Последний часовой - Елисеева Ольга Игоревна - Страница 68
- Предыдущая
- 68/94
- Следующая
– Ну, везли же из Греции, с юга, – пояснила Каролина. – И еще долго переправляли от этих разбойников в горах. Три месяца в пути. Словом, он не был похож на себя.
Долли отлично помнила похороны Байрона. Голое кощунство. Общество, над которым он смеялся столько лет, теперь посмеялось над ним. В июле 1824 года печальная процессия состояла из трех экипажей с друзьями защитника греческой свободы и 47 закрытых карет самых знатных семейств королевства. Гербы, черные кони, траурные плюмажи… Только внутри никто не сидел. Свято чтя традицию великосветских похорон, аристократы не могли не послать цветы и символы своего присутствия. Но после всего, что выкидывал покойный, никто из них не пожелал почтить его прах личным визитом.
– И вы верите во всю эту чепуху? – переспросила Долли. – Что его захватил в плен Али-паша Тепеленский? И держит в своем гареме? Крайне неприлично!
– А разве что-нибудь, что делал Джордж, было прилично? – вздохнула Лэм.
Ее правда. Кровосмесительные связи. Вино из черепа…
– Ведь вы сами узнали почерк.
– Почерк можно подделать, – покачала головой госпожа Ливен. – Тот, у кого есть рукописи Джорджа, может нанять опытного гравера. А получив фальшивку, попытаться выманить у вас деньги. Якобы на выкуп. Скандал с влюбленным Али-пашой был слишком громким, чтобы вы не испытали доверия.
Каролина прижала пальцы к вискам.
– Куда же вы скакали?
– В порт должно прийти судно «Геркулес», то самое, на котором Джордж уехал в Грецию. Я хотела умолять об отсрочке. Я не могу раздобыть такую сумму в мгновение ока.
– Вам лучше туда не ходить, – твердо сказала графиня, сжав горячую от волнения ладонь Каролины. – Вы все простили покойному. Однако кто поручится, что другие его дамы простили вам?
– Ах, – прошептала Каролина, запоздало испугавшись последствий.
– Это может быть ловушка одной из светских соперниц. Где гарантии вашей безопасности на «Геркулесе»? Недоброжелатель мог заплатить команде за ваше похищение или за… невежливое обращение с вами. Вы меня понимаете?
Да, теперь Лэм понимала и уже перебирала в голове «добрых знакомых», способных сыграть с ней такую шутку.
– Вы нравитесь королю, – без обиняков заявила Долли. – И ваше исчезновение устроило бы многих. Поверьте, самое лучшее – сделать вид, будто вы не получали никакого письма.
Каролина склонила к плечу прекрасную голову. На ее глаза навернулись слезы.
– Это низко. Вот так шутить смертью Джорджа.
– Остерегитесь. – Госпожа Ливен подняла палец. – В политике нет ни верха, ни низа. Есть только успех. Что до веры простодушных людей, будто их кумир не умер, а скрылся, – скажите мне, дорогая, когда, про кого из великих этого не говорили? Начиная с короля Артура. Фальшивые похороны. Пустой гроб. Не то тело.
Леди Лэм плакала, уже не смущаясь.
– Вы очень, очень добры ко мне, Долли. Позвольте вас так называть?
Графиня кивнула.
– Я не забуду ни этой встречи, ни того, что вы удержали меня от рокового шага.
Вот встречу как раз следовало бы забыть.
– Милая, – госпожа Ливен улыбнулась. – Я стала невольной соучастницей вашей тайны. И не хочу оставить вас в проигрыше. Каждая из нас немного тяготится выбором, который родные когда-то сделали в пользу наших мужей. Я приехала сюда получить письмо от дорогого мне человека. Надеюсь, дамская солидарность заставит нас оградить секреты друг друга полным молчанием.
О, она не сомневалась в успехе. Не сказав в сущности ничего, Долли чуть-чуть приоткрыла завесу, поделившись с приятельницей тенью своего греха. И вызвала тем самым доверие. Ведь по здравому размышлению Лэм стала бы тяготиться сегодняшним разговором и кончила бы ненавистью к графине. А так они квиты.
– Венский кофе с медом великолепен. – Каролина встала. – Прощайте, дорогая.
– Помните о нашем договоре.
