Сюжетный поворот - Найт Дэймон - Страница 3

— Вот те на, — вдруг произнес Герцог, — Где такси? Эй, шеф! — Он бросился вперед, к мостовой, свистя и размахивая рукой,

С любопытством озираясь вокруг, Джонни заметил спешившую к ним нескладную фигуру.

— Там Мэри Финиган, — сообщил он, указывая на фигуру.

— Знаю, — раздраженно отозвался Герцог. Такси как раз подкатило, водитель уже тянулся назад, чтобы открыть дверцу. — Ну, поехали, Джонни…

— Но она, кажется, хочет с тобой поговорить, — возразил Джонни. — Разве мы…

— Сейчас нет времени, — сказал Герцог, подпихивая его к машине. — Она с некоторых пор страдает словесным поносом, пришлось махнуть на нее рукой. Шевелись! — бросил он водителю и добавил уже для Джонни: — А кроме всего прочего… А-а… тут просто давнишнее злоупотребление Господним терпением и нормативный английский.

Пока машина вливалась в общий поток, Джонни бросил последний взгляд на девушку, что стояла у края тротуара и смотрела им вслед. Темные волосы беспорядочно разбросаны по лбу, девушка, похоже, недавно плакала.

В утешение Герцог произнес:

— Приручить ведьму, как гласит пословица, может всякий, но ему же потом с ней и жить. Так что, Джонни, мой мальчик, ты только что получил ценный наглядный урок. Удача ли то, что мы свалили от этой занюханной бельевой прищепки? Никакая это не…

Удача, подумал Джонни, точно — удача. Что, если бы такси не подъехало в нужное время?

— Как дважды два, мой мальчик. Единственная причина невезения — то, что ты сам за ним гоняешься.

— Причина в другом, — возразил Джонни.

Джонни снова отключился от задушевного голоса Герцога, дал ему стать примитивным музыкальным фоном вроде бормотания статистов в фильме про Тарзана, когда калавумбы собираются скормить прелестную девушку львам. И тут с ослепительным сиянием откровения до него дошло, что вся линия жизни каждого человека определяется невероятными происшествиями. Вот он сидит здесь, все его пять футов и десять дюймов, все сто тридцать фунтов, один из миллиарда выстрелов, сделанных по команде. (Какова вероятность того, что данный отдельно взятый сперматозоид соединится с данной отдельно взятой яйцеклеткой? Менее одной миллионной — невообразимо!) Что, если бы яблоко не упало на голову Ньютону? Что, если бы О'Дуайер так и не покинул Ирландию? И что стала бы делать свободная воля с решением, скажем, не становиться курдским пастухом, если вам случилось родиться в Огайо?

Все это значит, подумал Джонни, что если научиться управлять случайными факторами — тем, как в баре в Сакраменто падают кости, настроением богатого дядюшки в Кеокуке, содержанием влаги в облаках над Сиу-Фоллс в 3.03 по центральному поясному времени, очертаниями камушка в носке разносчика газет на Уолл-стрит, то можно сделать все, что угодно. Можно заставить малоизвестного художника по имени Джонни Борниш плюхнуться в пруд для игрушечных лодочек в Центральном парке, расписать ему весь ботинок красной краской и столкнуть ручную тележку…

Но зачем и кому это могло понадобиться?

Зал ожидания в аэропорту немного напоминал сцену из «Того, что грядет», разве что люди там не носили белых халатов, не были праздными и невозмутимыми.

Все места на скамейках оказались заняты. Герцог нашел пару свободных квадратных футов на полу за колонной и усадил там Джонни на чемодан.

— Теперь все у тебя в порядке. Вот билет. Вот журнал. Ажур. — Желая взглянуть на часы, Герцог сделал резкий угрожающий жест.

— Надо бежать. Вот еще что, мой мальчик, напиши мне свой адрес, как только он у тебя появится. Чтобы я мог переправлять тебе почту, и все такое. Ох, чуть не забыл. — Он нацарапал что-то на клочке бумаги и передал клочок Джонни. — Простая формальность. Уплатишь, когда захочешь. Подпиши здесь.

На бумажке было написано: «Я должен тебе 50$». Джонни подписал, чувствуя, что немного лучше узнал Герцога.

