Невероятные расследования Шерлока Холмса - Хох Эдвард Д. - Страница 15

– Отличная работа, доктор, просто отличная, – сказал Мориарти.

– Спасибо, – ответил я, глядя на человека, которого еще несколько минут назад считал погибшим в Швейцарии, на дне Рейхенбахского водопада.

Однако его внешность в точности не совпадала с внешностью Холмса – он выглядел моложе лет на десять, если не больше. Правда, как и в моем друге, в нем чувствовались непринужденность и уверенность.

– Может кто-нибудь объяснить, что, черт побери, случилось? – наконец спросил я.

– Очень хороший вопрос, доктор… Ватсон, так, кажется? – сказал Мориарти, помогая Мюррею встать на ноги.

Мой бывший ординарец мгновение смотрел на меня, не говоря ни слова, а затем позволил проводить себя к кушетке.

– А теперь, доктор, расскажите, как долго вы жили на Бейкер-стрит, в доме двести двадцать один «б»? – спросил Мориарти, усаживаясь перед желтым кожаным креслом, которое занял я.

– Откуда вы?..

Улыбнувшись, профессор показал пальцем на мой чемоданчик, стоявший раскрытым на полу:

– Весьма откровенно, должен заметить.

Там на табличке аккуратными золотыми буквами были вырезаны мое имя и адрес: 221б, Бейкер-стрит, Лондон. Я забрал свой старый чемоданчик из шкафа в тот же день, когда вернулся на нашу с Шерлоком квартиру.

Несмотря на все, что Холмс говорил о Мориарти, я вдруг почувствовал к нему расположение и начал описывать события сегодняшнего вечера. Профессор изредка меня останавливал, чтобы уточнить подробности, иногда о весьма странных вещах, вроде того, как выглядела дверь конторы Дельвеккио, в какую форму был одет констебль или где находится местный полицейский участок. Я хотел узнать, зачем ему это нужно, но, поразмыслив, решил не задавать подобных вопросов. Особенно интересовало Мориарти, какое впечатление произвел на меня туман.

– История, которой вы развлекли нас сегодня вечером, – самая что ни на есть фантастическая, – сказал профессор. – Сами понимаете, ее трудно принять на веру, особенно учитывая, что мы с Мюрреем живем в этой квартире с весны тысяча восемьсот восемьдесят пятого года.

Он немигающе смотрел на меня, ожидая реакции.

– Профессор, я врач, человек науки. И если бы сам услышал от кого-нибудь такую историю, решил бы, что рассказчик перебрал шотландского и начитался научно-фантастических романов мистера Уэллса. Но каждое сказанное мною слово – такая же правда, как то, что я сижу сейчас перед вами.

Мориарти сплел пальцы перед лицом, глубоко задумавшись.

– Доктор, я вам верю.

– Как вы можете ему верить, профессор? – возразил Мюррей. – В последний раз, когда я видел полковника Ватсона, он был мертв, из его груди торчала афганская пика. Я сам присутствовал на похоронах, и это было почти десять лет назад.

Мертв?! Я?! У меня по спине пробежал холодок. Наверняка это кошмарный сон, который никак не может завершиться. Вряд ли кто-то на моем месте, услышав подобную новость – что он не только мертв, но уже несколько лет как похоронен, – отнесся бы к этому спокойно.

– Как же убедить вас, что этот человек – Джон Х. Ватсон? – спросил Мориарти.

Мюррей ненадолго задумался, прежде чем ответить.

– Взгляните на его левое предплечье.

Мгновение поколебавшись, я снял пиджак, закатал рукав и протянул руку профессору.

– Там должен быть шрам длиной в три-четыре дюйма, – сказал Мюррей.

– Есть такой, – подтвердил Мориарти. – Как вы его получили?

Я улыбнулся, вспомнив охоту с отцом и братом – в последний раз, когда мы были втроем. Тогда я завалил кабана, но зверь успел разодрать мне руку почти в клочья.

Мюррей лишь покачал головой.

– Полковник, не знаю, как вам это удалось, но я чертовски рад, – наконец сказал он.

– Минуту, Мюррей. Вы уже второй раз называете меня полковником.

– Так точно, сэр. Ведь это ваше звание.

