Zeitgeist - Стерлинг Брюс - Страница 37

• Предыдущая
• 37/62
• Следующая

– Как здесь и сейчас?

– Именно как здесь, именно как сейчас.

– Класс! Значит, сейчас необыкновенный момент?

– Правильно, Зета. Гляди в оба и пытайся запомнить. Ведь это в последний раз.

– Что?! Почему?

– Здорово, что ты видела его раньше и видишь сейчас. Потому что в будущем ты его уже не увидишь.

– Почему? А на следующий год?

Джо печально покачал головой:

– Не хренов радон.

– Дедушка прав, – веско произнес Старлиц. – После Y2K это невозможно.

– Но почему? – не унималась потрясенная Зета.

– Из-за Бомбы, – сказал Старлиц. – Таково ее повествование. В следующем столетии не будет «атомного века». Атомный Век кончился, он – вчерашний день. После Y2K значение Бомбы меняется. Не знаю, видела ли ты когда-нибудь взрыв атомной бомбы. В двадцатом веке она была Святым Граалем [44], но Святым Граалем она могла оставаться всего восемь минут. Эти восемь минут ты бродишь в солнечных очках в ударной волне, повторяя всякую супермифическую чепуху: «Я ярче тысячи солнц, теперь я Смерть, я разрушаю миры...» По истечении восьми минут у тебя остается один мусор. Мусор по определению, понимаешь?

Старлиц смотрел в доверчивые глаза дочери. Он делал все, чтобы она его поняла. Время настало.

– Вернемся к испытанию на полигоне Тринити. Сначала горы озаряет безмолвная вспышка. За ней следует колоссальная ударная волна. Потом гигантское вареное яйцо, феникс, взмывающий в небеса. Дальше ветер пустыни неторопливо рассеивает грибовидное облако, пекло остывает – и вот уже представители федеральных властей в мундирах и фуражках стоят вокруг расплавленной, завязанной узлом арматуры. Вот и все. Вся атомная фабула. Атомная энергия – это сверхсовременный, космический прорыв продолжительностью в восемь минут. А дальше – радиоактивные отходы. Вечный мусор. Он останется мусором через сто, через десять тысяч лет. Следующий век расположен ниже по течению от Атомного Века. Ядерная бомба для него не первоначальный блеск, а прежде всего мусор.

– А как же дедушка? Это несправедливо!

– После Y2K это уже история не для него.

Джо смотрел на Зету с выражением, отдаленно напоминающим сожаление. Было видно, что ему больно ее огорчать. Но обойти эту тему было невозможно, и Джо попытался объясниться:

– Мисс, я Каин, мономаньяк. Мисс, я Каин, мономаньяк. Мисс, я...

– Хватит, папа, – перебил его Старлиц. – Позже я расскажу ей про Бомбу и про Каинову печать.

– Дружище! – взревел один из пьянчуг, подошедший ближе. – У тебя здесь текила!

Зета сжала кулачки.

– Не может быть, чтобы это кончилось просто так!

– Детка, – изрек Старлиц, – чему конец, тому конец.

Зета отказывалась смириться. Рассудок ее бунтовал. Внезапно она расплылась в улыбке.

– А вот и нет, папа! Двухтысячный год все еще относится к двадцатому веку! Так говорится в моем учебнике математики. Так что у дедушки есть еще целый год. Правильно?

– Спросим об этом у кого-нибудь из наших друзей. – Старлиц повернулся к ближайшему забулдыге. – Парень, ты получишь дозу кактусового сока, но сперва ответь мне на один вопрос. Когда начинается двадцать первый век?

– В Новый год. С Y2K. Это всем известно. С неба посыплются самолеты, всюду вырубится электричество...

– А если начать отсчитывать столетия с нулевого года? Как бы не хватиться одного годика...

– Это еще зачем? – Забулдыга помахал своим дружкам. – Эй, borrachos! – заорал он. – Tenemos tequila! [45]

Столкнувшись с нетерпеливым спросом, Старлиц быстро остался с пустой бутылкой. Даже в чистом виде «Гран Сентенарио» хватило ненадолго. Струйки текилы, брызнувшие в бурдюки с кошерным вином, каковыми стали к этому моменту животы пьянчуг, подействовали на них, как высокооктановое реактивное топливо. Один из батраков запустил спьяну генератор. Снова вспыхнули рождественские огоньки. Двое стали швырять в раскаленную бочку деревяшки и разожгли в гараже кровавое зарево.

