Избранное в 2 томах. Том 2 - Крапивин Владислав Петрович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/86
• Следующая

— Уедем! Немедленно! Уедем!.. Господи, какая же я была глупая…

Они дали Вере Анатольевне телеграмму, уложили чемоданы, купили билеты. На сборы ушло двое суток. Всё это время Он не показывался, даже не ночевал. А Славку не покидала трепетная, смешанная со страхом радость. Неужели ждёт его море и Город? Лишь бы ничего не сорвалось!

Иногда среди дня Славку валил тяжёлый сон. Будто Славка вернулся из трудного похода, где было много бессонных ночей. Но, падая на постель, Славка успевал тайком от мамы сунуть под подушку конверт с билетами. На всякий случай…

Они отдали соседям ключ, уехали в аэропорт, а через восемь часов перед Славкой было ночное море и мигали маяки. И Славка знал, что прежней жизни больше не будет.

Сначала было всё-всё хорошо, а теперь опять горько и беспокойно. Славка лежал и думал: почему? С чего это началось? Не сегодня, не с телеграммы. Наверно, с того разговора на школьном дворе. С рассказа Светланы Валерьяновны о незнакомом Андрюшке Илюхине.

Тогда словно облако прошло по ясному солнцу.

Славка думал в тот день: позабудется, уляжется беспокойство. И правда, он ходил по Городу, купался в море, сидел на уроках, таскал на плечах Наездника, и вроде бы снова всё стало, как надо. Солнечно, радостно.

А сегодня — опять тревога. Сначала этот крик на улице, потом телеграмма… Опять словно замотались на ветру флаги Новэмбэр и Чарли.

Славка вертелся. У простыни были жёсткие швы, горела расцарапанная нога. Больно так…

Но сильнее боли было ощущение опасности. Она подкрадывалась с двух сторон. Брала Славку в клещи. Отчаянные мысли о телеграмме перепутывались с мыслями об Илюхине. Два этих страха, две опасности смыкались, зажимали Славку в кольцо. Но почему? Телеграмма — это ясно. А Илюхин? Он-то при чём?

Будто он должен был что-то важное сказать Славке, о чём-то предупредить и не успел.

Не успел Андрюшка, не стало его в один миг…

«Почувствовал он что-нибудь или нет? — мучаясь, размышлял Славка. — Понял ли, что это смерть? Каким был его последний миг? Вспышка, удар?…»

Говорят, ощущения бегут по нервам к мозгу, как ток по проводам. Чтобы увидеть и почувствовать что-то, нужно время. Очень-очень короткое, но всё-таки время. Может быть, Андрюшка перестал существовать раньше, чем нервы передали сигнал о взрыве?

От мысли, что Андрюшка не успел испытать ни страха, ни боли, стало немного легче. Не было для Андрюшки ни толчка, ни пламени — сразу темнота. Или даже темноты нет? Ни-че-го…

Как это? Жил-жил и сразу — ничего?

А если бы это с ним, со Славкой? Если бы тот гад нажал тогда на спуск?… Мама потом успокаивала, говорила, что не мог он выстрелить, не хотел: просто попугать решил. Но Славка-то знал, что мог. Хотя бы случайно: у него же пальцы тряслись, у психа… И тогда — что? Наверное, всё же был бы горячий удар в грудь…

А потом?

Славка представил себя, будто со стороны. Как он лежит ничком, и волосы от оленьей шкуры прилипли к мокрой куртке. И наверно, всё так же торчала бы кисточка на макушке… А потом вбежала бы мама…

Что было бы с мамой?!

Славка дёрнулся и сел.

Как же так вышло? Он стоял у стены — чурбан чурбаном — и совсем не подумал о маме.

Вот почему его мучит Андрюшка Илюхин!

«Вам игрушки, а отцам и матерям на всю жизнь слёзы!» Нет, тогда было не до игрушек, но всё равно… Почему он не по думал?

«Один был у родителей… Мать вся седая…»

Что осталось бы маме? Славка смотрел бы на неё с фотографий — вот и всё. Как сегодня смотрел на Славку маленький Валерка Семибратов… Как, наверно, смотрит со снимков на свою маму Андрюшка Илюхин. С чётких больших снимков, на которых глаза — будто живые…

Славка крепко зажмурился и замотал головой. Нет! Его мама не будет седая. Ничего с ним больше не случится. Во веки веков.

