Воевода Дикого поля - Агалаков Дмитрий Валентинович - Страница 53
- Предыдущая
- 53/86
- Следующая
Один только Андрей Курбский и остался – самый живучий, дальновидный и осторожный.
– Да погляди ты в глаза его: нет в них любви к тебе, а есть токмо злоба лютая и жажда мести! – нашептывал Алексей Басманов государю и другу своему разлюбезному Иоанну. – Погляди, царь мой батюшка, повнимательнее: все в них увидишь, как в зерцале. Он без подельников своих – Адашева и Сильвестра, Воротынского и Курлятева – точно волк подстреленный, которого охотники окружили, биться насмерть будет!
Давно Алексей Басманов стал частью души государевой – новой, окаянной, черной. Ничего не боялся думный боярин, и потому больше других плескал масла в огонь. Вот и теперь все ниже склонялся над ухом царя и шептал скоро:
– Захочет кто из твоей родни, да хоть Владимир Андреевич Старицкий, подняться супротив тебя, взбунтовать народ, так Андрейка Курбский тут как тут встанет!
И однажды эти разговоры переполнили чашу, и пошло отравленное вино верхом, потекло, все заливая.
– Верно ты говоришь, Лексей, верно. Адашев в Юрьеве кончился – туда, в Дерпт, и Андрею Курбскому, другу закадычному былых лет моих, дорога, – заключил Иоанн. – Пусть едет, послужит воеводой, а позже поглядим: как сердце мое подскажет, так и будет!
Вздохнули облегченно царские наушники. Понимали они: из Дерпта, из Ливонии, обратно в сторону Москвы и к престолу государеву исхода Курбскому уже не будет.
Знал это и князь Андрей Михайлович, кутаясь в медвежью шубу и глядя на серый снег за решеткой своей повозки.
Почти все его соратники были истреблены или преданы опале. Уморен голодом и холодом Алексей Адашев, казнен боевой товарищ Данила, изгнан Сильвестр, преданы жестокой опале братья Воротынские – Михаил и Александр; Дмитрий Курлятев, как судачили языки, удавлен вместе со всей семьей в Белоозере. Зарезан князь Федор Репнин, герой Полоцка, отказавшийся на пиру, во время пляски, надеть бесовскую маску, предложенную ему царем. Казнены князь Василий Серебряный и Никита Шереметев. Задушен князь Дмитрий Оболенский-Овчинин за то, что сказал на пиру юному Федору Басманову: «Мы служим царю трудами добрыми, а ты – гнусными и развратными!» По ложному навету – будто бы государю хотела беду учинить – взята мать Владимира Старицкого Ефросинья: насильно пострижена в монахини и сослана в Горицкий монастырь. А у самого Владимира Андреевича отняты его уделы вместе с преданными ему людьми, взамен же даны другие земли – царевы, с людьми государевыми, с которыми он, князь Старицкий, точно пленник. А уж сколько людей, что поменьше чином вышли и званием, просто перебиты – публично, в своих домах или тюремных подвалах – не счесть! А о многочисленных их семьях никто уж и не говорит. У царя, думал Курбский, у их былого товарища, фантазия оказалась под стать самому дьяволу! И вот теперь он, Андрей Курбский, едет в Дерпт, который брал шесть лет назад боем, едет и не знает, кто он: наместник или изгнанник? Воевода или обреченный на смерть пленник? Потому что ехал он в Дерпт в окружении басмановской своры – жестоких и алчных его палачей. Одна радость – не было среди них Малюты: этот и в Москве был царю надобен, да еще как надобен!
Но не только о тех, кто уже сложил голову по воле Иоанновой, думал Андрей Курбский. Продолжали тайно уходить из Москвы на Литву князья и бояре, страшась неоправданного царского гнева. Так ушел в Литву герой Крыма князь Дмитрий Вишневецкий, казачий атаман и лютый враг Порты, а за ним и недавние вельможи царские – братья Алексей и Гаврило Черкасские.
Многое поменялось на земле отеческой…
Дерпт уже был виден, когда на дороге показался конный отряд. Андрей Курбский не ждал ничего доброго ни от тех, кто сопровождал его, ни от других, кто должен был его встретить. И все же он удивился молодому командиру отряда с широкой темной бородой, что выехал навстречу своему новому воеводе. Курбский даже постучал рукоятью кинжала по окну, чтобы возница остановился. И сам вышел к всаднику, осадившему коня напротив его повозки.
– Засекин, ты ли?
– Я, Андрей Михайлович, – ответил молодой князь. – Мы уже заждались вас, о таком коменданте крепости можно только мечтать!
– Коня мне! – приказал Курбский.
Один из ординарцев его спешился, подал хозяину узду. Тот легко вскочил на боевого коня, бросил сопровождавшим:
– За мной не гонитесь – я с князем по полям пролететь хочу. Давно не был в этих местах – соскучился! Понятно?
