Острие копья - Стаут Рекс - Страница 15

• Предыдущая
• 15/58
• Следующая

– Нет, сэр.

– О, отлично. Значит, не потому, что он что-то сделал. И так, это не имеет никакого отношения к нему, и вы можете свободно отвечать на все мои вопросы. Если вы решили ничего не говорить о Карло Маффеи, я не стану вас о нем расспрашивать. Поговорим теперь о другом. Вы тоже решили так отвечать мистеру О'Грэйди, тому человеку, который расспрашивал вас вчера утром?

– Да, сэр

– Почему?

Анна нахмурилась, но все же ответила:

– Потому, что что-то случилось.

– Хорошо. Что же случилось?

Она отрицательно замотала головой.

– Послушайте, мисс Фиоре, – тихо увещевал ее Вульф. – У вас нет никаких причин не верить мне.

Она повернулась и посмотрела на меня, а затем снова перевела взгляд на Вульфа.

Помолчав, она наконец сказала:

– Я расскажу мистеру Арчи.

– Хорошо. Расскажите мистеру Арчи.

Повернувшись ко мне, Анна сказала:

– Я получила письмо.

Вульф посмотрел на меня, и я принял эстафету.

– Вы получили его вчера?

Она кивнула.

– Вчера утром.

– От кого?

– Не знаю. Оно не было подписано, напечатано на машинке, на конверте написано мое имя и адрес, только имя, без фамилии. Письма из ящика вынимает хозяйка. Она принесла его мне, но я не хотела при ней вскрывать конверт, а то она тут же отобрала бы его у меня, и я никогда бы его не прочла. Я поднялась к себе наверх, туда, где я сплю, и тогда открыла письмо.

– Что же было в нем?

Она смотрела на меня молча, ничего не говоря, но потом улыбнулась какой-то странной улыбкой, от которой мне стало не по себе. Но я продолжал спокойно смотреть на нее.

– Я сейчас вам покажу, мистер Арчи, что было в этом письме, – наконец, сказала она, подняла подол платья выше колена, сунула руку за чулок и тут же вытащила ее – в руке что-то было. Я смотрел, как она разворачивает пять двадцатидолларовых купюр и, разгладив их, кладет так, чтобы я видел.

– Ты хочешь сказать, что это все, что находилось в конверте?

Она кивнула.

– Сто долларов.

– Понятно. Но там было еще что-то напечатанное на машинке?

– Да. Там было напечатано, что, если я ничего не расскажу о мистере Маффеи или о том, что он делал, я могу эти деньги оставить себе. А если я расскажу о мистере Маффеи, я должна деньги сжечь. Я сожгла письмо, но я не собираюсь сжечь деньги. Я оставила их себе.

– Ты сожгла письмо?

– Да.

– А конверт?

– Тоже, сожгла.

– И ты думаешь, что теперь не скажешь никому ни слова о мистере Маффеи или о клюшке для гольфа?

– Никогда.

Я посмотрел на нее. Вульф, хотя и уперся подбородком в грудь, но тоже не сводил с нее взгляда. Я встал.

– Из всех идиотских басен, которые мне… – начал было я, но Вульф оборвал меня.

– Арчи, изволь извиниться.

– Какого черта!..

– Извинись!

Я повернулся к девушке.

– Прошу извинить меня, но когда я подумал, сколько бензина я сегодня потратил, кружа вокруг парка… – Не закончив, я опустился на стул.

– Мисс Фиоре, вы случайно не заметили почтового штемпеля на конверте?

– Нет, сэр.

– Конечно, понимаю. Кстати, эти деньги не принадлежат тому, кто их вам послал. Они вынуты из кармана Карло Маффеи.

– Я все равно оставлю их себе, сэр.

– Конечно, оставьте. Возможно, вы не знаете, но если это станет известно полиции, они могут отнять их у вас самым грубым образом. Но не бойтесь, мистер Арчи не обманет вашего доверия. – Вульф повернулся ко мне. – Вежливость и обаяние всегда считались прекрасными качествами и иногда даже бывали полезными. Отвези мисс Фиоре домой, Арчи.

Я запротестовал.

– Пусть она…

– Нет. Ты хочешь заставить ее сжечь эти деньги, а взамен дать ей сотню из нашего кармана? Не выйдет. Она все равно не сожжет свои сто долларов, а даже если захочет сделать это, мне не хотелось бы видеть, как сжигают деньги, даже ради спасения того, кто сам себе роет могилу. Из всех жертвоприношений сжигание денег самое противоестественное. Возможно, ты не понимаешь, Арчи, что для мисс Фиоре эта сотня долларов. Это нежданная награда за акт отчаяния и героизма. А теперь, когда она снова их надежно спрятала, можешь отвезти ее домой.

