Семейное дело - Посняков Андрей - Страница 7
- Предыдущая
- 7/59
- Следующая
Напряглась, натянулась леска, и удилище выгнулось дугой…
– Неужели сом?! – ахнул Михалыч.
– Сом не сом… – Иваныч нахмурился. – Чего стоите, раззявы? Помогните-ка!
Прихватив палки – оглоушить рыбину! – мужички проворно бросились в воду, правда, в глубину не пошли, встали у самого омутка, наготове.
В тёмно-коричневой железистой воде явно что-то было, не сом, так наверняка щука, и щука увесистая, килограммов на десять!
– Тащи, тащи, Фёдор Иваныч, тащи! Осторожнее!
– Подсекай, подсекай! Оп?па!!!
Что-то выскользнуло из глубины неожиданно легко, так, что счастливый рыбак едва не завалился на спину. Не завалился – вытянул, глянул… и изум-лённо выругался:
– Вот те в бога душу ма?а-ать!!!
Улов оказался не сомом и не старой увесистой щукой, а мёртвым телом, щуплым и белым. И недавним, поскольку рыба ещё не обглодала лицо.
Михалыча стошнило. Петрович перекрестился, потом выругался, а потом, подчиняясь приказу Иваныча, воткнул в дно палку, чтобы тело не унесло в воду.
А сам Иваныч склонился и прищурился, глядя на две ранки на шее утопленника:
– Эвон, какие… Змея укусила, что ль?
– Да где ты таких змей-то видал? – осведомился Петрович, покосившись на ещё маявшегося тошнотой Михалыча. – Видать, рыбина…
– Может, и так. – Иваныч тоже перекрестился и достал телефон. – Участкового надо звать, вот что!
Она была красива?
Кто-то восхищённо скажет: «Очень!», кто-то помнётся и потянет: «Да, но…», но никто – никто! – не посмел бы назвать Эльвиру некрасивой. Разве что своеобразной.
Её немного портил нос, выросший чуть больше, чем следовало, но всё остальное было выше всяких похвал. Высокие скулы, большие зелёные глаза, в которых всегда горел огонь, пухлые губы, кудрявые светлые волосы и точёная, восхитительных форм фигурка.
Эльвира не просто привлекала внимание – она завораживала. Без всякого волшебства, исключительно внешностью, притягательной энергетикой, но… Но при желании девушка могла использовать и пару-тройку запрещённых приёмов, поскольку сила её значительно превосходила возможности обыкновенных людей. Но эту силу требовалось время от времени подпитывать…
– Какой же выбрать? – Вопрос был риторическим, поскольку стоящие перед девушкой серебряные кувшинчики – маленькие, дюйма три в высоту, не больше, – выглядели абсолютно одинаково, не отличаясь один от другого ни внешним видом, ни наполнением. – Эники, беники, ели вареники…
Закончив считалку, Эльвира взяла выбранный кувшинчик, чуть погрела его в руках, улыбаясь и думая о чём-то приятном, затем аккуратно подцепила ногтем крышечку, опустила на горлышко кувшина ладонь и закрыла глаза, с удовольствием принимая тёплую волну силы. Впитывая магическую энергию, поднимающую её высоко над толпой, над серым стадом челов, лишённых возможности прикоснуться к истинному волшебству.
– Хорошо…
Последняя капля силы проникла в ведьму, кувшинчик опустел, поток чарующего тепла иссяк, однако никакой грусти по этому поводу не появилось. Содержимое серебряного контейнера не растворилось без следа, а стало частью девушки, наполнило её бурлящей энергией, отголоски которой виднелись в горящих глазах.
Магия держала Эльвиру в восхитительном тонусе, раскрашивая жизнь сладкими красками.
– Пётр, я тебя слышу.
– Но не видишь.
– Захочу – увижу.
Мужчина тихонько рассмеялся.
Он появился бесшумно, как тень. Вышел на террасу с явной целью напугать сидящую в шезлонге девушку, но не преуспел. И не особенно расстроился.
– Искупаемся?
– Не хочу.
– Вина? – Он явился не с пустыми руками, принёс два бокала терпкого красного, и Эльвира кивнула:
– С удовольствием.
И сделала маленький глоток… Но только после крепкого поцелуя, которым Пётр сопроводил передачу бокала.
– Хорошо…
Арендованный ими дом находился милях в десяти от Озёрска и стоял на самом берегу Тёмного озера, так, что терраса могла служить и пирсом. Дом располагался на отшибе, между густым лесом и водой, и это отпугивало многих потенциальных обитателей, но Эльвира и Пётр были не из робкого десятка.