– Папа, расскажи мне про мать, – решительно проговорил Старлиц. – Как ей там, у старых родственников?

Джо опрокинул в рот текилу и содрогнулся. Потом он закивал, дрябло мотая подбородком. Возможно, дело было в неверном свете, но сейчас Джо можно было дать все сто лет. Он скорбно покачал головой.

– Лекарство для убийства стариков.

Старлиц хлопнул себя по лбу.

– Ее уже, по сути, нет, правда? Y2K ей не страшен: она уже ушла.

Карие глаза Джо сверкнули. Внезапно их покинул возраст, они превратились в две лужицы запотевшего стекла, но не холодные, а подогреваемые изнутри мужественной волей, почти солдатским геройством. Это был человек, научившийся сносить любые удары судьбы.

Джо важно вздохнул и поднял худую руку, как знаменосец в увитом колючей проволокой тупике траншеи.

– Разве нас не несет вперед, считанных нас, мчащихся в новую эру?

Старлиц отвернулся. Он проглотил текилу, и она, как и подобает крепкому напитку, нанесла ему коварный удар: превратила истинные чувства в сантименты. Пьяный хорошо понимает свое состояние: правда бьет наружу из всех потайных местечек, но опьянение снимает остроту переживания, размывает краски, превращает тревогу в дешевый мультфильм.

– Боже, – пробормотал Старлиц, – вот я и влип! Еще несколько ударов старых атомных часов, и я останусь совсем один на свете. Я один во Вселенной, отец. Без матери и отца. Сирота.

В глазах у Зеты появились слезы.

– Еще есть я, папа! Взгляни на меня! Я не сирота.

Старлиц обнял ее плечики, и они застыли, молча глядя на Джо. Старлиц не знал раньше, что ребенок может быть таким источником силы. Она тащила его в будущее, подобно тому, как спасатель затаскивает в шлюпку тонущего.

Пьяницы снова запели. В стопке старых пластинок они обнаружили мексиканскую «Feliz Navidad» [46], которая пришлась им больше по вкусу. У кого-то нашлась марихуана. Спиртное и «травка» придали им новых сил. Те, кто еще держался на ногах, пытались плясать. Джо любовался их ужимками с лукавым выражением лица, похожий сейчас на знатока джаза сороковых годов.

– Кошачья мята в такое, [47] – изрек он.

Бочка продолжала тлеть, наполняя гараж ядовитым дымом. У Старлица щипало глаза, но он не стал это скрывать. То было пробуждение. Век испустил дух.

В шаткую дверь забарабанили.

– Policia! Полиция!

– La Migra! [48] – заорал кто-то. Веселье мгновенно сменилось паникой.

Джо с вызывающим хохотом скрылся с глаз, попросту испарился, как кружево ручной работы, пожранное очистительным атомным пламенем. Старлиц успел различить его прощальный крик:

– Наплюйте на все, о'кей, нарки!

– Папа, это копы! – испуганно ахнула Зета.

– Сядь, Зета, – сказал Старлиц, вытирая глаза. – Положи руки так, чтоб их было видно. Придется пройти и через это.

Старлица задержали за бродяжничество. Ему также грозили обвинения во взломе, нарушении владений, совращении несовершеннолетней, управлении без прав краденым транспортным средством без номеров, создании угрозы пожара, попытке поджога и так далее. Впрочем, предъявить все эти обвинения ему могли только после того, как он себя назовет. У Старлица не было документов, а на допросах он молчал.

Закон разрешал сделать один телефонный звонок. Он набрал экстренный номер в Вашингтоне, округ Колумбия, и напоролся на автоответчик. Пришлось опять замкнуться.

Прошло три дня, а Старлиц по-прежнему помалкивал. Полиции округа он скоро надоел, но испытание воли продолжалось. Это была обычная для тюрьмы ситуация «они меня или я их». Старлиц не вмешивался в драки, смотрел телевизор, заботился о чистоте зубов, волос, ногтей и робы и наконец дождался разрешения на второй звонок. В этот раз на том конце сняли трубку.

• Предыдущая
• 37/62
• Следующая