Смерть хлыща - Стаут Рекс - Страница 30

• Предыдущая
• 30/37
• Следующая

– Передай отцу, что я скоро вернусь.

А Гил откликнулся:

– Угу.

Четверо подростков – двое парней и две девчушки – остановились поглазеть, когда заметили, что я в наручниках, так что Уэлч снова мог покрасоваться. Из вестибюля он провел меня по коридору до двери, в которую я заходил каких-то шестнадцать часов назад, еще не закованный в кандалы. Достав из кармана связку ключей, Уэлч выбрал нужный и отпер дверь. Это меня удивило – я думал, что к тому времени кто-то уже должен дежурить у телефона, чтобы поддерживать связь. Уэлч щелкнул выключателем, кивком указал мне на стул у стены, а сам уселся за стол.

– Штаны просохли? – поинтересовался он с мерзкой улыбочкой.

Я счел ниже своего достоинства отвечать на такой вопрос и промолчал.

Уэлч выдвинул ящик стола, достал стопку бланков, поставил шариковой ручкой на верхнем бланке дату и время и спросил официальным тоном:

– Вас зовут Арчи Гудвин? А-р-ч-и?

– Я хочу позвонить своему юристу, – заявил я.

Уэлч ухмыльнулся. Очень гаденько.

– Каждую пятницу вечером Лютер Доусон уезжает в свой горный коттедж, – произнес он. – Телефона там нет и…

– Доусон меня не интересует. Я хочу позвонить Томасу Р.Джессапу.

Ухмылку как ветром сдуло.

– Но Джессап – не ваш адвокат, – проблеял он.

– Он – юрист. У меня в кармане лежит подписанная им бумага. Я меняю свою просьбу. Теперь это уже требование. Я настаиваю на том, что хочу позвонить своему юристу.

– Я передам ваше требование шерифу, когда его увижу. Значит, А-р-ч-и?

– Напишите просто «Икс». И зарубите себе на носу: пока я не переговорю с мистером Джессапом, я буду нем, как рыба. Это мое конституционное право. Спросите, что я предпочитаю на завтрак – грудинку или окорок, – я буду нем, как рыба… Поскольку вы не спросили, я замечу, что лучше всего подать мне и то и другое, а я сам выберу. Или даже…

Я болтал первое, что взбредало в голову, поскольку Уэлч пытался привести в порядок свои мысли и решить, что делать дальше, а моя трескотня явно сбивала его с толку. Дело, конечно, было не во мне, а в Томасе Р.Джессапе. Уэлч, наверное, хотел бы посоветоваться с Хейтом, но найти того можно было только через Вуди. В лучшем случае. Наконец Уэлчу удалось собраться с мыслями и он потянулся к телефону. Я ожидал, что он наберет номер Вуди, но он просто нажал на кнопку и через несколько секунд заговорил:

– Морт? Говорит Эд Уэлч. Тут тебя кое-кто дожидается в конторе шерифа. Приезжай и забери его… Нет, ходить он в состоянии… А тебе какое дело, черт побери? Забери его!

Он положил трубку и принялся что-то писать на бланке.

Тем временем я лихорадочно думал, как мне выкрутиться. Лили, конечно, пыталась разыскать Доусона, а Вульф, наверное, старался связаться с Джессапом. Увы, помочь им я был не в силах и мог только надеяться на удачу. Одно я знал наверняка: в воскресенье на завтрак мне не подадут ни грудинку, ни окорок, как, впрочем, и в понедельник. Вопрос стоял иначе: мог ли я вообще хоть что-то предпринять? Например, сказать Уэлчу что-нибудь такое, что испортило бы уик-энд и ему?

Когда открылась дверь и вошел Морт, я так и не успел придумать ничего стоящего. Морт оказался довольно жилистым недомерком с длинным багровым шрамом на левой щеке, в мятых серых форменных брюках, грязной серой рубашке и с револьвером на ремне. Уэлч окинул его мрачным взглядом и спросил:

– Где твоя куртка?

– Там жарко, – пожал плечами Морт. – Забыл надеть.

– Придется подать рапорт, – процедил Уэлч. Он поднялся, подошел ко мне, отомкнул наручники и снял их. – Встаньте, – приказал он, – и выньте все из карманов. Все до последней мелочи.

– Я оставлю себе бумагу, которую подписал Томас Р.Джессап, – сказал я.

– Ничего вы не оставите. Выкладывайте.

