НеВозможно (Алмазный браслет) - Стил Даниэла - Страница 24

• Предыдущая
• 24/69
• Следующая

– В общежитии художников в Маре, недалеко от площади Вогезов. Я, когда приезжал прошлым летом, там останавливался.

Саша кивнула и проводила его в гостиную. Дом был построен в XVIII веке, мебель тоже была старинная. А вот картины на стенах – только современные. Такое смешение стилей могло бы показаться вульгарным, но только не у Саши. Во всем чувствовался безупречный вкус хозяйки. В комнате был большой камин, облицованный белым мрамором. Свет давал высокий торшер, который Саша когда-то купила в Венеции. По всей комнате были расставлены высокие канделябры со свечами. Она их никогда не зажигала – слишком много возни. Они вошли в гостиную, миновали столовую и оказались на кухне, большой уютной комнате с деревенской мебелью, гигантским мраморным столом и картинами начинающих художников на стенах. Преобладали желтый и оранжевый цвета, что создавало иллюзию обильного солнечного света. Над столом висела большая венецианская люстра. Саша зажгла свет. Здесь было тепло и уютно. Когда был жив Артур, они сидели тут часами! В кухне они проводили больше времени, чем в гостиной. Здесь стояли обитые мягкой коричневой кожей кресла.

– Вот это да! Саша, как у тебя тут здорово! Кто все это обставил?

–. – Она улыбнулась. – У меня тут полная эклектика. В других помещениях дома обстановка более официальная. – Так же было и в галерее, и в том крыле, где когда-то жил ее отец. Антиквариат и живопись, которую собирал Симон, всегда отличались изысканностью. Но Саше было больше по душе ее жилье. И Лайаму тоже. Он почувствовал себя совершенно естественно – так, словно он уже не раз бывал здесь.

Саша поставила на плиту суп, а пока предложила ему быстрый омлет. Лайам не стал отказываться – оказывается, он жутко проголодался. Не ел с самого обеда.

– Я могу приготовить спагетти, – предложил он. Саша подумала и согласилась. Пусть лучше займется делом. Вот она его накормит, отругает за то, что нагрянул без приглашения, и отправит в общежитие. Чем он потом займется – ее не касается. И не будет касаться. Никогда!

Оба занялись готовкой и уже через полчаса сидели за столом и оживленно спорили о двух художниках, которых представляла Сашина галерея. Лайам считал одного превосходным и многообещающим мастером, вполне заслужившим все те возможности, которые открывала ему Саша; зато второго он назвал полной бездарью, которой она может только стыдиться. По мнению Лайама, картины его были не чем иным, как подражательством, поверхностным, пустым и претенциозным.

– Я его на дух не выношу. Полный кретин! – По большинству вопросов суждения Лайама были весьма категоричны.

– Да, это точно, – согласилась Саша. Она тоже его недолюбливала. – Но его работы идут нарасхват. И музеи его любят.

– Да они просто лижут ему задницу, потому что у него богатая жена. – Тут Лайам бросил быстрый взгляд на Сашу и хмыкнул: – Вот станем вместе жить, и про меня так начнут говорить. – Он так это произнес, что Саша вся напряглась.

– Не переживай, не станем. Этой проблемы у тебя не будет. – Она произнесла это с грустью. – Есть еще одна причина, почему нам не стоит этого делать.

– Хочу обратить твое внимание, – сказал вдруг Лайам и стянул с одной ноги мокрый сапог. Ничего примечательного она не увидела. Но тут же поняла: на нем были белые спортивные носки. Лайам с гордостью покачал ногой. – Видала? Носки! Это я для тебя надел. В аэропорту купил. – В сапогах носки были не видны, но, как ребенок, жаждущий угодить маме, он хотел, чтобы она увидела и похвалила его.

– Лайам, ты умница, – смеясь, проговорила Саша. И все равно она была тронута. Было видно, что он хотел сделать ей приятное, заслужить похвалу. Но чтобы повзрослеть, одних носков мало, а взросление ему как раз не грозит. Все в его облике говорило за то, что он мальчишка и «шальной художник». И что, как он с гордостью утверждал, никому его не обуздать. Это уже пробовали сделать и его отец, и братья, и он их всех послал. А Саша и не рвалась его перевоспитывать. Она хотела, чтобы он сам себя обуздал и стал наконец взрослым. Взять хотя бы его появление в Париже. Сильный ход! Но опять-таки сумасбродный и импульсивный. Он не прислушался к тому, о чем она просила, – держаться от нее подальше и забыть о том безумстве, какое они совершили в Лондоне.

