Краски любви - Анисимов Андрей Юрьевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/38
• Следующая

Как и предполагал Альберт Беринни, особого шума убийство русского в Лионе не произвело. Местная газета дала десять строк в разделе криминальной хроники, да в утренних теленовостях ведущий предположил, что русская мафия устроила в Лионе очередную разборку. Итальянца такое предположение вполне устраивало, он и не сомневался, что версия всегда найдется. Теперь, наблюдая, как на газоне его внук Мартин общается с живой игрушкой – маленьким лохматым пони, Альберт Беринни придумывал продолжение сценария: Будь Беринни примитивным гангстером, он бы наверняка в деле с фальшивой картиной сейчас поставил точку, но Альберт Беринни не таков. Он затейник, выдумщик и всегда закончит любое дело красивым и неожиданным аккордом.

Беринни помнил, что, всучив ему фальшивого Крамского, Липский обещал в скором времени предложить этюд Константина Коровина. Русский импрессионист Коровин последние годы доживал в Париже, и во Франции его знали. Правда, известность в Европе Коровину принесла работа над декорациями. Знаменитые русские театральные сезоны Дягилева во Франции помнили.

Беринни спустился с лестницы на дорожку, окаймляющую роскошный газон. Его дотошный секретарь Франсуа следил за горничной и негром-лакем, которые накрывали маленький овальный столик. Беринни ждал к ланчу Тополева и желал принять его на воздухе. Негр вынес два плетеных соломенных кресла, горничная поставила на столик вазу с фруктами. Напитки покоились на тележке с огромными колесами. Тележка имитировала старинную пушку. Эфес пушки служил баром. Беринни поглядывал на часы. Тополев должен быть с минуты на минуту. Итальянец впервые пригласил русского просто так, без конкретного дела. Ему хотелось поболтать с искусствоведом в непринужденной обстановке.

На дороге показался маленький синий «ситроенчик» Тополева. Беринни пошел встречать гостя и отметил, что Тополев выглядит нормально. Русский был одет в белые шелковистые брюки и трикотажную бежевую водолазку. Легкие желтые туфли из мягкой кожи смотрелись достойно. Темные очки Тополев поднял на лоб.

– Рад вас видеть, мой дорогой, – протянул руки к гостю Беринни. Мужчины обменялись рукопожатиями. Итальянец указал на плетеные кресла, но Тополев попросил разрешения прогуляться и оглядеться.

Заметив Мартина с мохнатой лошадкой, он поспешил к мальчику. Несколько минут искусствовед и внук Беринни играли вместе.

– Прелестная лошадка, – восхитился Тополев, возвращаясь к столу, – да и мальчик славный. Они очень друг другу подходят.

– Я подарил пони Мартину на десятилетие, – улыбнулся Беринни, показав два ряда белоснежных зубов.

Мужчины сели к столу. Горничная принесла фарфоровое блюдо, под крышкой которого угадывалось нечто необыкновенное.

– Вы не против фазана в трюфелях? – спросил Беринни у Тополева и, получив восторженное одобрение, кивнул негру-лакею. Тот открыл блюдо, ловко разложил птицу на тарелки и разлил вино в два бокала. – К фазану недурно и белое, но я решил попросту. Пьем «Бордо».

Мужчины чокнулись и принялись за еду. Тополев чувствовал себя раскованно. Беринни еще раз отметил, что русский вполне светски подкован. Гость ел птицу руками, похваливая трюфели. Беринни не спешил. Он позвал русского, чтобы задать ему всего несколько вопросов. Но торопиться некуда.

Пять видов сыра горничная подала напоследок. С сырами перешли на белое вино. Ну а ближе к разговору Беринни предполагал выпить маленькую чашку турецкого кофе. Французы заканчивают трапезу сыром, но Альберт Беринни – итальянец. Поэтому в его доме на десерт подают кофе.

– Скажите, Тополев, – обратился Беринни к гостю, откидываясь в кресле и, разминая сигару, – помните картину Крамского, что я вам показывал не так давно?

– Копию Крамского, – подтвердил Тополев.

– Именно, копию. Скажите, качество этой копии вас не удивило? – продолжал Беринни.

