Любите ли вы Брамса? (сборник) - Саган Франсуаза - Страница 15

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая

В Париж он прибыл ночью, и, когда остановил машину у подъезда Поль, было уже два. Впервые в жизни он находился в нерешительности — зайти или нет. Он не был уверен, что увидит сейчас счастливое лицо Поль, лицо Поль, принуждающей себя сохранять спокойствие в минуты его неожиданных появлений; он попросту боялся. Он ждал минут десять, стыдясь своей нерешительности, подыскивая самые нелепые оправдания: «Она спит, она наработалась за день» и т. д. и т. п., потом уехал. Очутившись перед своим домом, он снова заколебался, потом развернул машину и поехал к Мэзи. Она спала, она протянула ему для поцелуя свою опухшую мордашку. Ей пришлось полночи провести в этими противными продюсерами… она ужасно счастлива… к тому же он только что ей снился… Он быстро разделся и сразу же заснул, как она его ни тормошила. В первый раз он не испытывал к ней влечения. На заре он машинально выполнил свой долг кавалера, посмеялся над ее рассказами и решил, что все снова в порядке. Он провел у Мэзи целое утро и уехал от нее за десять минут до назначенной с Поль встречи.

— Мне нужно позвонить, — сказала Поль, — после завтрака будет уже поздно.

Как только она встала из-за стола, Роже вскочил с места, и Поль чуть улыбнулась ему извиняющейся улыбкой, которая появлялась на ее губах против воли в тех случаях, когда он из приличия или по велению сердца тревожил ради нее свою особу. Она с раздражением подумала об этом, спускаясь по сырой лестнице ресторана к телефонной будке. С Симоном все получалось по-другому. Он был внимателен и так всему радовался, так стремился услужить ей, бежал распахивать двери, подносил зажигалку, несся сломя голову выполнять малейшие ее желания, ухитрялся угадывать их наперед; и это были знаки внимания, а не просто выполнение светских обязанностей. Уходя нынче утром, она оставила его полусонного в постели, обхватившего обеими руками подушку, по которой рассыпались его черные кудри, и положила на столик записку: «Позвоню в полдень». Но в полдень она встретилась с Роже и сейчас удивлялась самой себе, что, оставив его в одиночестве, побежала звонить юному любовнику-лентяю. Заметит ли что-нибудь Роже? Он озабоченно морщил лоб, как в дни своих незадач, и это его старило.

Симон сразу же снял трубку. Услышав ее «алло», он засмеялся, и она тоже засмеялась…

— Проснулся?

— В одиннадцать часов. А теперь час. Я уже звонил на станцию узнать, в исправности ли наш телефон.

— Зачем?

— Ты же собиралась позвонить в полдень. Где ты?

— У Луиджи. Сажусь завтракать.

— Ага, хорошо, — ответил Симон.

Оба помолчали. Тогда она сухо добавила

— Я завтракаю с Роже.

— Ага, хорошо…

— Не понимаю, что означают твои «ага, хорошо», — сказала Поль. — Я буду в магазине с половины третьего и допоздна. А ты что собираешься делать?

— Поеду к маме за костюмами, — живо отозвался Симон. — Развешу их у тебя в шкафу на плечиках, а потом пойду куплю у Депо акварель, которая тебе понравилась.

Она еле удержалась от смеха. Весь Симон был в этих словах, только один он так цеплял фразу за фразой.

— Значит, ты решил перенести ко мне свой гардероб?

Она пыталась, но не могла придумать, что, собственно, ему возразить. И в самом деле, он с ней уже не расстается, и до сих пор она не ставила ему это в вину…

— Да, решил, — ответил Симон. — Вокруг тебя вертится слишком много людей. А я хочу быть при тебе сторожевым псом и ходить чисто одетым.

— Мы еще поговорим об этом, — произнесла она. Ей показалось, что телефонный разговор длится уже целый час. А Роже тем временем сидит там, наверху, один. Он начнет ее расспрашивать, и, очутившись с ним лицом к лицу, она не сумеет отделаться от чувства вины.

— Я тебя люблю, — сказал Симон и повесил трубку. Выйдя из будки, она машинально достала гребенку и пригладила волосы перед зеркалом, висевшим в гардеробной. На нее глядело лицо женщины, которая только что услышала обращенные к ней слова: «Люблю тебя».

