Сокровище рыцарей Храма - Гладкий Виталий Дмитриевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая

Неожиданно Глебу пришла на ум известная стихотворная строка великого Гомера: «Бойтесь данайцев, дары приносящих…» И он горько улыбнулся.

Шиловский рвал и метал. Участковый пристав Семиножко, коротконогий, грузный, с бычьим загривком и длинными запорожскими усами, стоял перед ним пунцовый, как рак.

– … Тупицы! Болваны! Биндюжники вы, а не облеченные высоким доверием государевы слуги! – закончил свой достаточно длинный ругательный монолог надзиратель и без сил рухнул в кресло.

Семиножко виновато молчал. Он, конечно, мог стать в позу: не шибко велика шишка – надзиратель сыскной полиции, чтобы перед ним чересчур низко прогибаться; к тому же у свояка Семиножко чин повыше, чем у Шиловского, и служит он в жандармерии, поэтому всегда может замолвить за него слово.

Но пристав, служака до мозга костей, хорошо понимал, что именно он дал маху. А значит, ему и принимать все удары на себя. Тут уж никакое заступничество не поможет. Разве что государя императора. Однако у него сейчас много других забот – война…

С усилием отогнав дурацкие мысли, Семиножко встрепенулся и снова принялся преданно «есть» надзирателя своими блекло-голубыми воловьими глазами. Шиловский мрачно глянул на него исподлобья, налил из графина воды в высокий стакан, жадно выпил до дна и немного успокоился. Закурив папиросу, он сказал:

– Садись, Петро Мусиевич, в ногах правды нет. И расскажи мне толком, что там у вас случилось.

– Да вот какая незадача… – Семиножко достал носовой платок и вытер им потное лицо. – Ждали мы безобидного мазурика, а попался нам вооруженный жиган. Вот мои орлы и сплоховали. Здоров, как бык… его надо было сразу глушить, как сома, но кто же знал?

– Кто таков?

На какое-то мгновение Семиножко замялся, будто не решаясь сказать то, что у него на уме, но потом быстро ответил:

– Не распознали. Но мы поспрашиваем на Шулявке, на Подоле, потрясем содержателей притонов, гляди, что-то и нарисуется.

– И что вы будете спрашивать? – насмешливо поинтересовался Шиловский.

– Ну, изображение его наружности у нас имеется. Это уже хорошо.

– Откуда? – удивился надзиратель.

– Есть у меня один новенький… очень я им доволен. Глаз у него востер, как казацкая шашка. Вот он с помощью одного шаромыжника, спившегося художника, и состряпал портрет. Говорит, очень похож.

– Портрет при тебе? – черные глаза Шиловского вспыхнули.

– А как же… – Семиножко полез в папку, которую прижимал к груди, словно самую большую драгоценность, достал оттуда кусок картона и положил его на стол перед надзирателем. – Вот он… с-сукин сын! – не удержался пристав от крепкого выражения, вспомнив свой изгвазданный мундир.

Портрет явно кого-то напоминал, но кого именно, Шиловский вспомнить не мог.

– Добро, – сказал он, задумчиво покусывая нижнюю губу. – Портрет скопировали?

– Не успели, Евграф Петрович… – Семиножко виновато опустил глаза. – Как только художник закончил работу, я сразу же побежал к вам на доклад. Сделали всего одну копию – для вас.

– Тогда займись этим делом. И проследи, Петр Мусиевич, чтобы копии раздали городским приставам, а также околоточным Подола, Куреневки, Шулявки, Липок… В общем, всем. Думаю, ему на свободе долго не гулять… если только он не залетный. И еще – найди мне Ваську Шныря! Достань его из-под земли!

– Достанем, Евграф Петрович, не беспокойтесь. У меня к Шнырю свой счет… – начал было пристав, но тут же закрыл рот.

Не хватало еще, чтобы начальство узнало, как приставу Семиножко, грозе подольской босоты, почистил карманы какой-то шклявый мазурик. При этом Шнырь украл не только кошелек с деньгами, но и дорогую серебряную зажигалку, подарок свояка. О том, что это Васькина работа, пристав узнал от своих осведомителей.