– По правде сказать, копия недурна. Самое любопытное, что краски созданы по старинным рецептам… Я уверен, что художник не делал подделку на продажу. По-моему, он руководствовался иными побуждениями… – предположил искусствовед.

– Очень интересно. Почему вы так думаете? – заинтересовался Беринни.

– Судите сами, – Тополев отказался от предложенной сигары и достал из кармана пачку «Кэмела», – краски и холст художник приблизил к оригиналу. Даже подрамник взял старый, но при этом смело ввел желтую заводскую краску. Я вам говорил, что эту краску ленинградский завод выпускает не так давно. Выходит, его вовсе не волновала задача фальсификации. Он изобрел метод старения и создал свои красители. Если бы не эта желтая стронцановка, я бы долго ломал голову.

– Уверен, что и в этом случае вы бы разобрались, – сказал Беринни, с наслаждением затягиваясь сигарой.

– Вы мне льстите, – улыбнулся Тополев. – Конечно, разобрался бы, но ставить стопроцентный диагноз поостерегся. Пришлось бы делать химическую экспертизу. А тут художник словно отметился. Скажем так, он сделал нам подсказку.

– Звучит логично. Но подпись? Зачем подделывать подпись? Вот в чем вопрос.

– Скорее всего, подпись подделали без него, – заметил Тополев. – Возможно, это лишь догадка, но я почему-то уверен, что живописец к фальсификации не причастен. А мастер он большой.

– Кстати… – начал Беринни как будто между прочим, – мошенник, продавший подделку Крамского, убит в Лионе в то самое время, когда вы проводили экспертизу в моем марсельском доме. Занятное совпадение?

– Возможно, он всучил фальшак не только вам. Вот и расплата, – поморщился Тополев. – Я слышал о гибели Липского. Жаль, что этот человек превратился в жулика. В Москве он держался джентльменом и в криминальных связях замечен не был.

– Люди меняются, – философски заметил итальянец. – А вам не приходило в голову, что и его надули?

Тополев покачал головой:

– Теперь мы этого никогда не узнаем…

Беринни пригласил гостя осмотреть виллу.

Тополев с удовольствием согласился и не прогадал: живопись у Беринни была отменная. На стенах комнат, холла и коридоров висели полотна Малявина и Бенуа, Волкова и Чистякова. У небольшой картины Чистякова Тополев задержался.

– Вот кто создал школу передвижников. Художник Чистяков – хороший, а учитель – гениальный. Все русские передвижники – его ученики.

Беринни проводил гостя до машины и долго потом махал рукой вслед. Итальянец выяснил все, что хотел. Он достал листок, исписанный дрожащей рукой Липского перед смертью, надел небольшие круглые очки в золотой оправе и прочел: «Самсон Гуревич. Москва, Малаховка, Садовая, 10». Убирая листок обратно в карман, Беринни подумал: «Вот кто в этом деле напакостил. Теперь его очередь ответить за обиду. Альберт Беринни оскорблений не прощает!»

Засунув записку обратно в карман, итальянец взглянул на дорогу и увидел, что к дому катит небольшой автофургончик.

«Что бы это значило?» – подумал хозяин виллы и через минуту сообразил, что это директор колледжа, где учится его внук, прислал машину за лохматым другом Мартина, которого он разрешил взять в колледж.

Мальчик потянул лошадку за уздечку и гордо повел к машине. Конек не хотел подниматься по доске, упирался и мотал головой. Наконец, Мартину вместе с водителем удалось затащить упрямца. Заперев его в крытом кузове, мальчик подбежал к деду и бросился ему на шею. Итальянец не каждую неделю брал внука из колледжа, и мальчик скучал. Прижав юного Беринни к груди, дед почувствовал, как бьется сердечко малыша. Альберт души не чаял в Мартине, но считал, что долгие сантименты для продолжателя рода Беринни вредны. Поэтому он быстро опустил внука на траву и тихонько шлепнул ниже спины, подталкивая к машине. Мартин опустил голову и направился к фургону. Водитель распахнул ему дверцу кабины, но мальчик сесть в кабину не захотел. Он потребовал, чтобы ему разрешили ехать вместе с пони.

– Слишком уж чувствительным растет последний отпрыск рода, – покачал головой Альфред Беринни и зашагал к дому.

• Предыдущая
• 21/38
• Следующая