– «Полковник медицинской службы Джон Х. Ватсон» звучало бы неплохо. Однако за время службы в Пятом Нортумберлендском стрелковом полку я не поднялся выше капитана и ушел в отставку после ранения в битве при Майванде.

– Но, полковник, вас тогда не ранили. Ранили меня!

Похоже, разница в звании, упомянутая мною, порадовала Мориарти.

– Если передо мной не один из самых убедительных сумасшедших на свете, значит вы, сэр, говорите правду. Факты относительно вашего звания лишь подтверждают мою теорию, – сказал он. – После случая с человеком, который обошел вокруг своего экипажа и исчез на виду у десятка свидетелей, я разработал теорию существования иных миров.

– Вроде Марса и Венеры? – спросил я.

– Я сказал – иных миров, а не планет, – поправил меня профессор. – Точнее говоря, миров вроде нашего, но с незначительными отклонениями, возникшими в результате иных решений. Например, там, где Конфедеративные Штаты Америки проиграли войну за независимость. Математически это вполне возможно.

Эти миры, – продолжал он, – время от времени соприкасаются, и люди могут переходить из одного в другой. Как правило, случайно, но при определенных обстоятельствах и преднамеренно. Похоже, сегодня ткань пространства-времени так истончилась, что позволила доктору Ватсону перейти из его Лондона в наш.

– И всего на расстояние в несколько кварталов, – добавил я.

Глянув в окно на туман и ощутив комок в животе, я понял, что теория Мориарти верна. Даже после большого глотка бренди из фляжки мне было трудно представить, что все привычное безвозвратно исчезло. Ну или почти все.

Как неоднократно ранее, беседу на Бейкер-стрит прервал визит инспектора Герберта Лестрейда. Похожий на крысу человечек из Скотланд-Ярда был одним из первых профессиональных партнеров Холмса, протоптавших дорожку к нашей общей квартире. Естественно, он не знал меня со времен Адама.

– Всегда рад видеть вас, Лестрейд, – сказал Мориарти, протягивая руку.

– Спасибо, профессор. Прошу прощения, если помешал. Однако я к вам со срочным известием. – Он замолчал, бросив взгляд в мою сторону. – Я могу говорить открыто?

– Простите, инспектор, забываю о хороших манерах. Это старый армейский друг Мюррея, доктор Джон Ватсон. Они вместе служили в Афганистане. Доктор посвящен во все, о чем здесь говорится.

– Что ж, ладно, – сказал Лестрейд, усаживаясь в красное кожаное кресло напротив Мориарти. – Меньше часа назад я получил телеграмму с сообщением, что полковник Себастьян Моран бежал из Дартмурской тюрьмы.

– Известно, когда это случилось? – спросил Мориарти.

– В последние три-четыре дня. Он подрался с кем-то из заключенных, и все забияки оказались в одиночных камерах, – ответил Лестрейд.

– А в соответствии с нынешней системой наказаний подобные заключенные не должны видеть ни одной живой души, и за ними никто не присматривает, кроме единственного охранника, – сказал Мориарти.

– Даже во время кормежки? – спросил я.

– Через маленькую железную решетку внизу двери можно задвинуть поднос, а потом забрать его. В прошлом Моран неоднократно устраивал голодовки. Охрана видела закутанную в его одеяло фигуру, поэтому, несмотря на то что пища оставалась нетронутой, о нем не слишком беспокоилась, – сказал инспектор.

– И как обнаружили побег?

Лестрейд рассмеялся, откинувшись на спинку красного кожаного кресла.

– С одним из заключенных, неким Волмером, случился удар. Он умирал, и последним его желанием было увидеть Морана. Они, должно быть, дружили.

– Думаете, Моран найдет убежище здесь, в Лондоне, у своих старых товарищей? – спросил Мюррей.

– Друг мой, я знаю, что так и будет. Более того, уверен: к этому приложил руку работодатель Морана. Подобное вполне в его стиле. – С этими словами Мориарти поднялся с кресла и достал из-за бюста Цезаря три идеально круглых металлических шарика. Покатав в ладонях, он положил их в карман жилета. – Сколько Морану оставалось сидеть в одиночке?

– Три дня.

– Значит, если что-то должно случиться, оно произойдет в ближайшие трое суток. – Мориарти посмотрел на настенный календарь. – О боже! – воскликнул он.