Жестокие слова - Пенни Луиз - Страница 45

• Предыдущая
• 45/97
• Следующая

– Я с вами.

– Боюсь, что нет, месье Жильбер, – сказал Гамаш. – Математика тут простая. У нас три лошади. На одну сядет ваша жена, а мы с инспектором Бовуаром должны ее сопровождать.

Бовуар посмотрел на Честера, который переминался с ноги на ногу, словно у него в голове играл диксиленд. Инспектор никогда прежде не сидел в седле и до последнего был уверен, что и теперь сумеет этого избежать.

Они тронулись. Доминик впереди, Гамаш – следом с рулоном ярко-розовой ленты, чтобы по ней найти обратную дорогу, Бовуар – в хвосте, хотя Гамаш предпочел выразиться об этом другими словами. Старший инспектор не раз сидел в седле. Когда он начал встречаться с Рейн-Мари, они катались на лошадях на горе Мон-Руаяль. Они брали с собой еду и по тропинкам доезжали до самого центра Монреаля, останавливаясь на полянке, где можно было привязать лошадей и откуда открывался вид на город. Там они потягивали холодное вино и ели сэндвичи. Конюшни на Мон-Руаяль теперь были закрыты, но время от времени они с Рейн-Мари выезжали в воскресенье куда-нибудь, где можно покататься на лошадях.

Езда на Ромашке была не похожа на его прежний опыт. Это скорее напоминало плавание в лодке по разбушевавшемуся морю. От покачивания Ромашки у него к горлу подступила тошнота. Через каждые десять шагов он останавливался и привязывал к дереву розовую ленточку. Доминик на Макарони значительно опередила их. Оглядываться назад Гамаш не осмеливался, но он знал, что Бовуар не отстает, потому что слышал непрекращающуюся брань:

– Merde! Tabarnac![53] Козел!

Тропинка сужалась, в лесу становилось темно, шаг лошадей замедлялся. Гамаш вовсе не был убежден, что они на верном пути, но теперь он ничего не мог с этим поделать. Агенты Лакост и Морен собирали все необходимое для обследования места преступления и должны были подъехать на мотовездеходах, когда Парра проложит тропу. Но на это требовалось какое-то время.

Сколько времени понадобится Лакост, чтобы понять, что они заблудились? Час? Три? Когда спустится вечер? Насколько далеко они углубились в лес? Становилось темнее и прохладнее. Ощущение было такое, будто они едут уже не первый час. Гамаш посмотрел на часы, но в сумерках ничего не увидел.

Доминик остановилась, и лошади уперлись друг в друга.

– Опа, – сказал Бовуар.

Гамаш протянул руку и взял поводья, чтобы успокоить лошадь инспектора.

– Вон там, – прошептала Доминик. – Рядом с тем солнечным лучом.

Сквозь плотный строй деревьев пробивался сноп света. Гамаш посмотрел в ту сторону и увидел хижину.

– Оставайтесь здесь, – сказал он Доминик.

Потом подал знак Бовуару, который оглядывался, пытаясь сообразить, как ему слезть с лошади. Наконец он наклонился вбок, обхватил ближайшее дерево и спустился по нему. Любая другая лошадь была бы огорчена, но Честер видел вещи и похуже. Он почти влюбился в Бовуара к тому времени, когда тот слез с его спины. Бовуар ни разу не пнул коня, не хлестнул, не ударил кулаком. За свою жизнь Честер не встречал такого доброго наездника.

Двое полицейских уставились на хижину. Она была сложена из бревен. На крыльце стояло кресло-качалка с большой подушкой. По обе стороны закрытой двери имелись окна с ящичками, в которых в полную силу расцветали цветы. Сбоку домика возвышалась дымовая труба, но дыма видно не было.

Они слышали у себя за спиной тихие движения лошадей, которые хлестали себя хвостами. Слышали, как скрываются в безопасных местах мелкие животные. В лесу пахло мхом, свежими сосновыми иглами и гниющими листьями.

Они осторожно пошли вперед. Ступили на крыльцо. Гамаш посмотрел на доски крыльца. Несколько сухих листьев, но никаких следов крови. Он кивнул Бовуару и указал на одно из окон. Бовуар тихо встал рядом с окном спиной к стене. Гамаш пристроился у другого окна, потом подал сигнал, и оба одновременно заглянули внутрь.

