.

Оливье кивнул и выпрямился.

– Был ли Отшельник чехом?

Оливье тут же открыл рот, но Гамаш быстро поднял руку, останавливая его:

– Я просил вас трижды подумать, прежде чем ответить. Взвесьте всё. Не могли ли вы ошибиться? Может быть, никакого акцента не было? – Гамаш внимательно смотрел на собеседника. – Может быть, он говорил с акцентом, но не чешским. Может быть, чешский акцент – это только ваше предположение. Подумайте хорошенько, прежде чем ответить.

Оливье уставился на крупную неподвижную руку Гамаша, а когда она опустилась, перевел взгляд на его лицо.

– Тут ошибки быть не может. Я слышал немало чехов за последние годы – у меня друзья и соседи чехи. Он был чехом.

Это было сказано с большей определенностью, чем все, что говорил Оливье Гамашу с начала расследования. И все же Гамаш продолжал смотреть на этого стройного человека. Он разглядывал его рот, глаза, морщинки на лбу, цвет кожи. Наконец старший инспектор кивнул.

– Холодный вечер, – сказала Рут, плюхаясь на стул рядом с Гамашем и больно ударив его по коленке своей запачканной грязью тростью. – Извините, – сказала она и ударила его еще раз.

Она совершенно не обратила внимания ни на разговор между Гамашем и Оливье, в который вмешалась, ни на напряжение, возникшее между ними. Она перевела взгляд с одного на другого.

– Ну, хватит этой веселой болтовни. Вы можете поверить в то, что Оливье сделал с телом? Его идиотизм затмевает даже ваш собственный. Дает мне представление о бесконечности. Ощущение почти духовное. Сыр?

Она взяла последний кусочек сыра и потянулась за виски Гамаша, но он успел первым. Появилась Мирна, за ней Клара и Питер, которые рассказали всем о Дени Фортене. Все выразили Кларе сочувствие и сошлись на том, что она поступила правильно. Потом они пришли к выводу, что утром она должна позвонить Фортену и попросить прощения. Потом решили, что делать это все же не стоит.

– Я видела на лугу Розу, – сказала Клара, спеша сменить тему. – Она просто красавица в этом плащике.

Она удивилась, увидев на утке непромокаемый плащ, но потом решила, что Рут просто приучает Розу к ношению одежды.

Разговор неминуемо вернулся к Оливье и Отшельнику, мертвому и живому. Рут наклонилась и взяла Оливье за руку:

• Предыдущая
• 77/97
• Следующая