Чары колдуньи - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 9

• Предыдущая
• 9/88
• Следующая

Ведица осталась сиротой, но росла при княжьем дворе и как-то ухитрялась приспосабливаться ко всем, кто занимал место хозяйки дома: к Аскольдовым женам, воеводше Елини Святославне, молодой воеводше Воротиславе, потом к Дивляне. К тому же она была сама не своя до зелий, заговоров и обрядов, вечно носила на поясе десяток оберегов и обожала вести мудрые беседы со всяким встречным зелейником. Но самым дорогим ее достоянием была небольшая, с ладонь, тряпичная кукла, оставшаяся ей от матери. Про эту куклу она рассказывала:

— Как матушка моя бедная помирала, вынула она из-под одеяла куколку и говорит: «Слушай, Ведица, доченька моя! Оставляю я тебе вот эту куколку. Береги ее, никому не отдавай, а когда приключится у тебя какое горе, дай ей поесть и проси совета. Покушает она — и скажет тебе, чем горю помочь».

Личико куколки, угольком нарисованное на белом полотне, Ведица старательно подправляла, несколько раз переодевала ее в новые рубашечки взамен истрепавшихся. Елинь Святославна рассказывала Дивляне, что Зоряна погибла внезапно, ночью, во время игрищ, и никто возле нее не сидел, и ни с кем она говорить не могла, так что насчет предсмертного материнского наказа Ведица все придумала — слышала старую баснь когда-то и переложила на себя, да и сама поверила. С детьми так часто бывает: придумают и поверят, а потом никак их уже не убедишь, что ничего этого не было. Ведь в то время девочке было всего семь лет, она и лицо-то матери, должно быть, плохо помнит, так пусть хоть куклу за память считает. К тому же многие волхвы и впрямь умеют после смерти вселяться в такие вот куколки. А Зоряна много чего умела — так, может быть, ее дух наставил дочь сделать эту куколку, чтобы иметь возможность остаться рядом с ней?

Несмотря на некоторые чудачества, Ведица была девушкой доброй, Елинь Святославна всегда хвалила ее за прилежание, Дивляна никогда с ней не ссорилась и любила, как сестру.

Сейчас Ведица выглядела непривычно взволнованной, даже возбужденной; влетев в истобку, она с ходу бросилась на колени перед Дивляной и зарылась лицом в ее подол.

— Матушка моя! — воскликнула она. Дивляна была старше ее всего-то на три года и в матери, даже названые, никак не годилась, но рано осиротевшая Ведица страстно жаждала материнской опеки и искала мать в любой доброй женщине; к тому же Дивляну она почитала, считая ее воплощением божественной мудрости и мерилом правоты. — Родненькая! Что делается!

— А что делается? — Дивляна высоко подняла свое шитье, чтобы Ведица сгоряча не напоролась на иглу. — Чего ты мечешься? Что стряслось?

— Он приехал! — страстно выдохнула девушка, подняв к ней лицо с горящими глазами. — Приехал! На пристани, на Подоле! Ой, матушка!

— Кто приехал?

— Княжич Борислав!

— Сам приехал? — в изумлении ахнула Дивляна. — И что же? Где князь?

— Пошел туда! Что мне делать, матушка, идти вниз, на Подол, или здесь ждать? Научи, помоги, сама себя не помню, сердце так и колотится! Ой, я сейчас умру! Не оставь меня, я пропаду!

— Эко ее разбирает! — Дивляна мельком бросила веселый взгляд на вошедшую в это время Елинь Святославну. — Уймись, родная. Если ты сейчас разум потеряла, что же к свадьбе с тобой будет? Давай, вставай! Умываться, косу чесать, платье выбирать! — затеребила она Ведицу, отложив шитье. — Матушка, девок зови! — Она кивнула воеводше. — Вниз нам идти незачем, как князь его сюда приведет, тут и свидитесь.