Они увидели стол, стулья, кровать в дальнем углу. Никакого света, никакого движения.

– Ничего, – сказал Бовуар.

Гамаш согласно кивнул и потянулся к дверной ручке. Дверь, слегка скрипнув, приоткрылась на дюйм. Старший инспектор всунул в щель ногу, распахнул дверь до конца. Они заглянули внутрь.

В хижине была всего одна комната, и Гамаш сразу же понял, что в доме никого нет. Он вошел внутрь. Но Бовуар положил руку на свой пистолет. На всякий случай. Бовуар был человеком осторожным. Таким его сделало детство: он вырос в плохом районе.

В солнечных лучах крутилась пыль, проникавшая внутрь сквозь окна. Бовуар по привычке пошарил по стене в поисках выключателя, потом понял, что никаких выключателей здесь нет. Но лампы он нашел и зажег их. В свете ламп они увидели кровать, кухонный шкафчик, несколько книжных полок, два стула и стол.

Комната была пуста. Если не считать того, что оставил после себя мертвец. Его вещи и его кровь. На деревянном полу виднелось большое темное пятно.

Сомнений не оставалось: они нашли место преступления.

Час спустя Рор Парра прошел по розовым ленточкам, оставленным Гамашем, и с помощью бензопилы расширил тропу. Приехали мотовездеходы с криминалистами для исследования места преступления. Инспектор Бовуар делал фотографии, а агенты Лакост, Морен и другие осматривали комнату в поисках улик.

Рор Парра и Доминик Жильбер сели на лошадей и, ведя за собой Честера, отправились домой. Честер оглянулся, надеясь, что ему удастся увидеть забавного человечка, который забыл его избить.

Когда смолк стук копыт, наступила тишина.

Его команда работала внутри, заполняя почти все небольшое пространство хижины, и Гамаш решил осмотреть дом снаружи. Отметил тонкую резьбу оконных ящиков, в которых расцветали настурции и росла зелень. Потер пальцами листья одного растения, потом другого, – они пахли кинзой, розмарином, базиликом и эстрагоном. Подошел к столбу света, прорывающемуся сквозь кроны деревьев, окружающих домик.

Ограждение, сделанное из перевитых веток, образовывало большой четырехугольник шириной приблизительно двадцать и длиной сорок футов. Плющ пророс через ограду, и, подойдя ближе, Гамаш увидел, что стебли отвисают под тяжестью гороха. Он открыл деревянные ворота и вошел в огород. Ровные грядки, ухоженные растения и урожай, который теперь никто не соберет. Повсюду в огороде покойный посадил томаты, картошку, горох, бобы, брокколи и морковку. Гамаш разломал стручок и кинул в рот горошины. Чуть подальше по тропинке стояла тележка с землей, торчала лопата, виден был стул из согнутых ветвей с удобными выцветшими подушками. Они так и звали присесть на них, и Гамаш представил себе, как человек, наработавшись в огороде, усаживается отдохнуть, сидит спокойно на своем стуле.

Старший инспектор подошел к стулу и увидел отпечаток ягодиц человека на подушках. Убитый сидел здесь. Наверное, долгие часы сидел. В столбе света.

Один.

Гамаш знал, что не многие люди способны на такое. Даже если бы они хотели этого, даже если бы они пошли на это, большинство людей не могли вести такой уединенный образ жизни. Они начинали нервничать, им это надоедало. Но Гамаш подозревал, что с этим человеком дела обстояли иначе. Он представил его здесь, представил, как тот оглядывает свой сад. Думает.

О чем он думал?

– Шеф?

Гамаш оглянулся через плечо и увидел Бовуара.

– Мы провели предварительный осмотр.

– Оружие?

Бовуар отрицательно покачал головой:

– Но мы нашли домашние консервы и парафин. Довольно много парафина. И я думаю, мы знаем, для чего он здесь.

Инспектор оглядел огород, который произвел на него впечатление. Порядок всегда производил на него впечатление.

Гамаш кивнул:

– И кто он был?

– Не знаю.

Гамаш резко повернулся к своему подчиненному:

– Что ты имеешь в виду? Этот дом принадлежал нашему убитому?

– Мы так думаем. Можно почти с полной уверенностью сказать, где он умер. Но никаких документов мы не нашли. Ничего. Ни фотографий, ни свидетельства о рождении, ни паспорта, ни водительских прав.

• Предыдущая
• 45/97
• Следующая