И ценили уединение.
И сами могли напугать кого угодно.
– Я чувствую запах крови, – заметила девушка, вновь пригубив красное.
– Нет, – улыбнулся Пётр.
– Да.
– Нет.
– Да.
– Да, – сдался он, признав поражение в шутливом противостоянии. – Да.
– Не надо стыдиться своих поступков, – мягко произнесла Эльвира. – Я ведь не стыжусь.
– Я тоже.
– Тогда почему ты лгал?
– Ты не одобрила бы, – вздохнул вампир.
– Куда ты дел упаковку?
Она строго следила за тем, чтобы Бруджа не забывал об осторожности.
– Бросил в воду.
– Ну и правильно. – Девушка поставила бокал рядом с контейнерами и соблазнительно потянулась: – Теперь поцелуй меня.
– Я прекрасно понимаю твои опасения, Эля, – прошептал Пётр, охотно исполнив приказ. Поцелуй получился нежным, но не страстным – вампир не любил торопиться. – Этот шас…
– Мы его ждали, – пожала плечами девушка, ласково проведя пальцами по холодной щеке любовника. – Шасы помнят о каждой монетке, до которой не добрались, и всегда возвращаются.
– Верно… – Бруджа накрутил на палец длинный локон любимой. – Но почему он поселился в городе?
– Шасы любят комфорт.
– Или Кумар не верит, что тайник находится в усадьбе.
– Если бы не верил – не занялся бы перестройкой.
– Тоже правильно… – Рассуждения девушки выглядели весьма убедительно, однако уставший от неудач Пётр был полон сомнений: – И всё-таки меня смущает то, что Кумар выбрал город.
– Шас не помешает, – улыбнулась Эльвира. Её прикосновения становились всё более и более игривыми. – Мелкий торгаш…
– Может, убьём его? – Бруджа провёл холодными пальцами по плоскому животу девушки и прищурился на появившиеся мурашки.
– И тем привлечём навов? – Эльвира привстала, и её губы оказались у лица вампира. – Нет, любимый, давай обойдёмся без тёмных.
– Давай… – прошептал он, отвечая на поцелуй. На этот раз – страстный. – Давай…
Озёрский уезд, 1920 год, август
Выйдя на балкон, графиня машинально, привычным жестом погладила руками перила – старые и такие родные, напоминающие о том, что, увы, безвозвратно ушло. Ещё лет шесть назад здесь, на балконе, слуги по традиции подавали «пятичасовый чай» – муж, Александр Николаевич, блестящий офицер и аристократ, питал привязанность к «англичанству», обожая всякие «файв-о?клоки» и прочие приметы чужого Альбиона.
Как хорошо было тогда!
Как весело, как славно. Как пили чай, приглашали гостей – соседских помещиков или кого из города: Ивана Ильича Бобруйского, председателя правления местного отделения столичного банка, с супругой, мирового судью Иванова, молодого земского врача Дормидонтова, полицейского начальника Трутнева… да всех не перечесть. А как мужчины любили спорить! Соберутся вечерком за картами, и пошло-поехало. Что только не обсуждали: от Кромвеля до денежной реформы Витте, от князя Владимира до последнего заседания Государственной Думы и гнусных выходок так называемых «революционеров», всяких там эсэров, эсдеков и прочей чумы, каковую в благословенные времена никто из собравшихся особо за угрозу не почитал – курьёз, не более. Хотя не так уж и давно отгремела погромами смута – с расстрелами демонстраций, с баррикадами в Петербурге и Москве, с забастовками, вылившимися во Всероссийскую стачку. Но тогда обошлось, Бог миловал. Из неудобств – какое-то время не ходили поезда. Что же касается местных мужичков, то они тогда бунтовали не шибко, покричали разок да разошлись, видать, не нашлось горлопанов-главарей. Правда, это Озёрским повезло, а вот пару усадеб всё ж таки сожгли… но соседи потом отстроились, зажили не хуже прежнего.
Новой беды не ждали – указом государя императора крестьянам отменили выкупные платежи, разрешили выходить из общины, хуторами жить, хозяйствовать… или – хочешь? – переселяйся в Сибирь, бери ссуду в Крестьянском банке. Нет, не ждали в уезде ни бунтов, ни революций, ни о каких большевиках и слыхом не слыхивали. И начавшуюся войну восприняли, как все, – с подъёмом патриотического духа. Кто ж знал, что она так долго продлится и вызовет полный распад?
- Предыдущая
- 7/59
- Следующая