Бенкендорф направился в тот самый кабак за Крюковым мостом, куда в декабре прошлого года, незадолго до страшных событий, водил молодого государя. Ему было тяжело. Зачем работать? Все равно твоя верность – под сомнением.
Неужели и этот, как Ангел?
Не хотел, а сорвался. Домой пригреб поздно. Грязный. Без шарфа. С оторвавшейся подметкой в кармане. Увидев ее, Лизавета Андревна не стала даже блажить.
– До чего же ты у меня запасливый.
Пошла в другую комнату, предоставив Потапычу раздевать и умывать барина.
Наутро не разговаривала. Шурка уехал в Следственный комитет, наскоро похлебав холодного чаю и не закусив поцелуем. К тому изжога и весь мир не мил.
Только в четвертом часу, оставшись один и отложив опросные листы злодеев, генерал решился начать рапорт. Он служил тогда адъютантом императора, и ужасные подробности гибели негоциантки, передававшиеся шепотом, поразили его своей несообразностью. Никто не задавался вопросом о личности любовника Араджио. И почему он в назначенное время не прислал за дамой экипаж?
Отчего месть великого князя не простерлась на соперника? Да и ухаживал ли Константин за француженкой? Всем при дворе была известна его страсть к Жанетте Четвертинской, родной сестре фаворитки Александра – Марии Антоновны Нарышкиной. Почему после смерти Араджио от цесаревича сбежала жена, с которой тот не жил, а любовница осталась на месте? Разве ее не передергивало при виде насильника?
«Я постарался ответить себе на эти вопросы, мысля логически и прислушиваясь не к общим разговорам, а к суждениям лиц, служивших в Мраморном дворце. Я принял на себя недопустимую дерзость опросить квартального надзирателя у дома Араджио и посетить проживавшую в нижнем этаже Мраморного дворца придворную повивальную бабку Моренгейм, оказывавшую дамам известного рода услуги. Именно тогда я убедился, что подкуп делает челядь разговорчивой и никакие тайны господ не устоят перед соблазном целкового.
Из услышанного мне удалось заключить:
Во-первых, Араджио была вдовой и во втором браке не состояла. После ее гибели родителям дамы была вручена крупная сумма за молчание. Они уехали за границу, во Францию.
Во-вторых, несколько лет негоциантку связывал роман с адъютантом цесаревича Генералом Бауром, известным разгульной жизнью. Последний, по слухам, предлагал красавицу своему покровителю в качестве утешения за холодность Четвертинской. Это и породило разговоры об ухаживаниях великого князя.
В-третьих, узнав о недостойном поведении возлюбленного, Араджио была так потрясена, что решила избавиться от ребенка, которого уже носила. С этой целью она поехала к Моренгейм. Та не соглашалась ей помочь, говоря, что срок уже поздний. Но дама настояла, посулив денег. Моренгейм взялась, не обещав успеха.
Операция прошла неудачно. Хотя плод удалось вычистить, кровотечение не останавливалось. Прибыв во дворец к обеду, Араджио уехала только ночью. Наутро ее не стало. Мгновенно разнеслись слухи, что дама от Моренгейм случайно забрела в покои великого князя, где над ней надругались.
Будучи совершенно убежден в ином ходе событий, я подал рапорт его величеству, доказывая необходимость допросить Моренгейм, чье признание освободило бы цесаревича от обвинений. К несчастью, сам Константин Павлович действительно накануне был настолько пьян, что не помнил, где находился и что делал. Его императорскому величеству не угодно было поступить в соответствии с моим предложением. Дело объявили недоследованным и закрыли».
За сим все. Константин, оказывается, знал об особом мнении не в меру въедливого адъютанта. И вот причина его отзыва. Если Николай поверит рапорту, он вернет Бенкендорфу благосклонность, хотя царапину на душе любимца загладит нескоро.
Долли еще какое-то время посидела в кофейне, глядя с балкона на неправдоподобно зеленые поля. Потом спустилась на улицу. Следовало поторопиться. Ее прогулка действительно была связана с письмом. Правда, не любовным, а политическим. Годами она отправляла одни донесения из русского посольства в Лондоне, прекрасно зная, что они тайно вскрываются британской стороной, а другие – по каналам Меттерниха.
- Предыдущая
- 68/94
- Следующая