И тут я увидел, что он начал поднимать с кресла свое огромное тело.

– До свидания, мисс Фиоре. Я сделал вам редкий в моих устах комплимент. Я поверил, что вы сказали то, что думали.

Я был уже у двери и поторапливал девушку.

Пока мы ехали, я не сказал ни слова, предоставив ее самой себе. Я не мог избавиться от чувства досады. Стоило ли похищать ее, устраивать ей шикарную прогулку по городу, чтобы потом оказаться в дураках. Да, Бог с ней, она не стоит того, чтобы терять самообладание.

На Салливан-стрит я бесцеремонно высадил ее из машины, решив, что Вульф был достаточно вежлив за нас обоих.

Выйдя, она осталась стоять на тротуаре. Я переключил рычаг скоростей и уже готов был нажать на стартер, как Анна вдруг сказала:

– Благодарю вас, мистер Арчи.

Она тоже хотела быть вежливой, видимо, передалось от Вульфа.

– Что ж, «пожалуйста» я тебе не скажу, но, так и быть, попрощаюсь. Я не держу зла, – буркнул я и уехал.

За те полчаса, что я отсутствовал, доставляя Анну домой, это и случилось. На этот раз приступ хандры оказался затяжным – длился он целых три дня. Я нашел Вульфа на кухне, где он, сидя за маленьким столиком, за которым я обычно завтракаю, пил пиво. На столе стояли три пустые бутылки. Сам Вульф доказывал Фрицу, сколь кощунственно подавать анчоусы под томатным соусом. Я постоял немного, прислушиваясь к спору, а затем, не промолвив ни слова, ушел в свою комнату и, достав бутылку хлебной водки, налил себе рюмку.

Я никогда не мог угадать время и причину непонятного безразличия и апатии, которые время от времени охватывали его. Иногда это могла быть простая неприятность, как в тот раз, когда на Пайн-стрит нас задело такси. Но чаще причина оставалась неизвестной. Казалось, все идет хорошо, мы вот-вот завершим работу, еще немного, и мы можем передать дело в криминальную полицию, как вдруг Вульф не только терял ко всему интерес, но тут же выходил из игры. И здесь уж ничего нельзя было поделать, как бы я ни старался. Такое состояние могло длиться у него от нескольких часов, до одной-двух недель. Временами я опасался, что он уже не вернется к любимому делу, но так же внезапно и необъяснимо происходил перелом к лучшему, и Вульф возвращался к привычным делам. Во времена таких кризисов он лежал в постели, не поднимаясь даже к столу, ограничиваясь хлебом и луковым супом, отказываясь кого-либо видеть, кроме меня, а мне запрещал разговаривать с ним о чем-либо. Или же он мог часами торчать в кухне, поучая Фрица, как готовить то или иное блюдо, и тут же на месте дегустировал его. В таких случаях он мог в два присеста покончить с бараньим боком или даже с целым барашком, как однажды, когда он заставил все части бараньей туши приготовить по-разному. В такие дни больше всего доставалось мне. Высунув язык я бегал по городу от Баттери до Бронкса в поисках каких-то особых специй, трав или корней. Однажды я даже заявил протест и пригрозил уйти. Это было, когда он послал меня к Бруклинским причалам, где швартуются случайные китайские мелкие суда. Я должен был попытаться достать у одного из капитанов какой-то диковинный корень. Судя по всему, капитан не брезговал контрабандой опиумом, а посему встретил меня крайне настороженно и даже принял меры – несколько портовых оборванцев устроили мне темную. Утром из больницы я позвонил Вульфу и официально заявил, что больше у него не работаю. Он сам приехал в больницу и увез меня домой. Я был настолько потрясен этим, что больше не напоминал об уходе. На том все закончилось, в том числе и хандра моего хозяина.

На сей раз, увидев его в кухне, я все понял. Видеть его в таком состоянии было невыносимо, и я, выпив пару стаканчиков виски, ушел из дома. Пройдя несколько кварталов, я почувствовал голод – видимо, сказалось выпитое спиртное. Я зашел в один из ресторанчиков. Избалованный за эти семь лет изысканной кухней Фрица, я, конечно, рисковал, заходя в первую попавшуюся забегаловку, но твердо решил не возвращаться к ужину. Во-первых, мне было тяжело глядеть на моего хозяина, а, во-вторых, я не был уверен, каким будет меню. В таких случаях это мог быть пир Эпикура или готовый обед за восемьдесят пять центов из соседнего кабачка. Иногда это бывало вкусно, ничего не скажешь, а иногда – в рот взять невозможно.

• Предыдущая
• 15/58
• Следующая