Алтайские сказки - Гарф Анна Львовна - Страница 20

• Предыдущая
• 20/25
• Следующая

Тёмной ночью услыхала красавица Эрке-каракчи топот копыт. Ему вторило эхо в горах, отзывался ему гром в небесах.

— Это бежит бело-серый, бело-серый, бело-серый конь! — загоготали дикие гуси.

С ложа своего Эрке-каракчи вскочила, меч свой она всю ночь о звёзды калила, на ледниках студила, об луну точи-па. Утром Эрке-каракчи на огненно-рыжего коня села н помчалась навстречу Алып-манашу. Белым пламенем сверкал в её руке острый меч, ярче утреннего солнца долину и горы освещая. Красным заревом полыхала грива огненно-рыжего копя, будто огнём охваченный, сверкал длинный хвост.

Алып-манаш взглянул на Эрке-каракчи. Она на него в ответ глянула, глаз не опустив, мечом .заиграла.

К бело-серому коню близко-близко огненно-рыжий конь подскакал, яростно-грозно заржал, передние копыта подняв. Бело-серый конь тоже на дыбы встал.

Альш-манаш обеими руками обхватил разбойницу Эркр-ка-ракчи. Началась великая борьба. Сначала бились верхом на конях, потом спешились. Месяц в битве протёк, как один день, год промчался, как один месяц.

Четыре раза Эрке-каракчи и Алып-манаш весь наш мир обежали. По п1;иколотку уходили ноги в землю, когда на твёрдом камне боролись, по колено увязали в рыхлой почве. Ни один не упал, ни один не коснулся рукой земли. От топота их ног, от крика богатырского колыхались до.тгины; холмы скакали, как олени, горы прыгали, будто сарлыки. Озёра из берегов выходили, реки бросались с камня на камень, разбивая скалы.

Но вот тронула Эрке-каракчи землю левой рукой, левым коленом земли коснулась. За правую руку Алып-манаш её взял, в золотые глаза её посмотрел.

— Вместе костёр зажжём! — сказал.

Чуть слышно отозвалась побеждённая Эрке-каракчи, лучистые глаза свои ресницами прикрыв:

— в одном котле пищу варить будем, из одной чаши есть и пить станем.

— Будем вовек неразлучны,— в один голос сказали.

И тут проклятье деда сбылось.

Себя не помня Алып-манаш руку нежной Эрке-каракчи уронил, себя не помня к коню подошёл, расседлал его, седло на землю бросил, потник-кечим швырнул, сам на потник упав, голову на седло опустил и заснул непробудным сном.

Бсло-серый конь обернулся белой звездой и поднялся на пебо.

Эрке-каракчи в седло вскочила, коня огненно-рыжего хлест-пула. На стойбин1;е Эрке-каракчи вернулась, в кошемном аиле затворилась, любимую рабыню ударила, чашу с золотой каймой в костёр кинула, свою одежду кожаную, шелками шитую, собольим мехом подбитую, разорвала, растоптала.

Пастухи Ак-каана погнали бесчисленные табуны на горные пастбища. С высокой горы увидали пастухи две сопки, дотоле невиданные. Посреди сопок круглый холм, от холма вихрь-буря идёт, столетние деревья вверх корнями поднимает, гонит реки вспять.

Позабыли пастухи о бесчисленных табунах, обратно повернули. Вот прискакали на стойбище, в ноги Ак-каану упали.

— Посреди долины,— говорят,— две сопки выросли, посреди сопок,— говорят,— круглый холм стоит. От холма,— говорят,— вихрь-буря идёт, гонит реки вспять, деревья вверх корнями поднимает.

— Лжёте вы, лентяи, бездельники! — И одним взмахом меча Ак-каан три головы отсек.

Даже семиголовый людоед Дьельбеген над четвёртым пастухом сжалился.

— Позвольте,— говорит,— великий Ак-каан, я туда поеду на своём могучем Туу-зэзй — синем быке. Посмотрим, правду ли пастухи говорят.

Поднятого меча Ак-каан не удержал, меч сам собою на шею четвёртому пастуху упал.

Тёмно-жёлтый Дьельбеген своего синего быка заседлал, в широкое седло сел, быка к долине погнал.

Когда через гору перевалили, синий бык Туу-ээзи заупрямился, грудь его мохнатой пеной покрылась. Он мотнул головой и, узды не слушая, повернул обратно к стойбищу.

Тут вдруг вихрь-ветер налетел, быка подхватил-завертел и поволок хвостом вперёд, вместе со всадником, в тёмную пещеру.

У семиголового Дьельбегена все четырнадцать глаз на лоб чуть не вылезли, уши чуть не лопнули. Опомниться Дьельбеген не успел, как его, вместе с синим быком, из пещеры выдуло, на вершину горы понесло.