— Тэк-с. Все верно.

— Герцог, — вдруг спросил Джонни, — Мэри беременна? Да? — На лице у него было задумчивое выражение.

— Надо думать, — добродушно отвечал Герцог.

— Почему ты не дашь ей шанс? — через силу спросил Джонни.

Герцог не обиделся.

— Каким образом? Скажи правду, Джонни, ты что, можешь представить меня счастливым новобрачным? — Он потряс руку Джонни. — «Слово да сказано будет и пусть ты уйдешь; хоть слышать то слово нет сил — ну и что ж; томлюсь я в тиши средь печалей одних; но губы, к спиртному приникшие, губ не коснутся моих!» — С застывшей улыбкой, как у Чеширского кота, он растворился в толпе.

Неловко восседая верхом на чемодане, один среди толпы, Джонни вдруг обнаружил, что рассуждает в выражениях одновременно и более жестких, и более длинных, чем обычно. То, как он размышлял, когда рисовал, или уже нарисовал, или собирался рисовать, тоже происходило совсем по-другому, а ведь он, бывало, целыми днями ничем другим и не занимался. У него, Джонни Борниша, был талант. Талант иногда определяют как Божий дар, что большинство людей, талантом не обладающих, путают с подарком из-под рождественской елки.

Тут все было совсем по-другому. Это и мучило, и приводило Джонни в восторг, и занимало такое место у него в голове, что множество практических деталей туда пробиться уже не могли. Без преувеличения, талант просто преследовал его, и когда время от времени, как, например, сейчас, хватка ослабевала, на лице у Джонни появлялось комичное выражение, как у человека, который только-только проснулся и обнаружил свои карманы очищенными, а ботинки — обгоревшими в результате злой шутки.

Он размышлял об удаче. Хорошо, конечно, говорить о том, что каждый берет свое, и Джонни полагал, что в какой-то степени это верно, но Герцог действительно был человеком, который постоянно находит деньги на улице. С Джонни такое случилось лишь раз, да и тогда нашел он не законное платежное средство, а японскую монетку — латунную, тяжелую, размером с полдоллара; с одной стороны на ней была изображена хризантема, с другой — какой-то иероглиф. Монетка казалась Джонни его собственной частичкой удачи: нашел он ее на улице, незадолго до окончания средней школы, и вот — художник вынул кругляш из кармана — она по-прежнему с ним.

Что, если вдуматься, довольно странно. Никаких суеверий, связанных с монеткой, у Джонни не было, как и особой к ней привязанности. Он именовал ее счастливой монеткой за неимением лучшего названия, поскольку слово «талисман» уже вышло из моды, а по сути удача за последние десять лет ему не светила. Монетка оказалась единственным, что с той поры осталось в его распоряжении. Джонни потерял три пары наручных часов, бесчисленное количество авторучек, две шляпы, три-четыре зажигалки и целые пригоршни настоящих никелей и даймов, принимаемых к оплате в Соединенных Штатах. А никчемная японская монетка — вот она.

Так как же можно себе такое представить, если только это не удача… или не чье-то вмешательство?

Джонни выпрямился. Дурацкая мысль. Наверное, это просто оттого, что он не позавтракал, впрочем, в своем теперешнем настроении, он склонен был чуть ли не всему придавать зловещий смысл.

Джонни уже знал, что старичок и твидовая дама вмешивались в его жизнь по меньшей мере лет пять, а то и дольше. Тем или иным образом они несли ответственность за те «казусы», которые продолжали с ним происходить, — здесь-то и просматривался зловещий умысел. Впрочем, при желании можно было назвать все это дурацкой мыслью. А если все же поверить, то как это могло помочь ему в размышлениях о других случившихся с ним странностях — наподобие находки и хранения японской монетки?

Пользуясь такой логикой, можно было доказать все, что угодно. Но избавиться от навязчивой мысли художник не мог.

Джонни лениво поднялся, держа в руке монетку, и бросил ее в ближайшую урну. Затем сел обратно на чемодан, чувствуя, что невроз в значительной степени подавлен. Если монетка каким-то образом к нему вернется, он получит доказательство худших своих опасений, если же нет — как, без сомнения, и случится, — что ж, невелика потеря.