Ничего! Лишь бы не вернулась усть-каменская жизнь. Это было бы самое страшное. Но с чего вдруг она вернётся? Смешно даже думать!

Телеграмма? Но мало ли какие дела могут быть у мамы? Славка просто слишком крепко треснулся о тротуар, и от такого удара у него разболтались нервы. Да ещё от этой истории с толстым мальчишкой и его соседкой. Да ещё от духоты в комнате. Сам виноват: забрался в постель спозаранку и даже окно не открыл.

Надо встать. Выйти на улицу. Пробежать пару кварталов, чтобы свежий воздух выдул из головы дурацкие мысли. Ведь ничего же не случилось. Славка сам выдумал опасности и страхи!

Славка нащупал ногами свои лёгонькие кроссовки…

Мама сидела в большой комнате у лампы и пришивала к голубой рубашке белый накладной воротничок. Она обернулась на Славкины шаги.

— Ты почему улёгся и не поужинал? Вера Анатольевна вся извелась, она ещё не привыкла к твоим фокусам.

— Не хочется мне есть… — Он двинулся к двери.

— Ты куда?

— Ну, «куда»… — Пришлось взять с тумбочки газету и демонстративно оторвать клок…

— У тебя что, живот болит?

— Немножко.

— Я говорила: не ешь столько арбуза и винограда.

— Да пустяки… — пробормотал Славка и выскользнул за дверь.

Он прыгнул с крыльца. Ему показалось, что он окунулся в ночь, как в ласковую воду. Воздух был тёплый-тёплый. Трещали сверчки. Славка осторожно, чтобы в доме не динькнул колокольчик, открыл калитку. Высоко среди листьев светил фонарь. Славка шагнул на каменный тротуар, в перистую тень акаций. Огляделся. Время позднее и тёмное, на улице ни души, можно пробежаться раздетому.

…Когда Славка вернулся, мама, конечно, стояла на крыльце.

— Где ты был? Почему ты голый носишься по улицам?

— Так, пробежался… В комнате жарко, я решил на воздухе погулять.

— Ты сведёшь меня с ума.

— Со мной же ничего не случилось. Просто побегал.

— Ты сегодня какой-то на себя не похожий. Что у тебя стряслось?

«Ничего не стряслось», — хотел сказать Славка. Но тревога вернулась и прихлынула с такой силой, что он не сдержался:

— Потому что… Мама, а что в той телеграмме?

Она сразу стала другая. Ласковая и чуточку виноватая.

— Да что ты, маленький… Ты из-за этого?

— Что в ней?

— Чепуха в ней. Глупые просьбы о прощении. Как будто в этом дело.

— Мы не уедем отсюда?

— Куда? Я уже о работе почти договорилась…

— Правда, не уедем?

— Разве мама тебя когда-нибудь обманывала?

«Всякое бывало», — подумал Славка без обиды, но сумрачно. Однако не верить и бояться не было уже сил. Тревога ушла. Славка вздохнул так, будто хотел вобрать в себя весь тёплый воздух Города. Мама взяла его за плечи:

— Горячий какой! Набегался… Пойдём спать, беспокойная душа.

— Я погуляю ещё, мама… Да не на улице, здесь, во дворе! Две минуточки.

Когда она ушла, Славка подошёл к забору. Виноградные листья легонько задевали его плечи и щёки. Славка встал на старый курятник, забрался на забор и сел, свесив ноги на улицу. Сидеть было удобно: забор сверху покрывали широкие черепичные плитки.

Тепло приморской ночи обнимало Славку. Он просто купался в этом тепле. Голубые мохнатые звёзды светили ему с высокого неба. Это было очень чёрное южное небо, но Славке казалось, что где-то над невидимым отсюда морем, у самой воды, горит полоска заката. Ему хотелось почему-то так думать.

Тишина была сплошь наполнена трелями ночных кузнечиков. А больше — ни звука.

Потом далеко отсюда, на башне Матросского клуба, заиграли куранты. Наверно, уже пришла полночь.

Куранты вызванивали слова корабельного вальса:

Нелёгкого дня отгремели раскаты,

И ночь на стеклянные бухты упала,

Храня под опущенным флагом заката

Непрочный покой бастионов и палуб…

Славка натянул новую голубую рубашку и — со вздохом обречённого — лёгонькие синие шорты. Они тоже были почти новые. В Усть-Каменске Славка надевал их всего два-три раза: лето выдалось зябкое и слякотное.

• Предыдущая
• 35/86
• Следующая