Второе признание - Стаут Рекс - Страница 41

• Предыдущая
• 41/49
• Следующая

— Может, однажды такое и случится. Но не завтра. Сейф оставь незапертым.

— В нем пятьдесят тысяч.

— Знаю.

— Пистолеты лежат во втором ящике, они не заряжены.

Я пожелал ему спокойной ночи.

Наутро пятьдесят тысяч похудели на тридцать процентов. Пятнадцать тысяч зеленых испарились. Я дал себе клятву: прежде чем пробьет мой смертный час, я должен хоть краем глаза, хоть издали увидеть мистера Джонса. Человек, который требует такие деньги за штучную работу и получает оплату вперед, — разве можно пройти мимо?

Я поднялся в семь утра, но сон мой был непродолжительным — всего пять часов. Я не последовал примеру Гвен и не стал подслушивать под дверью, но, разумеется, я и не собирался мирно посапывать, пока Вулф сидел в кабинете с типом столь таинственным, что мне и взглянуть на него не было дозволено. Поэтому, не раздеваясь, я взял со своего стола пистолет, прошел по коридору и сел у верхнего основания лестницы. С высоты двух пролетов я слышал, как он прибыл, в прихожей раздались голоса — Вулфа и чей-то еще, — дверь в кабинет закрылась, а потом почти три часа оттуда доносилось невнятное бормотание. Последний час пришлось активно бороться со сном. Наконец дверь из кабинета открылась, голоса стали громче, через полминуты он уехал, и я услышал, как Вулф поднимается на лифте. Тогда я убрался восвояси. Голова моя металась по подушке ровно три секунды.

По утрам, прежде чем зайти в кабинет, я обычно провожу полчаса на кухне с Фрицем, завтракаю, читаю свежие газеты, но в эту пятницу я первым делом направил стопы в кабинет и открыл сейф. Вулф не из тех, кто запросто расстается с такими деньгами, из чего я заключил, что в любую минуту могу потребоваться; когда вскоре после восьми Фриц спустился из комнаты Вулфа с подносом, я был почти уверен, что последует распоряжение подняться к нему на второй этаж. Но распоряжение не последовало. Фриц сказал, что обо мне вообще речи не было. Без трех минут девять, сидя за своим столом, я услышал, как поднимается лифт. Видимо, он не собирался нарушать освященную годами привычку проводить время с девяти до одиннадцати в оранжерее. Посторонняя помощь уже не требовалась — он и Теодор наводили порядок сами.

Один раз в этом интервале он подал легкий признак жизни. Вскоре после девяти позвонил мне по внутреннему телефону. Спросил, нет ли новостей от ребят, и на мой отрицательный ответ велел дать им отбой, если позвонят. Я спросил: «И Фреду тоже?» — «Да, всем». — «А новые инструкции для них есть?» — «Нет, пусть прекращают поиски, и все».

Других указаний не поступило. Два часа я разбирал утреннюю почту и бумажные завалы в моих ящиках. В две минуты двенадцатого Вулф вошел в кабинет, пожелал мне доброго утра, как делал всегда, даже если мы уже общались по телефону, разместил свою тушу за столом и сварливо поинтересовался:

— Ни о чем не хочешь меня спросить?

— Ничего неотложного нет, сэр.

— Тогда сделай так, чтобы меня не прерывали. Никто.

— Хорошо, сэр. У вас что-то болит?

— Да, Я знаю, кто убил мистера Рони, как и почему.

— Вот как. И что, это очень больно?

— Да, — он глубоко вздохнул. — Дьявольщина какая-то. Когда об убийце все известно, что обычно легче всего доказать?

— Как что? Мотив.

Он кивнул:

— А в этом деле — нет. Боюсь, это вообще невозможно. В прошлом я прибегал к рискованным уловкам, тебе об этом известно. Верно?

— Более чем. Вы шли на такой риск, от которого у меня мурашки бегали по коже.

— По сравнению с тем, что я задумал сейчас, это — детские игрушки. Я разработал уловку, вложил в нее пятнадцать тысяч долларов. Но риск велик, и я постараюсь придумать что-нибудь получше, — он еще раз вздохнул, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и пробормотал: — Прошу меня не беспокоить.