И оба, точно сговорившись, пришпорив своих коней, сорвались с дороги в поле, где рыхлая земля после сошедшего снега так и разлеталась из-под кованых копыт боевых лошадей.
– Жив – уже хорошо, – кивнул спутнику на скаку Курбский. – Не сгинул, не пропал! Хотя, чин твой воинский невелик – тысяцкий, а вотчина и того меньше, так что с тебя взять? – Он обернулся к Засекину: – Знаю, был ты близок к Воротынским! Так вот, оказался бы при дворе с таким знакомством, уже гнил бы на Белоозере! Счастье твое, что воюешь по окраинам Руси!
Белоозеро! – выстрел точно в сердце!..
– Верно, Андрей Михайлович, по окраинам воюю, только уже не тысяцким, а воеводой! Сразу после Полоцка и повысили. Нынче в комендантской службе Дерпта. Так что, если армию собирать вновь станут, вторым воеводой передового полка буду!
– Поздравляю, – усмехнулся Курбский. – Только выше не поднимайся – не советую. Заметным станешь! А нынче кто заметен, в того стрела и бьет.
– Как в вас? – спросил Григорий.
– Как в меня, – кивнул Курбский. – До сих пор диву даюсь, что жив! Да, видать, недолго осталось. Со мной псы басмановские приехали – стерегут! – Он увидел, как побледнел молодой воевода при упоминании фамилии царского фаворита. – Вижу, не жалуешь ты его – Алешку-то и его свору?
Григорий еще поддал жару коню.
– Не жалую, Андрей Михайлович, совсем не жалую! Его люди друга моего, Петьку Бортникова, убили. А еще одного таким же, как и они сами, сделали. Да много чего натворили они в моей жизни! Об одном хочу спросить вас: куда же государь смотрит, таких змей привечая?
– Государь наш – загадка великая! – только и ответил ему Курбский.
– Но как же так? – не отставал Григорий, ибо жаждал получить ясный ответ на свой вопрос. – Вы же с юности знали его! Росли с ним вместе, играми забавлялись, как же так?!
– Едем к замку! – неожиданно повернув коня к Дерпту, разом решил завершить прогулку Курбский. – И вот что, Григорий: ты вежлив со мной будь, но дружбы нашей не показывай – худо тебе от такой дружбы может стать. Хоть и рад я видеть подле себя такого человека, как ты, но будет баталия – от себя удалю. И подальше! – Он уже вырывался вперед, оставляя воеводу позади себя. – Коли суждено погибнуть, так лучше уж от меча неприятельского, чем от топора палача!
Прошел тягостный для Андрея Курбского месяц. Часть басмановцев, числившихся в его свите, вернулись в Москву. Но каждый шаг его здесь, в Дерпте, был на виду – за ним следили, ходили, подслушивали. Все это было пыткой и ничем хорошим закончиться не могло. А в Москве сердце уже подсказывало царю, как дальше быть с «закадычным другом былых лет».
Да и Алексей Басманов осторожно подсказывал:
– Ах, государь, зря мы Курбского в Ливонию отправили, зря!
– Отчего же зря? Неужто думаешь… сбежит?
Но Басманов открыто не отвечал, только недвусмысленно поводил плечами.
– Нам бы стоило его воеводой в Казань, – подсказывал он, – там бы князь Андрей не разгулялся. Бежать-то некуда – разве что в Крым. – Басманов усмехался. – Так в Крыму его имя хорошо знакомо, там бы с него за ту же Казань быстро шкуру-то живьем содрали. А европейцы не так ему опасны – примут, да в объятия еще заключат.
Именно Алексей Басманов и другие выскочки, составлявшие новый ближний круг Иоанна, знали, сколь был мил Курбский прежде государю. Мил и люб…
Черный монах Сильвестр стыдил царя и понукал им. Придворный аскет Адашев, не желавший замечать перемен в царе, хотел быть Иоанну – своему сверстнику! – едва ли не отцом. Курбский же, корень Рюриков, был ему и наставником, и веселым сотрапезником, и примером в бою. Сам Иоанн ратного дела страшился, но наблюдать за сечей любил. А бесстрашный Курбский был в бою первым, чем втайне вызывал восхищение младшего друга. Но главное, был князь Андрей душевным собеседником в любой день и час жизни Иоанновой. Оба тяготели к словесной премудрости, к наукам книжников. Если в ком и видел царь идеал образованного мужа и храброго воина, так это в Андрее Курбском, своем искреннем друге. Подсечь Курбского – значило расправиться с последним из тех, кто управлял вместе с Иоанном всей Русью, ставил ее на ноги, венчал на царство первого из великих князей Московских.
- Предыдущая
- 53/86
- Следующая
