Семейное дело - Посняков Андрей - Страница 32
- Предыдущая
- 32/59
- Следующая
И страшно подумать, что увидят стоящие у ограды дети. Страшно. Одно понятно: плакать они в дальнейшем будут не при виде диких псов, а вспоминая молоденькую учительницу рисования.
«Надо удержать!»
И в этот момент, к счастью, Лера увидела вожака стаи.
– Любишь гоняться за детьми?
Нет, вопроса не получилось – только хриплый рык, полный обещания смерти, и бешеный взгляд готового сорваться чудовища, обещающий то же самое, только быстрее и мучительнее.
Секунду зверь смотрел на зверя, а затем – отступил.
И стая враз перестала лаять, поглядывая на Валерию с явным страхом.
– Прочь!
Псины бросились вверх по улице.
– Ты в порядке?
– Ты в порядке?
Валерия дождалась короткого кивка от мальчика и обернулась на чужой вопрос из-за спины – Ройкин! Лицо перекошено, в руке табельный «макаров». «Ты откуда тут взялся, Димуля? Следил, что ли?»
– Я к тебе хотел… – Ройкин повёл рукой, увидел в ней пистолет, изумился и принялся неловко запихивать его в кобуру. – Думал… насчёт вечера договориться…
Голос его подрагивал.
Белый «Форд» стоял посреди дороги, дверца распахнута, двигатель не заглушён: подъезжая, опер увидел, что девушка в беде, и сразу бросился на помощь.
– Спасибо! – Лера быстро поцеловала Диму в губы. – Спасибо.
– Ты как?
– Нормально.
– Ты прямо на них…
– Всё в порядке. – Девушка вернулась к мальчику. – Лёша, поднимайся.
– А они точно ушли?
– Тебя не покусали?
Подбежали Марина Николаевна с продлёнки, завхоз Кардалевич.
– Посмотрите мальчика, – попросила Лера. – Проверьте, нет ли укусов.
– А вы, Валерия Викторовна?
– Я в порядке, меня не тронули.
– Как ты их прогнала? – тихо спросил Ройкин, отводя девушку в сторону. – Из баллончика? Газом?
– Нет. – Лера дёрнула плечом: – Просто попросила уйти.
– Просто попросила?!
– Рявкнула: «Вон!!», они и послушали. – Лера слабо улыбнулась. – Я ведь учительница…
И посмотрела в сторону сквера. Но не на калитку, рядом с которой толпилась её группа, а дальше по улице, где возле кустов сирени, как показалось девушке, ошивался Цыпа.
Прораб Василий Данилович Шишкин подстерёг архитектора на улице, у главного крыльца реставрируемой усадьбы. Внутрь не пошёл. Во-первых, сапоги после путешествия по зоне земляных работ были настолько грязными, что Шишкин не рискнул топтаться в них по паркету, пусть даже не циклёванному и плотно накрытому плёнкой. А во?вторых, не хотел присутствовать при дичайшем разносе, что устроил архитектор главному реставратору. Что стало поводом, да и был ли он вообще – повод, – Василий Данилович не знал, да и не хотел знать, и радовался, что сам легко отделался во время прошлой истерики, связанной с неправильной, по мнению архитектора, подготовкой набережной. Но надо отдать должное: с момента обнаружения подземного хода Кумарский-Небалуев вёл себя тише обычного и в истерики впадал строго по делу, а не просто так.
– Ещё одну такую залипуху увижу – тебя самого надо будет реставрировать, идиот! – Сулейман тигром вырвался на оперативный простор, в смысле – на уставленное лесами крыльцо, но уходить с него не спешил и дверь не закрыл, продолжая переругиваться с оставшимся внутри реставратором. – За такие деньги ты здесь должен был Тадж-Махал построить, а не потолок зашпатлевать! По клубам шаришься? – Пауза, во время которой Израилович выслушивал робкий ответ подчинённого, а затем последовала новая порция яда: – Я тебе покажу: «расскажу дяде»! Я твоему дяде сам всё расскажу, бездельник, ты мне ещё должен останешься! Да ты мне уже должен! В рабство оформлю по самой низкой ставке, лентяй! А дядя твой тебя лично будет кнутом подгонять!
