Зима тревоги нашей - Стейнбек Джон Эрнст - Страница 30

• Предыдущая
• 30/69
• Следующая

– Тебе же объясняют. Отправлюсь я туда с самыми благими намерениями, а через несколько дней сбегу. На пьяниц полагаться нельзя, Ит. Никак ты этого не поймешь! Я и соглашусь и сделаю, как надо, а потом все равно сбегу.

– Дэнни, неужели тебе не хотелось бы избавиться от этого?

– Да кажется, нет. И ты, конечно, знаешь, чего мне хотелось бы. – Он снова поднес бутылку ко рту, и меня снова поразила быстрота действия алкоголя. Мало того что он превратился в прежнего Дэнни, его восприятие, все его чувства так обострились, такая в них была ясность, что он читал у меня в мыслях. – Не обольщайся, – сказал он. – Это ненадолго. Алкоголь сначала взбадривает, а потом действует угнетающе. Надеюсь, ты уйдешь и второй стадии не увидишь. Сейчас мне не верится, что так все и будет. Пока ты на взводе, ты в это не веришь. – И тут его глаза, влажные, блестящие при свете свечи, посмотрели мне в душу. – Итен, – сказал он. – Ты предлагаешь заплатить за меня в лечебнице. У тебя же нет таких денег, Итен.

– Достану. Мэри получила наследство после брата.

– И эти деньги ты дашь мне?

– Да.

– Даже если я говорю тебе: не верь пьяницам? Даже если я заранее предупрежу тебя, что деньги я соглашусь взять, но сердце тебе разобью?

– Ты и так разбиваешь мне сердце, Дэнни. Ты мне снился. Мы с тобой были как раньше – там, в вашей усадьбе. Помнишь?

Он поднял бутылку и сразу опустил ее со словами:

– Нет, нет, потом – не сейчас. Итен, не верь, не верь пьянице. Когда он… когда я страшен, когда я как труп, мой хитрый умишко втихомолку продолжает свою работу и работает против тебя. Вот сейчас, сию минуту, я тот самый, кто был твоим другом. Я тебе наврал, что скис. Скис-то я скис, но про бутылку все помню.

– Стой, я тебя перебью, – сказал я. – А не то тебе покажется… ты меня заподозришь. Кто принес тебе эту бутылку? Бейкер?

– Да.

– И хотел, чтобы ты подписал что-то.

– Да, но тут я скис. – Он хмыкнул и снова поднес бутылку ко рту, и при свете свечи я увидел в горлышке у нее совсем крохотный пузырек. Он глотнул одну каплю.

– Вот и об этом я хотел поговорить с тобой, Дэнни. Что ему понадобилось – ваш луг?

– Да.

– Почему ты до сих пор его не продал?

– По-моему, я говорил тебе. С ним я все еще джентльмен, хотя джентльменским мое поведение теперь не назовешь.

– Не продавай его, Дэнни. Не поступайся им.

– А тебе-то что? Почему не продавать?

– Из чувства гордости.

– Нет во мне прежней гордости, только чванство осталось прежнее.

– Нет, есть. Когда ты попросил у меня денег, тебе было стыдно. Разве это не гордость?

– Да нет. Я просто ловчил. Тебе же говорят, пьяницы – они хитрые. Ты сам был смущен, и ты сам решил, что я стыжусь просить. А я не стыдился. Просто захотелось выпить.

– Не продавай его, Дэнни. Это ценнейший участок. Бейкер все знает. Иначе он не стал бы торговать его.

– А что в нем ценного?

– Это единственная ровная площадка вблизи города, где можно построить аэродром.

– Понятно.

– Если ты продержишься, Дэнни, вот тебе и начало новой жизни. Не поступайся им. Вылечишься, вернешься обратно, а в гнездышке у тебя яичко.

– Яичко без гнездышка. Может, лучше продать луг, деньги пропить, а когда… «подымется ветер и ветку пригнет, птенец желторотый в траву упадет», – сиплым голосом пропел он и засмеялся. – Тебе тоже понадобился наш луг, Итен? Ты за этим сюда пришел?

– Я хочу, чтобы ты выздоровел.

– Я и так здоров.

– Выслушай меня, Дэнни. Какой-нибудь голодранец волен поступать как ему угодно. Но ты не голодранец, у тебя есть нечто такое, чем весьма интересуется группа дальновидных граждан нашего города.

– Поместье Тейлоров. Нет, я им не поступлюсь. Я тоже дальновидный. – Он с нежностью посмотрел не бутылку.

– Дэнни! Говорят тебе, это единственное место для аэропорта! Оно для них своего рода ключевая позиция. Им без него зарез! Или строить там, или срывать холмы, а это обойдется чересчур дорого.

