Священный огонь - Стерлинг Брюс - Страница 11

• Предыдущая
• 11/84
• Следующая

– Но гарантированные банковские вклады предназначены для особых случаев. Для продления жизни, для сделок по акциям, для пенсий, для такого рода вещей.

– Нет, не для этого. Гарантированные банковские вклады – это реальные деньги для реальной экономики. Ребята вроде нас с Гриффом никогда не держали их в руках. – Глаза Бретт – теплого карего цвета с золотистым отливом и такими ясными и четкими прожилками, что они казались вроде и не настоящими, – сузились: – И вам вовсе не надо давать мне много настоящих денег. Я буду счастлива даже от небольшой суммы гарантированных банком денег.

– Я бы с удовольствием дала вам немного, – сказала Миа. – Но никак не могу это сделать. Конечно, у меня есть гарантированные банком вклады на мое имя, но все это долгосрочные вклады. Никто не пользуется ими для повседневных мелких нужд вроде покупки одежды или еды. Но чем вас не устраивает хорошая кредитная карточка?

– Заниматься настоящим бизнесом без вкладов, гарантированных банком, просто невозможно, – пояснила Бретт. – Сразу возникнут эти жуткие проблемы с налогами, страховкой и долговыми обязательствами. Все это часть большого заговора, чтобы оттеснить молодых, держать их на задворках.

– Нет, вы неправы, – возразила Миа. – Таким образом мы поддерживаем финансовую стабильность и сокращаем ликвидность на рынке капитала. По правде признаться, это долгий и скучный разговор, Бретт, но, уж если так случилось, могу сказать, что я по профессии медицинский экономист, и мне кое-что об этом известно. Если бы вы видели, на что был похож рынок в двадцатые или сороковые или даже в шестидесятые годы, то оценили бы теперешние временные ограничения в движении капитала. Они очень помогли, и жизнь в наши дни стала гораздо более предсказуемой. Весь комплекс медицинской индустрии зависит от стабильных процедур субсидирования и постепенного уменьшения ликвидности.

Бретт недоуменно оглянулась:

– Ладно, не обращайте внимания, забудьте... Я знала, что вы мне ничего не дадите, но все же решилась спросить. Надеюсь, что вы от меня еще не устали.

– Нет, все в порядке. Я не устала от вас.

Бретт осмотрела магазин. Она растерянно улыбалась.

– Куда это делся мистер Кирога? Что-то его нет поблизости. Возможно, занят общественной работой. Он думает, что всем здесь управляет, но, когда хочешь с ним встретиться, его вечно нет на месте. Наверное, правительство его как-то поддерживает, чтобы он шпионил за ребятами вроде нас... Кстати, вам не трудно сейчас расплатиться со мной за жакет? Он стоит пятнадцать марок. И лучше всего наличными, прошу вас.

Миа достала из сумки банковскую мини-карточку, перевела пятнадцать рыночных единиц на карточку текущих счетов и отдала ее девушке.

Бретт аккуратно положила карточку в карман своего рюкзака и едва заметно оторвала с пышного красного рукава жакета этикетку. Она швырнула ее в сторону спящей кошки, которая в ответ негромко замяукала.

– Что же, огромное спасибо, Майа. Грифф будет очень рад, узнав, что я сумела продать вещичку. Хоть что-то продала. Если только когда-нибудь снова с ним увижусь.

– А вы с ним увидитесь?

– Конечно, он начнет меня искать. Будет извиняться, наговорит уйму ласковых слов и все такое, но напрасно. Он ловкий, хитрый, но глупый. Вы поняли, что я хочу сказать. Он ничего в жизни не сделал и делать не собирается. – Бретт просто излучала энергию. – Пойдемте.

Они отправились на прогулку по Пир-стрит. Полицейская собака – пекинес в розовом ошейнике – спустилась с холмистой улицы вслед за ними. Бретт спокойно остановилась и смерила крохотную собаку пристальным, откровенно враждебным взглядом. Когда пекинес прошел мимо, они продолжили путь.

– Я могу уехать отсюда сегодня вечером, – заявила Бретт, вынув из-под пончо свои красивые, совершенной формы руки, и взмахнула ими: – Просто сяду в самолет, летящий в Штутгарт. Ну ладно, не в Штутгарт, потому что это людный рейс, там всегда полно пассажиров, а куда-нибудь в Европу. Может быть, в Варшаву. Ведь самолеты вроде автобусов. В них почти никогда не проверяют, заплатил ты или нет.