Роже потягивал коктейль, и Поль удивилась, зная, что обычно до вечера он не пьет спиртного.

— Что-нибудь не ладится?

— Нет, почему же… Ах, коктейль… Нет, я просто сегодня устал.

— Как давно я тебя не видела, — произнесла она я, так как он слушал ее со снисходительно-рассеянным видом, еле сдержала слезы. А ведь будет и такой день, когда они скажут друг другу: «Два месяца мы с тобой не виделись или уже три?» И мирно будут подсчитывать, сколько времени прошло с их последней встречи… Роже с его нелепыми жестами, с усталым и все-таки ребяческим выражением лица вопреки его силе, даже, пожалуй, жестокости. Она отвернулась. На нем был тот старый серый пиджак, который, когда еще был новым, не раз висел на спинке стула у нее в спальне, в начале их близости. Тогда он очень гордился своим пиджаком. Только временами, довольно редко, Роже, начинал заботиться о внешнем лоске да, впрочем, он был, чересчур грузен, чтобы выглядеть по-настоящему элегантно.

— Две недели, — спокойно произнесла она. — Ну а ты себя хорошо чувствуешь?

— Да. В общем-то, ничего.

Он замолчал. Конечно, он ждал, что она спросит: «Ну, как твои дела?» — но она не спросила. Нужно сначала сказать ему о Симоне, а потом он может сказать о себе, не раскаиваясь в последствиях своей неуместной откровенности.

— Ты хоть развлекалась немножко? — спросил он. Она ответила не сразу. Стучало в висках; сердце, казалось, вот-вот остановится. Она услышала свои слова:

— Да, я виделась с Симоном. Часто…

— А-а, — протянул Роже. — С этим красавцем? И он по-прежнему от тебя без ума?

Она медленно кивнула и снова не посмела поднять глаз.

— Это тебя по-прежнему развлекает? — спросил Роже.

Она вскинула голову, но тут уж он отвел глаза и с преувеличенным вниманием занялся грейпфрутом. Ей подумалось, что он все понял.

— Да, — сказала она.

— Значит, тебя это развлекает? Или, возможно, больше, чем просто развлекает?

Теперь они глядели друг другу в глаза. Роже положил ложечку на тарелку. С какой-то отчаянной нежностью она вдруг увидела две глубокие складки, идущие от крыльев носа к губам, застывшее лицо и его голубые глаза в темных кругах.

— Да, больше, — сказала она.

Роже нащупал ложечку и взял ее. Она подумала, что никогда он не умел расправляться с грейпфрутом, как полагалось. Время, казалось, не движется или, напротив, проносится вихрем, свистя в ушах.

— Боюсь, что мне нечего больше сказать, — произнес он.

И по этим словам она поняла, что он несчастлив. Будь он счастлив, он вернул бы ее себе. А так его словно побили камнями, и она сама бросила в него последний камень. Она прошептала:

— Ты и так все сказал.

— Ты сама говоришь в прошедшем времени.

— Это чтобы пощадить тебя, Роже. Если бы я сказала, что все еще зависит от тебя, что бы ты мне ответил?

Он ничего не ответил. Он внимательно разглядывал узор на скатерти. Она продолжала:

— Ты бы мне ответил, что дорожишь своей свободой, что очень боишься ее потерять… и поэтому не можешь сделать усилие, чтобы вернуть меня.

— Я же тебе говорю, что сам ничего не знаю, — резко возразил Роже. — Конечно, мне противно думать, что… По крайней мере, он хоть способный мальчик?

— Дело не в этих его способностях, — сказала она. — Он любит меня.

Она заметила, что напряженное лицо Роже немного просветлело, и почувствовала к нему мгновенную ненависть. Вот он и успокоился: просто мимолетная вспышка, только и всего. А настоящим любовником, ее мужчиной остается он, Роже.

— Хотя, конечно, я не стану утверждать, что он в известном отношении оставляет меня равнодушной.

«Впервые в жизни, — растерянно подумала она, — я сознательно причиняю ему боль»,

— Признаться, я не думал, когда шел с тобой завтракать, что мне придется выслушивать рассказы о твоих утехах с этим молодым человеком.

— Ты, очевидно, думал сообщить мне о своих утехах, с молоденькой девицей, — отрезала Поль.

• Предыдущая
• 15/42
• Следующая