– Значит, они у меня в руках, и я их еще поманежу.

– Ты забываешь, Дэнни. Имущий человек – драгоценный сосуд. Я уже слышал разговоры, что гуманнее всего было бы поместить тебя в соответствующее заведение, где ты будешь под присмотром.

– Не посмеют.

– Посмеют! Да еще возведут это в добродетель. Ты же знаешь, как в таких случаях поступают. Судья – человек тебе известный – вынесет решение о твоей неправоспособности. Назначит опекуна, и я догадываюсь, кого именно. Все это обойдется недешево, твой земельный участок, разумеется, будет продан для покрытия расходов, а теперь догадайся, кто его купит.

Глаза у Дэнни блестели, и он слушал меня, раскрыв рот. Потом отвернулся.

– Ты хочешь взять меня на испуг, Итен, но время выбрал неподходящее. Приходи с утра, когда я лежу пластом и весь мир как зеленая блевотина. А сейчас тройную силу придал мне сей штоф в моей руке. – Он взмахнул бутылкой, точно мечом, и глаза у него превратились в щелочки, блестевшие при свете свечи. – Я тебе разве не говорил, Ит? По-моему, говорил. У пьяниц совсем особенный ум – хитрый, злой.

– Но я же предупредил тебя, как все будет.

– Да, ты прав. Я с тобой согласен. Очень убедительно у тебя получилось. Но вместо того, чтобы напугать меня, ты разбудил во мне дьявола. Кто думает, что пьяница – существо беспомощное, тот болван. Пьяница это существо особенное, и возможности у него тоже особенные. Я могу постоять за себя, и сейчас у меня просто руки чешутся схватиться с кем-нибудь.

– Молодец! Давно я хотел это услышать!

Он навел на меня бутылку и прицелился, будто на горлышке у нее была мушка.

– Дашь мне взаймы деньги Мэри?

– Да.

– Без гарантий?

– Да.

– Зная, что шансов получить их обратно – один против тысячи?

– Да.

– Пьяница способен на любую подлость, Ит. Не верю я тебе. – Он облизнул свои пересохшие губы. – И дашь деньги мне в руки?

– Когда прикажешь.

– Я же тебе говорил – нельзя давать.

– А я дам.

На этот раз он запрокинул голову, и со дна бутылки поднялся большой пузырек. Когда он отнял ее ото рта, глаза у него блестели еще ярче, но они были холодные и бесстрастные, как у змеи. – На этой неделе принесешь?

– Да.

– В среду?

– Да.

– А сейчас у тебя не найдется двух долларов?

Как раз столько при мне и было – долларовая бумажка и монеты в пятьдесят, двадцать пять центов, две по десять, пятицентовик и три пенни. Я ссыпал все это в его протянутую руку.

Он допил виски и швырнул бутылку на пол.

– Ты у меня в умных никогда не числился, Ит. Тебе известно, что даже первоначальный курс лечения обойдется около тысячи долларов?

– Ну и пусть.

– Игра интересная! Но это не шахматы, Ит, а покер. Я когда-то был хорошим покеристом… пожалуй, слишком хорошим. Ты делаешь ставку на то, что мой луг пойдет в обеспечение займа. И вторая твоя ставка, что такое количество виски – на тысячу-то долларов – убьет меня, а тебе свалится в руки аэропорт.

– Как тебе не стыдно, Дэнни!

– А мне ничего не стыдно. Я ведь тебя предупреждал.

– Неужели ты не веришь, что я действительно хочу тебе добра?

– Нет. Но я… я не могу сделать так, чтобы все вышло, как ты хочешь. Ты помнишь меня мальчишкой, Ит. А я тебя разве не помню? В тебе судья еще в детские годы сидел. Ну ладно. Я уже весь высох. Бутылка пустая. Ухожу. Так, значит, тысяча долларов.

– Хорошо.

– В среду, наличными.

– Принесу.

– Никаких обязательств, никаких расписок – ничего. И не воображай, Ит, что я такой, как прежде. Вот эта моя подружка ведь камня на камне во мне не оставила. Ничего теперь нет – ни чести, ни совести. Посмеюсь я над тобой от всей души, и на большее не рассчитывай.

– Я об одном тебя прошу – начни, попробуй.

– Пообещать я могу, Ит. Но, надо думать, ты уже понял, чего стоят обещания пьяницы. Приноси деньги, приноси. Можешь остаться здесь, сколько пожелаешь. Мой дом – твой дом. А я ухожу. Итак, до среды, Ит. – Он встал с койки, сбросил одеяло на пол к стене и, пошатываясь, вышел из своей конуры. Молния у него на брюках была спущена.

• Предыдущая
• 30/69
• Следующая