Реставратор, который скромно попросил называть его художником, чем-то неуловимо напоминал самого архитектора: тоже черноволосый, носатый и шумный. Только моложе, веселее и пощуплей. Звали его Максим Турчинский, и, по мнению Шишкина, свой гонорар парень отрабатывал на сто сорок шесть процентов – во всяком случае, законченные помещения вызывали у невзыскательного прораба восхищение. Но то ли с холлом у реставраторов действительно не заладилось, то ли Небалуев требовал чего-то необыкновенного, но ругались они крепко. Уже неделю.
– Не надо меня пугать!
– Я ещё не приступал!
– Да я завтра же отсюда уеду!
– И будешь ближайшие сто лет нужники реставрировать!
– Которые вы спроектируете?
– Мальчишка!
– Извините…
– Я всё… Я всем… Я тебе… – Модный архитектор захлопнул тяжеленную дверь с такой силой, что, казалось, содрогнулось всё здание. – Я ещё…
Шишкин сообразил, что сейчас с Сулейманом лучше не общаться, однако удрать не успел.
– Что?! – Архитектор в упор посмотрел на прораба. И внезапно – как будто другой человек на крыльце появился – сменил и тон, и выражение лица: – Василий Данилович, вы проверили подземный ход, как я просил? – В голосе Израиловича слышались и сладость, и елей, и даже малиновое варенье, от обилия которых строитель слегка оторопел.
– Проверил, – кивнул Шишкин. – Никаких скрытых помещений или ответвлений не обнаружено. – И, предвосхищая следующий вопрос, уточнил: – Я лично всё проверил и ручаюсь за результат.
– То есть за отсутствие результата, – протянул Небалуев, незаметно убрав варенье. – То есть получается, что рубль обронил случайный прохожий… Очень жаль.
– Что именно жаль?
– О чём вы хотели со мной поговорить? – Умение Кумарского бесстыдно отбрасывать в сторону невыгодные ему темы вызывало у прораба восхищение.
– Насчёт человека вашего, Сулейман Израилович…
– Это кого ещё? – не понял архитектор.
– Сигизмунда Левого.
– А-а… – Кумарский поджал губы. – А что Левый? И почему он мой?
– Вы ведь его в охрану устроили?
– Попросил принять. – Небалуев вздохнул и протянул руку, явно собираясь взять собеседника за пуговицу, однако в дюйме от грязного ватника холёные пальцы архитектора замерли и плавно вернулись к благородному и дорогому костюму. – Видите ли, Василий Данилович, Сигизмунд Феоклистович переживает сейчас непростые времена. Освободившись, он с трудом возвращается к мирной повседневной жизни, и наша обязанность, наш гражданский долг заключается в том, чтобы помочь ему снова стать полноценным членом общества.
– Бухает он, – тоскливо сообщил прораб. – По ночам.
– Скотина, – с чувством произнёс исполнитель гражданского долга.
– Раньше один напивался, и на это глаза закрывали. А вчера он сотрудникам предложил.
– Отказались?
– Отказались и сообщили.
– Премировать из моего фонда.
– С удовольствием. – Шишкин помялся. – А с Левым что делать?
– Я с ним поговорю, – пообещал архитектор и вытащил из кармана зазвонивший телефон: – Извините, Василий Данилович.
– Да я уже закончил. – Прораб кивнул и быстренько исчез из поля зрения Кумарского. Который, в свою очередь, сделал несколько шагов по деревянному настилу, остановился и громко произнёс:
– Да, Юрий Дмитриевич?
– Вы были правы, Сулейман Израилович, вы были правы! – возбуждённо сообщил директор музея. – Кто-то копался в фондах!
«Проклятие! Какой же я дурак!»
– Что-то пропало?
– Ещё не знаю, Сулейман Израилович! Сегодня всю ночь буду разбираться!
– Завтра утром созвонимся?
– Конечно.
– Прямо детектив какой-то…
– Не то слово, Сулейман Израилович! Не то слово!
Шас медленно убрал телефон в карман, быстро дошёл до «Тигра», припаркованного на асфальтовом пятачке у ворот, и без приязни посмотрел на прислонившегося к переднему крылу дикаря.
– Я тебе говорил не привлекать к пьянкам строи-телей?
– Я чо, прокурор, их привлекать? – окрысился Шапка.
В последнее время, как заметил шас, Газон стал вести себя дерзко и смотреть на благодетеля без почитания, словно прознал о чём-то и затаился. Впрочем, в то, что дикарь мог что-нибудь узнать, шас не верил, а злобу затаил, поскольку считает, будто ему недоплачивают. Все лентяи считают, что им недоплачивают.
- Предыдущая
- 32/59
- Следующая