И на девять с лишним часов он ушел в себя. С девяти минут двенадцатого до двадцати минут девятого вечера он, наверное, не произнес и ста слов. В кабинете он сидел с закрытыми глазами, время от времени втягивая и вытягивая губы, а грудь его иногда расширялась, дюймов эдак на пять, когда он глубока вздыхал. За столом, во время обеда и ужина, отсутствием аппетита он не страдал, но как собеседник был пустым местом. В четыре он поднялся в оранжерею и провел там дежурные два часа, но, когда я по своим делам заглянул туда, оказалось, что Вулф мумией застыл в кресле, и Теодор разговаривал со мной шепотом. Когда Вулф сосредоточенно обдумывает проблему, он нас не слышит, даже если орать у него над ухом, — важно, чтобы мы не обращались к нему лично. Но я никогда не мог вбить это в голову Теодора.

Из ста слов, произнесенных им за эти девять часов, только девять — по одному в час — имели отношение к упомянутой уловке. Незадолго до ужина он буркнул мне:

— В котором часу сегодня вечером мистер Коэн будет свободен?

Я ответил, что где-то ближе к полуночи.

После ужина он снова устроился в своем кресле в кабинете и закрыл глаза. Я подумал: «Господи, наверное, это дело будет для Ниро Вулфа последним. На его раскрытие у него уйдет вся оставшаяся жизнь». Я и сам в тот день изрядно потрудился — стоит ли весь вечер сидеть на копчике и вслушиваться в дыхание шефа? Прикинув варианты, я решил отправиться к Филу и погеройствовать в бильярд; я уже открыл рот, чтобы предать мое намерение гласности, но Вулф открыл рот на секунду раньше.

— Арчи. Пусть мистер Коэн приедет сюда как можно быстрее. И захватит с собой фирменный бланк «Газетт» и конверт.

— Да, сэр. Что, все сорняки уже выкорчевали?

— Не знаю. Увидим. Вези его сюда.

Похоже, дело сдвинулось. Я набрал номер и после нескольких минут ожидания — для утренней газеты время было самое авральное — услышал голос Лона Коэна:

— Арчи? Хочешь поставить мне виски?

— Нет, — твердо возразил я. — Сегодня тебе суждено остаться трезвым. Во сколько сможешь быть здесь?

— Это где?

— В кабинете Ниро Вулфа. У него есть чем с тобой поделиться.

— Уже поздно, — голос Лона зазвучал по-деловому. — Если материал тянет на последние городские новости, говори сразу.

— Нет, тут другое. Этому материалу надо дозреть. Но дело серьезное, и, вместо того чтобы посылать к тебе мальчика на побегушках, то есть меня, Вулф хочет видеть тебя лично… когда приедешь?

— Я могу прислать человека.

— Нет. Давай сам.

— Оно стоит того?

— Да. Скорее всего.

— Через три часа. Самое раннее.

— Идет. Только никуда не заглядывай пропустить стаканчик, я тебе, так и быть, налью, и бутерброд получишь. Кстати, принеси фирменный бланк «Газетт» и конверт. У нас с канцтоварами туго.

— Это что, хохма какая-то?

— Нет, сэр. Ничего общего. Ты даже можешь получить повышение.

Положив трубку, я повернулся к Вулфу:

— Можно совет? Если он вам нужен кротким как ягненок и на такое дело не жалко бифштекса, я скажу Фрицу, пусть достанет мясо из морозилки и начнет его оттаивать.

Вулф сказал, что дело вполне стоит бифштекса, и я пошел на кухню шушукаться с Фрицем. Потом вернулся в кабинет и еще какое-то время вслушивался в дыхание Вулфа. Так пробежал час. Наконец он открыл глаза, выпрямился, достал из кармана сложенные листы бумаги — это были листы из его блокнота.

— Доставай блокнот, Арчи, — сказал он тоном человека, принявшего окончательное решение.

Я вытащил блокнот из ящика, снял колпачок с ручки.

— Если это не сработает, — зарычал он на меня, будто я был виноват, — другого средства нет. Я пытался что-то изобрести, оставить лазейку на случай неудачи, но ничего не выходит. Либо мы берем его на эту наживку, либо не берем вовсе. Бумага простая, через два интервала, две копирки.

— Заголовок, дата?

— Ничего не надо, — нахмурившись, он уставился на извлеченные из кармана страницы. — Первый абзац:

«19 августа 1948 года в восемь часов вечера в холле девятого этажа многоквартирного дома на Восточной Восемьдесят четвертой улице в Манхэттене собрались двадцать человек. Все они занимали высокие посты в коммунистической партии США, и встреча эта была одной из ряда подобных, призванных разработать стратегию и тактику проведения избирательной камлании Прогрессивной партии и ее кандидата на пост президента Соединенных Штатов Генри Уоллеса. Один из них, высокий, поджарый человек с подстриженными коричневыми усами, говорил:

• Предыдущая
• 41/49
• Следующая