– А чем ты сегодня собиралась заниматься? – поинтересовался Лайам, когда с ужином было покончено. Причем, оба они получили от него удовольствие.

– Да ничем. Почитать. Лечь спать. Я редко куда-то выбираюсь по вечерам.

– А что так? Тебя же, наверное, приглашают на все эти деловые и не очень тусовки, – Он нахмурился.

– Причины очевидны. Тоска. Одиночество. Когда я куда-то иду одна, я стремительно впадаю в депрессию. Все время чувствую себя лишней. Или единственной тварью без пары, по ошибке забредшей на Ноев ковчег. Друзья начинают меня жалеть, это угнетает еще больше. Я выхожу в свет только по необходимости, с клиентами.

– Ты должна делать это чаще, – убежденно сказал Лайам, как если бы она спрашивала его совета. – Нужно больше радоваться жизни. Нельзя все время сидеть в пустом доме, читать и слушать, как стучит дождь. Господи, да если бы я так жил, я бы давно повесился. – Саша не стала говорить, что порой ее и тянет повеситься, и не раз после кончины Артура она подумывала об этом всерьез. Единственное, что ее останавливало, – это мысль о детях. Если бы не они, ее, возможно, уже давно не было бы на свете. Интуитивно Лайам это почувствовал. И не стал ее винить, ведь она жила такой уединенной, такой одинокой жизнью. У нее осталась только ее галерея. Да редкие встречи с детьми. – Завтра поведу тебя в кино. В Париже показывают самурайские фильмы? – деловито осведомился он, помогая ей убирать со стола. Саша рассмеялась.

– Понятия не имею. Ни разу не видела. – Он ее забавляет, это точно. Ей вдруг бывает с ним так весело, как не было уже много лет. А может быть, и вообще никогда.

– Обязательно надо посмотреть! Классное кино. Очень полезно для души. Можно даже субтитров не читать, только слушать звуковой ряд. Они рубят друг друга в капусту и при этом издают потрясающие звуки. Отличное психологическое упражнение. Ксавье, кстати, их обожает.

– Он мне никогда не говорил, – улыбнулась она.

– Стесняется небось. Строит из себя высокоинтеллектуальную натуру. А самурайские фильмы не для интеллектуалов. А те, на которые он обычно ходит, я на дух не выношу. Я на них всегда засыпаю.

– Я тоже. – Саша рассмеялась. – Он любит эти жуткие польские и чешские фильмы, которым, кажется, нет конца. Я с ним в кино не хожу.

– Вот и прекрасно. Зато со мной сходишь. Могу на мелодраму сводить. Когда ты вообще в последний раз была в кино?

Саша задумалась и вдруг поняла, что ответ на этот вопрос ничем не будет отличаться от всего, что относится к ее жизни.

– Еще при Артуре.

Лайам кивнул, но ничего не сказал и взглянул на морозильник. У нее был современный американский холодильник и морозильная камера, большая редкость в Париже. Артур настоял на этом, еще когда они занимались переустройством дома. Просторные ванные комнаты на американский манер – тоже была идея Артура, эту роскошь мало кто из парижан себе позволял.

– У тебя случайно мороженого нет? – неожиданно спросил Лайам. – У меня к нему болезненное пристрастие.

Саша подумала, что это далеко не худший вариант. Куда хуже, к примеру, иметь болезненное пристрастие к самому Лайаму. А к вину за столом Лайам, как ни странно, даже не притронулся.

– Вообще-то… – Она открыла морозильник и заглянула внутрь. Один лед. Десертов или мороженого Саша не ела. Да и в холодильнике всегда имелось только то, что оставляла домработница. Обычно это был какой-нибудь салат, овощи, суп, иногда мясные деликатесы, сыр, курица. Саша мало ела. А у Лайама был аппетит здорового сильного мужчины. – Мороженого нет, ты уж извини. Я вообще не помню, чтобы когда-нибудь покупала или ела мороженое.

– Серьезная проблема. – Лайам выглядел озабоченным. – Это может осложнить наши безмятежные отношения, – сказал он с самым невинным видом.

• Предыдущая
• 24/69
• Следующая