Мое сердце между строк (ЛП) - Пиколт Джоди Линн - Страница 19

• Предыдущая
• 19/53
• Следующая

Первый тролль, Биггл, поднял глаза. Когда он говорил, Оливер не смог его понять; как известно тролли могут вызывать землетрясение своим голосом. — Ну, что же мы тут имеем? Благородного господина с благородным конем, и это там?

Это огромная крыса или что? — Биггл погладил себя по длинной, серой бороде.

— Мой господин, я вижу, вы усердно работает, —  ответил Оливер с улыбкой. —  Я был бы очень благодарен за ваш совет.

Снорт и Трогг, другие два тролля, начали смеяться, похрюкивая, и держались при этом за животы. —  Ты можешь спросить только одного из нас, чтобы он дал тебе совет, —  сказал толстощекий Трогг. —  Делай свой выбор!

Оливер обдумал это. Если тролли либо всегда лгут, либо всегда говорят правду, как он должен был понять, какому троллю он мог бы доверять?

— Вы говорите правду? —  прокричал он в мегафон.

Ответ последовал от Биггл, но в этот момент шум воды был таким сильным, что Оливер не смог его понять.

Снорт сложил руки в рупор. —  Он сказал, что он всегда говорит правду!

— А вот и нет, —  кричал Трогг. —  Он сказал, что он —  лжец.

Оливер переводил взгляд с одной ужасной гримасы на другую. В конце он пришел к заключению, что Биггл должен был бы возразить, что он говорит правду. Это был бы его ответ, если он говорит правду, потому что он, конечно, подтвердил бы это; тем не менее, он так же бы ответил, если бы был лжецом.

Это значит, что утверждение Снорта верно.

Другими словами, он был тем троллем, которому он мог доверять.

— Вы! —  сказал Оливер и указал на маленького тролля в центре. —  Какой мост?

— Вон тот там, —  гордо ответил Снорт и указал на шаткий действующий мост.

Оливер сел на коня снова и без промедления отправился пересекать мост, на который указал Снорт.

— Это стоит одну гинею, —  прогремел Биггл.

Оливер просмотрел все карманы камзола и седла, но все мелкие монеты выпали во время встречи с морскими нимфами.

Морские нимфы.

Тролли подошли ближе, угрожающе жестикулируя, готовые скинуть его с лошади.

— Господа, —  сказал он. — Знаете ли вы, что гораздо дороже золота? Настоящая любовь.

— Мы —  тролли, —  сказал Трогг. —  Если ты еще не понял.

— Случайно я знаю трех прекрасных женщин, которые не обратили бы внимание на этот факт, —  объяснил Оливер.

— Серьезно? —  спросил Снорт.

Оливер ухмыльнулся.

— Я всегда говорю правду.

— Одеяло? —  спросила Делайла.

— Ээ... розовое.

— Хорошо. Число игрушек на кровати?

— Три.

— Великолепно. Какие именно?

Я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить. —  Свинья, медведь в странной рубашке и утка с довольно дерзким выражением лица.

— А книга?

— Красная кожа с золотой надписью: "Мое сердце между строк".

Мне довольно странно представлять свою историю, как физический предмет, так как я никогда не видел книгу, в которой мы живем, со стороны. Но Делайла описала мне ее во всех подробностях.

Вообще- то она провела весь вечер субботы за тем, чтобы основательно ознакомить меня с ее комнатой, водя при этом открытой книгой от одного угла к другому. Я прочитал четыре предсказания из печений счастья, который были приклеены к зеркалу, познакомился с ее золото рыбкой по имени Дадли, подивился доске, на которой она может писать, а затем снова стирать, и небольшим воспоминаниям о местах, которые она посетила вместе с матерью.

Ушелье Флум в Нью Хемпшире, фабрика мороженого Бена и Джерри, Бостон, статуя свободы. Единственной загвоздкой было то, что Делайла не могла присутствовать при создании картины, так как для этого книга должна быть закрытой, и я смогу встретиться с Рапскуллио в его убежище.

Поэтому Делайла настояла на том, чтобы я запомнил даже мельчайшие детали в комнате, чтобы все было перенесено на магический холст наиболее четко. Она не полагается на случай, как и я.

—  Сколько лампочек здесь внутри?—  допрашивает она меня.