Я повиновался. Куча на столе быстро росла. Я порадовался, что не прихватил с собой ничего личного, вроде копии своего письма Вульфу. Когда я закончил, Уэлч обыскал меня, довольно профессионально, а потом поразил меня. Взяв в руки мой бумажник, он извлек из него банкноты и, вместо того чтобы пересчитать их и дать мне расписку, как я ожидал, протянул бумажки мне.

– Можете оставить, – сказал он.

Я с удивлением забрал деньги, а Уэлч тем временем сгреб со стола всю мелочь и тоже отдал мне. Такого со мной не случалось еще ни разу, хотя я давно потерял счет арестам. Что ж, я лишний раз убедился, что монтанцы непредсказуемы. Правда, не исключено, что помощник шерифа просто пускал мне пыль в глаза, рассчитывая, например, на то, что мой сокамерник или тюремщик оберет меня до нитки, а потом поделит добычу пополам.

– Посади его в пятую камеру, – приказал Уэлч Морту, – и будь с ним поосторожней. Грив по-прежнему в двенадцатой?

– Сами знаете, – кивнул Морт.

– Ладно, веди этого в пятую. Отпечатки пальцев Эверс возьмет у него потом. Похоже, что он убийца, так что времени у нас хватит. Не могу сказать тебе, как его зовут, потому что отвечать он отказывается. Можешь называть его…

– Я знаю, – перебил Морт. – Это Гудман.

Он положил руку на кобуру.

– Пойдем, Гудман.

Я повиновался.

В воскресенье в десять минут шестого надзиратель отомкнул ключом дверь моей камеры и возвестил:

– К вам пришли.

Не могу сказать, что я очень обрадовался. Ни Вульф, ни Лили прийти ко мне не могли. Скорее всего, это был Лютер Доусон, поскольку Лили, когда ее припирают к стенке, становится чрезвычайно предприимчивой. Но в любом случае это всего лишь визит вежливости. Я мысленно поставил двадцать против одного, что в августовское воскресенье во всем округе не сыскать ни единого судьи, который мог бы распорядиться выпустить меня под залог. Конечно, гостем мог оказаться и шериф Хейт, но толку от такого посещения было бы – кот наплакал. Он бы пытался заставить меня говорить, а я бы со свойственным мне остроумием препирался, настаивая на том, что нем, как рыба. Словом, меня мало беспокоило, кем в итоге окажется мой посетитель. Я шагнул к двери и столкнулся нос к носу с Эдом Уэлчем. Увидев, что он держит в руке наручники, я удивленно приподнял бровь. Куда мы отправляемся на сей раз?

Уэлч ловко защелкнул наручники у меня на запястьях и сказал:

– Пошли.

Я зашагал по коридору. Проходя мимо камеры номер двенадцать, я мысленно выразил надежду, что Гриву не придет в голову именно в этот миг выглянуть и увидеть меня, поскольку времени на объяснения у меня не было. Уэлч отпер ключом могучую зарешеченную дверь в конце коридора, потом еще одну, и мы очутились в самом конце бокового крыла здания суда. Однако мы и там не остановились, а продолжили путь до главного вестибюля и поднялись по лестнице. Я уже начал думать, что проиграл пари о судьях. Неужто Лили и Доусону вдалось прервать уик-энд одного из них? Однако на втором этаже Уэлч увлек меня направо к двери, в которую мне уже доводилось заходить прежде. Она была нараспашку, и в проеме при нашем приближении показался тот самый человек, имя которого красовалось на прикрепленной к двери табличке – окружной прокурор Томас Р. Джессап. Нас разделяло еще шага четыре, когда он заговорил:

– А зачем наручники, Уэлч?

– А почему бы и нет? – переспросил Уэлч.

– Снимите их.

– Если это приказ, то ответственность ложится на вас. Он оказал сопротивление при аресте.

– Это приказ. Снимите их и заберите с собой. Я позвоню, когда вы мне понадобитесь.

– Я никуда не ухожу. Мне приказали присутствовать при разговоре.

Джессап шагнул вперед.

– Снимите наручники, либо отдайте ключ мне. Если вы сами не сознаете, кто здесь вправе отдавать приказы, то шерифу Хейту это, без сомнения, известно. Как и мне. Так что отдайте мне ключ и не переступайте порог моего кабинета. Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.

После некоторого раздумья Уэлч вынул связку ключей, отцепил от нее нужный ключ и отдал Джессапу. После чего повернулся и загромыхал вниз по лестнице.

• Предыдущая
• 30/37
• Следующая