Упав на гору, синий бык едва встал. Земли под собой не чуя,

как сЛепой, опять вверх побежал. Лишь па самом высоком леднике передохнул бык.

Только на этой ледяной высоте очутившись, осмелился грозный, свирепый Дьельбеген оглянуться, лишь с этой недоступной высоты отважился вниз посмотреть.

Там, внизу, покрыв белым потником-кечимом зелёную до^ш-ну, крепко спал Алып-манаш. Голова его между двух деревянных лук богатырского седла, как круглый холм между двух остроконечных сопок, покоилась. Вздохнёт Алып-манаш — деревья и горы, как бурей подхваченные, влекутся в его ноздри, вьщох-нет — деревья и горы, как вихрем выгнанные, из ноздрей вылетают. Алып-манаш спокойно, ровно дышал, и вместе с его дыханием мерно опускались и подымались воды рек и озёр.

Богатырей, подобного Алып-лганашу, Дьельбеген ещё не видывал, о таком силаче-алыпе он не слыхивал.

Тёмно-жёлтый Дьельбеген, чуть жив от страха, в стойбище Ак-каана вернулся, у белого вой.^очного аила спешился, до земли могучему Ак-каану поклонился, на колени пал:

— Человек, сказать,— нет, не человек это; гора, сказать,— нет, не гора это. Чудовище страшное, ни на что не похожее, в долине спит.

Звонко-пронзительно свистнул Ак-каан. Созвал он дальних и ближних силачей-алыпов и богатырей-героев. Всё бесчисленное войско, одетое в звенящие доспехи, верхом на могучих конях двинулось со стойбища в долину. Будто спустившиеся на землю тучи, мчались кони, будто солнечные лучи, сверкали остроконечные пики. Впереди всех, свирепо крича, скакал на своём бе-лочалом коне сам хан Ак-каан. Рядом с ним мчалась, положив поперёк седла остро отточенный меч, красавица Эрке-каракчи.

С вершины чёрной горы хорошо виден Алып-манаш. Он спит, раскинув руки, как дитя. Шуба его распахнулась, всем четырём ветрам открыта широкая грудь.

Дыхания его уже почти не слышно, жизни на лице его не видно.

Прославленные лучники своих коней осадили, медноконеч-ные стрелы на упругие луки они положили. Сощурились, хорошо прицелились, все вместе, как один, стрелы разом пустили. Меткие стрелы ударили Алып-манаша под левый сосок, но будто о застывшую лаву стукнулись, соскочили. Медные наконечники погнулись, крылатые концы стрел задымились.

Копьеносцы швырнули с разбегу тяжёлые копья. Ударившись о грудь богатыря, бронзовые острия, как пчёлы, зазвенели, как стекло, рассыпались.

Эрке-каракчи близко-б.лизко к Алын-манашу подскакала, выхватила из кожаных ножен острый меч и с размаху ударила богатыря. От этого удара искры во все стороны рассыпались, как зарницы в небе запылали, как огненный дождь с неба на землю упали. От этого удара звон по всему Алтаю был слышен. А на теле Алып-манаша даже розовой царапины нет.

Девять дней и девять ночей могучие воины секли мечами, кололи ножами спяп1;его богатыря, но Алып-манаш остался невредим.

От гнева солнца невзвидел Ак-каан. Он приказал воинам спешиться, вырыть яму глубиной в девяносто сажен.

Воины выкопали яму и столкнули туда Алып-манаша.

Девятью тяжёлыми цепями сковали его белые руки. Девяносто девять цепей повесили ему на ноги.

Оружие богатыря хотел Ак-каан на своё стойбище увезти. Пику сдвинуть ни один воин не смог, меч поднять силача не нашлось.

Долго спал в глубокой яме Алып-манаш. Девятью тяжёлыми цепями скованы руки. Ноги от колен до лодыжек девяносто девятью цепями опутаны. Проснулся Алып-манаш в положенный час, но встать он не смог.

Тяжесть цепей легла на сердце, слёзы глаза обожгли. Алып-манаш первый раз в жизни запел. В песне отца и мать вспомнил, помянул сестру свою Эрке-коо, пожалел одинокую не жену, не вдову Кюмюжек-аару. И коня своего бело-серого богатырь не забыл, хвалу ему спел.

На холмистом Алтае, на белом, на цветущем, на синем Алтае, на золотом, на просторном Алтае не осталось ей зверя, ни птицы. Толпясь у ямы, как у водопоя, звери и птицы слушали песню.

По небу плыли весенние тучи, летели под тучами серые гуси. Спеша к своим гнездовьям, гуси всю дорогу плакали об Алып-манаше. Один гусь от стаи оторвался, покружил над ямой, сложил крылья и упал на грудь богатыря.

• Предыдущая
• 20/25
• Следующая