Волнение Ведицы было понятно. Еще пять лет назад, когда той едва исполнилось двенадцать, Аскольд обручил ее с княжичем Бориславом, младшим из двух сыновей деревлянского князя Мстислава Володимеровича. Поляне и деревляне, дальние родичи и ближайшие соседи, воевали между собой часто, и ради очередного примирения Аскольд, для которого дела в тот раз сложились неудачно, был вынужден согласиться на это обручение. И с тех пор князь Мстислав чуть ли не каждый год посылал за невестой, но Аскольд тянул, отговариваясь тем, что сестра-де еще слишком молода и приданое не готово, то есть использовал обычные предлоги родичей девушки, желающих отказать сватам. В прошлом году он заставил Ведицу улечься в постель, посадил вокруг нее трех ведуний и заявил, что она тяжело больна и о свадьбе не может быть и речи. Объяснялось это вовсе не любовью к сводной сестре и нежеланием с ней расставаться. Аскольд хорошо понимал: пока у него нет сыновей, муж сестры становится прямым его наследником. Деревлянские князья понимали это не хуже. Для Аскольда этот брак нес настоящую угрозу: вручив свое наследство Бориславу Мстиславичу, он ставил под удар собственную жизнь. Деревлянский княжич, горячий, честолюбивый, решительный и отважный, был не из тех, кто станет терпеливо дожидаться счастья много лет. Он сам возьмет то, что считает уже своим. Поэтому Аскольд тянул как мог, а Ведица, засидевшаяся в девках, томилась, плакала, засыпала богиню Ладу жертвами и мольбами…

Ободренная невеста принялась наряжаться. Князь Аскольд с ближней дружиной — киевскими старейшинами и кметями — уже ушел к пристани. Если бы трепещущая от волнения Ведица знала, какую встречу он заготовил ее долгожданному жениху!

Святая гора Кременица, наиболее древнее почитаемое святилище деревлянской земли, как и положено для подобного места, стояла на рубеже стихий: вознесенная высоко в воздух, ближе к небу, она была окружена водой Ужи, протокой и болотом. Также к ней примыкал обширный жальник. В течение веков деревляне погребали здесь прах своих умерших: сперва прямо в земле, а в последние два века научились насыпать курганы, — и теперь эти насыпи в изобилии усеяли поле мертвых, будто земляные волны.

Сжигали покойных не здесь, а в священной роще, которая находилась дальше. Навья роща, как ее называли, посвященная богам Нижнего мира, считалась заповедным местом: в ней нельзя было брать дрова или собирать ягоды, нельзя охотиться, даже заходить сюда без нужды никто не решался, потому что каждая травинка здесь была пронизана силой Нижнего мира и невидимая кровь самой Марены текла в жилах деревьев и трав. Скалили зубы волчьи черепа, развешанные на сучьях в знак того, что тут пролегает межа, которую живым нельзя пересекать и которую охраняет Пес Велеса.

А в самом сердце чащи лежал круг Черного Огня — то место, где сжигали тела, где умершие совершали переход на Ту Сторону. Там же, чуть поодаль, стояла маленькая тесная избушка, наполовину вросшая в землю, с покосившейся замшелой крышей и крохотным окошком. Избушка, рассчитанная только на одного жильца — такого, у кого нет и не будет семьи и детей, к которому никогда не приходят гости — гости, которым нужно место на скамьях и за столом. А те, кто приходит к хозяину, вернее, хозяйке этой избушки, войдут через закрытую дверь и найдут себе место, сколь бы ни были они велики…

Здесь жили Темные Матери, хранительницы Черного Огня — жрицы Марены. Обыкновенно это были старые женщины, сами уже глядящие в Нижний мир, и все они носили имя Мары, получая его в наследство одна от другой. Последняя Мара умерла во время радения четыре года назад в Марин день — в тот самый, когда в Коростень явилась Незвана, дочь Безвиды. То, что Черная Мать забрала дух старой Мары, было воспринято как знак того, что теперь это место должна занять пришедшая. Несмотря на молодость Незваны, едва ли кто мог исполнять должность Мары лучше ее. Прочие волхвы не любили ее, а простые деревляне так и не избавились от мысли, что в ее облике пришла сама Марена. Звать ее на погребения не приходилось — она сама являлась сразу же, как только в окрестных поселениях кто-то умирал, будто получала весть от Кощной Матери. Несколько раз в округе случались внезапные смерти — или без видимой причины, или из тех, что зовутся «дурными»: кто с дерева упал да шею сломал, кто волками растерзан посреди лета, кто из челна выпал да утонул. Поговаривали, будто в этих смертях виновата Незвана, и волхвы мрачно молчали, если их спрашивали об этом. Пришлую колдунью давно бы уже прогнали, но князь Мстислав велел не трогать ее. Иной раз они вели о чем-то тайные беседы, и хотя деревляне не одобряли этой дружбы, пока приходилось терпеть.

• Предыдущая
• 9/88
• Следующая