Семиножко ушел. Раздосадованный Шиловский курил папиросу за папиросой. Он так надеялся, что сегодня на месте пристава будет сидеть Васька Шнырь…

Но что нужно было вооруженному бандиту от карманного вора? Надзиратель знал, что мазурики и жиганы нечасто контактируют между собой. Воры сторонились убийц и налетчиков. Одно дело – сидеть в теплой тюрьме, другое – попасть на каторгу, в холодную Сибирь, и носить кандалы.

А дружба с жиганами была прямой дорожкой в Нерчинские рудники – за компанию. Царская Фемида долго разбираться не будет. Ткнет пальчиком наобум – и суши сухари для длинной дороги по сибирскому тракту.

Шиловский сидел и думал, что Ваську Шныря теперь найти будет трудно. Чересчур шумной получилась баталия с засадой возле хаты вора. Стрельба, крики… А слухи в Киеве распространяются молниеносно, будто по телеграфу. Сиди теперь на Гончаровке, не сиди, все равно толку от этого не будет.

Надзиратель был далеко не глупым человеком. В свое время он стажировался под началом самого Кошко[32] и считался подающим большие надежды. Но из Москвы его перебросили на усиление в Киев, а в провинции не только камни мхом обрастают, но и люди, в особенности чиновного звания.

Нет, Шиловский не поглупел. Отнюдь. Но и звезд с неба не хватал. Хотя бы потому, что в Киеве негде было применить его таланты в полной мере. Шла обычная рутинная работа, на которой даже медаль не заработаешь. Он уже давно мог бы стать чиновником особых поручений[33] сыскной полиции, но на верхних этажах власти шла постоянная чехарда, и по этой причине не имеющий больших связей Шиловский никак не мог попасть в рапорт на повышение.

А тут еще война… Народ начал роптать. Так недолго и до революции. А что такое революция, Шиловский знал не понаслышке. В декабре 1905 года, спустя два месяца после того, как его зачислили в штат московской сыскной полиции, ему пришлось с оружием в руках штурмовать баррикады, сооруженные восставшими пролетариями. Классовая ненависть рабочих к власть имущим поразила молодого полицейского агента до глубины души.

Уже тогда Шиловский решил, что в случае очередной революционной заварухи, только обширнее по масштабам, а значит, более кровавой и непредсказуемой по последствиям он постарается остаться в стороне от этого процесса; а в том, что народ взбунтуется, Шиловский был уверен. Но как тогда ему, сыну небогатого мещанина, у которого за душой только жалованье надзирателя сыскной полиции, не остаться на бобах, вдруг придется оставить службу-кормилицу?

Когда Шиловский узнал от Остапа Кучера о тайном захоронении на Китаевском погосте, надзирателю вдруг подумалось, что судьба предоставляет ему шанс. И грех было им не воспользоваться. Но как найти ту могилу? В этом мог помочь только Васька Шнырь.

Увы и ах, их встреча теперь откладывается на неопределенное время…

Шиловский, раздосадованный до глубины души, снова начал рассматривать портрет неизвестного жигана, который ранил одного полицейского и едва не отправил на тот свет пристава, верного помощника надзирателя. Семиножко, конечно, был хитер и сам себе на уме, но отличался повышенным служебным рвением и исполнительностью. Поэтому Шиловский доверял ему серьезные дела и откровенно обсуждал с ним различные проблемы.

«Может, взять его в долю? Если в том ящике и впрямь что-то есть… – думал надзиратель. – Надо ведь кому-то довериться. Самому мне не удастся сделать все тайно и скрытно. Но где взять верных людей? Петр Мусиевич, пожалуй, лучшая кандидатура. Но он хитер… очень хитер. Сам себе на уме. Поди, знай, что там у него под черепушкой творится. Нет-нет, не торопись! Нужно все как следует обмозговать, подумать без спешки…»

А в это время «лучшая кандидатура» сидела в таратайке извозчика и держала курс на Шулявку. Семиножко соврал Шиловскому. Да, действительно, он по запарке поначалу не узнал жигана, который появился перед ним внезапно – выскочил откуда-то как черт из табакерки. Пристав вообще его не разглядел, если по правде. Но потом, когда ему принесли портрет, Семиножко едва не охнул – это был Серега Матрос!

• Предыдущая
• 24/62
• Следующая