— Три. Одна на письменном столе, другая прикреплена над кроватью и третья на комоде. И рядом с лампой на комоде стоят игрушечные часы, которые подарила тебе. Твоя мама на пятый день рождения. А в голове твоей кровати наклеена наклейка от Коко, нервной обезьяны, которую ты приклеила туда в три года и так и не смогла до конца отклеить. И в данный момент на комоде рядом с расческой лежат три пары сережек, которые ты не убрала в шкатулку для украшений, —  я строю рожу. —  Теперь ты мне веришь, что я готов?

—  Полностью, —  говорит она.

—  Ну, хорошо, тогда я пошел.

—  Подожди! —  когда я поворачиваюсь к ней, она смотрит на меня и кусает нижнюю губу. —  Что будет, если это не сработает?

Я вытягиваю руку вперед, как будто я мог бы прикоснуться к ней, но конечно это нереально. —  А что, если сработает?

Она проводит пальцем по странице в непосредственной близости от меня. Мир вокруг меня начинает слегка искажаться. —  До свидания, —  говорит Делайла.

Пещеру Раскуллио не мешало бы основательно убрать. По углам висит паутина, и я практически уверен, что у меня под ногами промелькнула крыса, когда я вошел. —  Есть, кто дома? —  спрашиваю я бодро.

— Здесь внутри, —  кричит Рускуллио. Когда я заворачиваю за угол, я нахожу его занятого тем, что он изучает бабочку, которая находится в банке из-под мармелада. В крышке проделаны дырки, но насекомое отчаянно бьется крыльями в стекло, пытаясь выбраться на свободу.

Я понимаю, каково это.

— Раскулио, —  начинаю я. —  Мне нужна твоя помощь.

— Я сейчас немного занят, Ваше...

— Это очень срочно.

Он ставит банку с бабочкой на стол. —  Выкладывай, —  говорит Раскуллио и складывает длинные тонкие руки.

— Я надеялся, ты смог бы кое-что нарисовать для меня. Один подарок.

— Подарок?

— Да, для моей подруги. Очень особенной подруги.

Лицо Раскуллио озаряется. —  Тогда я тот самый, я как раз работаю над исследованием жука...

— Я думал немного о другом, —  перебиваю я. —  Это должно быть что-то романтическое.

Он потирает подбородок. —  Посмотрим... —  Раскуллио вытаскивает три полотна с изображением лица Серафимы из стопки у стены. — Можешь выбирать.

— Это вещь... она не для Серафимы.

Губы Раскуллио медленно растягиваются в двусмысленной улыбке. —  Ого, —  говорит он. —  Наш маленький принц не упускает ни единой возможности.

—  Ах. прекрати Раскуллио. Ты же знаешь, что мы с Серафимой никогда особо не подходили друг другу.

—  И кто же эта счастливица? — спрашивает он.

—  Ты ее не знаешь.

Он смеется. —  Ну, учитывая то, как обозрим наш мир, это крайне маловероятно.

— Слушай,—  говорю я. —  Просто сделай мне это одолжение и тогда я сделаю для тебя все, что захочешь.

—  Все? Он искоса поглядывает на меня.

Я медлю. —  Ну конечно.

—  Ты не мог бы мне... что-нибудь спеть?

Честно говоря, петь я умею примерно так же хорошо, как и рисовать. Но все-таки я киваю. Раскуллио разворачивается, убирает с дороги несколько полотен и начинает напевать мелодию, играя на древнем рояле.

Я прислушиваюсь к первым нотам. —  Тебе это знакомо? — спрашивает он, преисполненный надежды.

—  Да,—  oоткашлявшись, я начинаю петь:

— For he’s a jolly good fellow, for he’s a jolly good fellow, for he’s a jolly good fellow … that nobody can deny.* 

(*Bobby Vinton —  For He's A Jolly Good Fellow)

Когда я умолкаю и поднимаю взгляд, то вижу Раскуллио, вытирающего слезы. —  Это было чудесно,—  говорит он, сопя. 

—  Эмм... спасибо.

Он отваливается.— Это не просто быть злодеем, знаешь ли.

Он осматривается еще раз, затем возвращает мне свое внимание.

— Итак, — говорит Раскуллио. —  Собственная картина?

— Да, —  начинаю я. —  Она болжна быть нарисована на магическом холсте. На том, на котором ты оживил бабочку.

• Предыдущая
• 19/53
• Следующая