Я – шулер - Барбакару Анатолий - Страница 18
- Предыдущая
- 18/62
- Следующая
Первая. Спускаемся к пляжу по аллее в Аркадии. После дождя. Вся аллея в дождевых червях. И Шурик на всем пути тщательно убирает их. С асфальта на землю. Так было не единожды.
Второе. В его коммуне кошка родила. В спальне... Бабуля перенесла котят на кухню. Кошке это не понравилось; она детенышей перетаскала по одному назад, в спальню. И пошло: бабуля – туда, кошка – обратно. В прихожей Шурик случайно наступил на котенка, кошка не донесла. Какую рожу он скорчил, разглядывая маленький, покалеченный комочек. Потом двумя пальцами за шкирку вынес на улицу и со всего маху, с гримасой боли, шмякнул его о дерево.
Третье. Драка – дуэль с тем самым Пиратом-тяжеловесом, чемпионом по боксу. В ресторане «Театральном». Недоразумение возникло по какому-то религиозному вопросу. Бандиты и официанты предварительно дружненько расчистили середину зала. Наблюдая упрямо лезущего под удары Шурика, вновь и вновь встающего, вредного, я ясно отдавал себе отчет, что, пожалуй, меня бы на столько не хватило. Не здоровья бы не хватило – вредности. Но все было честно – один на один. Хотя один Пират стоил как минимум пятерых. Шурик, конечно, проиграл. Но – по очкам.
Да, он не очень походил на того увальня, которого я знал во времена совместной сельскохозяйственной карьеры.
На следующий вечер мы с ним умышленно ужинали в «Театральном». Пират с бригадой, недовольные дуэлью, подошли к нам.
– Ты должен, – поведал Пират Шурику.
– Сколько? – спросил серьезный Шурик.
Бандит, чуть подумав, выдал какую-то цифру.
– Записывай, – Шурик продиктовал свой настоящий адрес. – Приходи – получай. Все, что получишь, – твое.
Никто не пришел.
Если приглядеться, можно разглядеть в памяти и другие картинки...
День рождения Шуры. Гости собрались, нервно ждут. Тем временем именинник под свет время от времени зажигаемых спичек проигрывает последние деньги, те, что были оставлены на спиртное. Выпивку он взял на себя, обязался доставить к застолью. Вот такой получился день рождения – очень поздний и совершенно безалкогольный.
Компания ублюдков на пляже устроила состязание между бродячими стариками, собирателями бутылок. Устанавливали бутылки по одной на некотором расстоянии от соревнующихся. Давали старт: кто первый поспевал к посуде, тому она и доставалась.
Я бросил залетного клиента, полез к ним. Те – то ли обкуренные, то ли пьяные – бутылки побили и – с «розочками» – ко мне. Шурик как-то неожиданно возник рядом. Даже не попытался развести. Попер в оборотку. Я, конечно, за ним. Вялая публика оказалась, не бойцы. Отлупили мы их, Шурику только руку порезали.
Кстати, старики весьма огорчены были тем, что бутылки побиты.
Гастрольные поездки. Черновцы, Москва, Ленинград... Играю только я, но Шурик – рядом. Каждый раз, когда ведут на новую хату, нервничаем. Ведь знают, что мы при деньгах: ежедневно по две-три тысячи выигрываем. Иногда с такими рожами играть приходилось! И выигрывать, и получать. Те – мало того, что сами, не приведи боже встретиться в тупике, так еще и с прикрытием, совсем уже глаз не радующим.
Как-то обходилось. Не потому, что клиенты – из порядочных. Я давно уже понял, что с ангелом-хранителем мне повезло. Все эти банальные споры о том, существует ли он, мне неинтересны. Поживите жизнью, в которой без него – никуда, тоже спорить не захочется.
И еще... Шурик такое спокойствие, уверенность излучал... Знали бы противники, что прикрывает нас только ангел да уверенная манера держаться. Конечно, в Одессе была своя гвардия, так сказать, агентство, оказывающее услуги по получению, но в гастрольных выездных турнирах она не являлась аргументом.
Круиз на «Дмитрии Шостаковиче». Тут мы с Шурой влезли в чужую вотчину. Возникли проблемы. На судне грузины какие-то работали. Разве справедливо: порт приписки – Одесса, а судовые шулера – грузины?