– Это будет нечестно, – осторожно заметила Миа.

– А я спрячусь. Если у тебя крепкие нервы, сорваться с места проще простого.

– А что подумают ваши родители?

Бретт вызывающе усмехнулась:

– Ни на какие медицинские осмотры в Штутгарте я не пойду. Затаюсь в Европе, залягу на дно и обойдусь без всяких проверок, пока не вернусь назад. Да у меня в Европе не было и нет ни одного медицинского документа. Никто меня ловить не станет. Я могу смыться и улететь хоть сегодня вечером. Никто даже пальцем не пошевелит.

Теперь они поднимались вверх по улице, и у Миа заныли ноги.

– У вас возникнут осложнения, и вы ничего не сможете сделать в Европе, не предъявив документы.

– Да что вы! Люди постоянно так путешествуют. Если у вас нет особых примет и вы не какая-нибудь важная шишка, то можете увезти с собой все что угодно.

– А как отнесется к этому Грифф?

– Грифф лишен воображения, у него нет ни капли фантазии.

– Ну а что, если он примется вас искать?

Бретт впервые задумалась.

– Этот ваш знакомый, ваш бывший друг, он что, действительно был так похож на Гриффа?

– Возможно.

– И что с ним случилось?

– Его похоронили сегодня утром.

– О! – воскликнула Бретт. – Прощание на рассвете. – Она легонько дотронулась до подкладного плеча. – Теперь я все поняла. Простите меня.

– Ничего. Все в порядке.

Какое-то время они шли молча. Миа пыталась справиться с одышкой. Первой заговорила Бретт:

– Могу поклясться, что вы любили его до последнего часа.

– На самом деле все обстояло совсем иначе.

– Но вы же пошли сегодня на его похороны.

– Да, пошла.

– А значит, ручаюсь, что в глубине души вы любили его все это время.

– Я понимаю, так было бы куда романтичнее, – ответила Миа, – но ваше предположение неверно. Нелогично. По крайней мере, для меня. Я никогда не любила его так сильно, как того человека, с которым встретилась много позже. Да нет, не то слово, там и половины этих чувств не было. Но теперь я почти не думаю даже о нем, хотя мы были женаты целых пятьдесят лет.

– Нет, нет, нет! – весело настаивала Бретт. – Клянусь чем угодно, но в сочельник вы примете лекарство для памяти, выпьете чего-нибудь крепкого, алкогольного, вспомните вашего старого приятеля и заплачете.

– Алкоголь – это яд, – возразила Миа. – А с лекарствами для памяти слишком много проблем, которых они не стоят. Я знаю, молодые женщины привыкли считать старушек именно такими. Но постчеловеческие женщины совершенно не такие. Мы не испытываем ни печали, ни ностальгии. Настоящие старые женщины, если они все еще здоровы и сильны, просто совсем иные. Мы сумели все это... все это преодолеть.

– Но вы же не могли быть к нему холодны и равнодушны, а иначе не стали бы плакать в автобусе.

– Ради бога, перестаньте, – отозвалась Миа. – Я плакала вовсе не из-за него, а из-за сложившейся ситуации. Тут вся суть в условиях человеческого существования. В постчеловеческих условиях. Если бы я плакала, сожалея о моей утраченной любви, то приняла бы сторону вашего приятеля, а не вашу.

– Занятно, – с невольной ревнивой ухмылкой заметила Бретт и ускорила шаг. Ее эластичные подошвы поскрипывали при ходьбе.

– Я отнюдь не собиралась красть вашего дружка и даже не пыталась, – очень осторожно проговорила Миа. – По-моему, у него приятная внешность, но, поверьте, он вовсе не в моем вкусе.

Они пересекли Дивизадеро.

– Я знаю, почему вы сейчас об этом сказали, – уныло заявила Бретт, когда они уже миновали полквартала. – Клянусь, вы бы лучше себя почувствовали, если бы могли дать мне дельный, толковый совет или купили бы не только жакет, но и что-нибудь еще, а я вернулась бы к Гриффу, и мы отправились бы с ним в Европу и повели себя именно так, как, по-вашему, должна вести себя молодая пара.

– Почему вы так недоверчивы?

– Я не недоверчива. Просто я не так уж наивна. Понимаю, вы думаете, что я совсем ребенок, что девятнадцать лет – это детский возраст. Конечно, я не очень-то зрелая, но я женщина. И, по правде признаться, опасная женщина.

• Предыдущая
• 11/84
• Следующая