Трудами разговор был. На палубе. Их трое. Сбитых таких, носатых, с бычьими шеями. Побросают, думаю, за борт. Шурик тоже об этом, наверное, подумал, говорит:
– Вплавь на родину возвращаться придется. – Это он грузинам. И смотрит так проникновенно, не мигая.
Договорились с ними. Проверили они меня, игрой проверили. По моим понятиям, чистые фраера. Предложили долю. Мы, подумав для вида, согласились. Не стоило наглеть.
Потом они нас и в очередные круизы приглашали, причем на условиях полного довольствия.
Было в Шуре нечто... Я бы это назвал обостренным чувством чести.
Один из моих давних, предавших меня приятелей, в целях реабилитации пригласил нас как-то к себе. Раздобыл «жирного гуся» – клиента с серьезными деньгами. А у нас с Шурой пустота, и игровая, и денежная. Я дрогнул было уже, утешил себя тем, что совсем не обязательно реабилитировать предателя.
Шурик не дрогнул. И ведь предали когда-то не его – меня. Но он грустно высказался:
– Нельзя...
И сразу стало тошно за себя.
Еще одна показательная история.
Двоюродный брат Шуры, талантливый художник, зарезал у себя в мастерской любовника, жены (незадолго перед этим я снимал у него квартиру, потом мы рассорились). В «Огоньке» эта история описывалась. Было напечатано, что труп он пытался сжечь в камине. Ничего подобного – он просто замуровал его в гипс. Тумба трехсоткилограммовая пару месяцев пролежала в углу мастерской. Милиция в этот период несколько раз на короткие сроки закрывала художника, часто бывала в мастерской. Все по поводу пропажи человека.
Так вот, поди эту тумбу вывези. Кому брат мог довериться? Брату. Шурик не помог. Точно знаю: не струсил. Не вписывалась такая помощь в его понятия. Помню его в тот период. Тяжелая ноша была на нем. Потяжелее трехсот килограммов.
(Надо, наверное, дорассказать историю. Художник сумел вытащить тумбу на парадную, там она простояла еще четыре месяца, пока однажды не отвалился кусок и не обнаружилась в тумбе человеческая рука. Художнику дали двенадцать лет, потом сократили до семи. Освободившись, какое-то время он преподавал в художественном училище. Сейчас время от времени заходит ко мне...)
Много чего было.
Еще бы, столько лет совместной карточной деятельности. Правда, на разных полюсах ее.
Но что касается партнерства, дружбы... Можно творить все, что угодно: пропадать на года, жить непутево, ошибаться, даже спиваться можно или еще чего похуже, можно оказаться на дне... В дружбе Нельзя только одного – оступаться.
Если уж поведал долгую, нединамичную историю о том, как она могла зачаться, рискну рассказать и о том, какой конец ей был уготован.
...К этой курсисточке меня привел Игорь, маленький светловолосый красавчик, смешливый и юный.
Когда-то лежали с ним в одной больнице, выписались, потерялись. И вдруг – звонит, просит приехать. К черту на кулички, в самый конец поселка Котовского.
Поперся. Как оказалось, только для того, чтобы познакомиться с этой его соседкой. Рослые мужики, оказывается, ее слабость. Со слов Игоря.
Не верилось. Сидел в ее квартире и ничего не понимал. Маменькина дочка: губки – бантиком, щечки пухлые, очень круглые глазки, наивно глядящие из-за очков. Натуральная курсисточка. На всякий случай я сидел и помалкивал.
А Игорь себе веселился. Нес всякую чушь и сам очень радовался. Соня-курсисточка застенчиво ему подхихикивала и совсем не глядела на меня.
Ближе к ночи Игорь засобирался. И я было встал, но она положила руку мне на плечо и, как бы между прочим, заметила:
– Останься.
Проводила, приятеля, вернулась и вполне фамильярно устроилась у меня на коленях. Я ошалело ткнулся носом в пахнущую ребенком шею. И подумал при этом:
«Ну, курсисточка...»
Она вдруг спохватилась:
– Ну, все... все. – И пересела на диван.
Я подался было за ней, но она очень удивилась:
– Ты что?! Мама же дома.
И дальше заговорила как с давним любовником. О том, где мы могли бы встречаться. Оказалось, есть у нее подруга. Старая дева двадцати восьми лет. Здесь же, на поселке. Договорились встретиться на следующий день в квартире этой самой старой девы.
- Предыдущая
- 18/62
- Следующая
