Метро 2035 - Глуховский Дмитрий Алексеевич - Страница 20
- Предыдущая
- 20/24
- Следующая
– Ты зачем, идиот, это сделал?! А, идиотина?! – Артем заорал от никчемности своей, Олежкиной, и всеобщей.
– Не кричи так, – попросил Олег. – Умирать тошно. Иди, Рябушка… Иди ко мне…
– Вот ты сволочь! Вот ты идиот! Бери его! Бери его живо за ноги! На Ганзу пошли! – кричал брокеру Артем, принимаясь за Олеговы подмышки.
Но Леха своей раззявленной рукой ничего держать не мог. Тогда Артем всучил Гомеру баул, навьючил брокера рацией, а сам взял Олега – легкого, обмякшего – и на закорках потащил его к переходу.
– Вот те и Олежка, – сказали в толпе.
– Был, да сплыл.
– И яйцо не спасло.
Гомер пошагал следом; и Леха тоже, глупо глядя себе в ладонь. Курица, оправившись от контузии, заквохтала и помчалась, перелетая с поддона на поддон, за хозяином. И все болельщики процессией двинулись за ней, потирая руки и похихикивая.
Кроме одного.
Стоило отойти, как с лесов скользнула вниз половинчатая тень, прижалась к доскам лицом, сунула ручонку в грязь, в битое стекло – ничего не страшно, на беспризорниках все само зарастает, у них кровяка сама любую гангрену перемелет, а смерть собирает только изнеженных домашних детей, ей о сирот костлявых зубы сточить не хочется.
К тому моменту, как они вернулись в центр зала, к ступеням, которые из моря подземного поднимались на те самые восемь метров в небо далекое, леса вокруг были уже увешаны менделеевскими. Гвалт стих, все ждали чего-то.
Артем вылез на берег, установил свои болотные сапоги на гранит, и забухал ими вверх, оставляя за собой грязные лужи.
– Эй, мужики! – крикнул он пограничникам, тяжело поднимаясь. – У нас тут ЧП! В лазарет нужно! Слышите?
Менделеевские, перешушукиваясь, сгрудились и жадно глядели.
С той стороны не было никакого ответа. Мертвая тишина стояла.
– Мужики! Слышите меня?
По ступенькам журчал ручеек, переливая порченую кровь от поправляющейся Новослободской – к лихорадящей Менделеевской; и журчание это было ясно и отчетливо. Артем еще на одну ступень поднялся, через плечо шикнул, позвал за собой застрявших в самом начале небесной лестницы: Леху, Гомера.
– Не пойду! – упрямо затряс головой брокер.
– Ну и хер с тобой!
А как так получается, подумал Артем, что вот она, Ганза – сытая, подмытая, на пробор причесанная; и рядом с ней, в восьми метрах в глубину – пещера и пещерные люди? Сосуды ведь сообщаются, почему же возможно, что…
Все они были на месте. Командир имел вид озадаченный: все время трогал шею, потом на руку смотрел. Еще двое курили; и это почему-то Артема успокоило. Курят – значит, люди.
– Раненого в лазарет… Огнестрел… Случайно вышло… – запыхтел он, подтаскивая Олежека к мешочным брустверам.
И правда, вон сколько песку, думал Артем. И ради чего Олежку помирать?
– Станция Новослободская на вход закрыта, – сказали ему. – Карантин. Же предупреждали.
Артем подобрался еще поближе, насколько мог, но бойцы, не выпуская самокруток из зубов, вскинули стволы.
– Стаааять, – произнес командир.
А на кого досада? Артем присмотрелся.
Отсюда уже было понятно: командиру удалось все-таки прыщ сковырнуть. Теперь прыщ точил по капельке кровь; только командир утрется, а оно снова набирается, набухает. Опять доить нужно.
– У нас визы! Визы! Только что от вас!
– Ряба-то где моя?
– Шаг назад!
Он даже не глядел ни на Артема, ни на Олежека простреленного. Только на пальцы, на красные капельки. И смешно косил глаза вбок, как будто надеялся шею свою увидеть расковырянную.
– Договоримся, может? Только до травмпункта… Мы заплатим. Я заплачу.
Бойцам было все равно: их курево успокаивало. Они ждали терпеливо от начальника – стрелять или не надо. Олежек их не затрагивал.
– Ты дикого нам, что ли, тащишь? – раздраженно спросил у прыща командир.
– Рябушка.
– Гляньте, это же тот, с яйцом! По килту узнал! – обрадовался наконец один из рядовых.
Курица, пойманная Гомером, била глупыми слабыми крыльями. Хотела за хозяином – на небо.
– Дикого? То есть – дикого?
– Шаг назад!
– Да он подохнет тут сейчас!
– Виза есть у него? – командир вспомнил что-то; достал из кармана обрывок бумажной салфетки, заткнул им свою рану.
– Нет у него визы. Не знаю!
– Шаг назад! Раз. До трех.
– Временно его хоть! Хоть дырку зашить!
– Два, – командир отнял салфетку, поглядел – много ли крови натекло? – и остался недоволен.
– Обидно как. С яйцом. Обидно.
– Пустите, суки!
– Слышь, донкихот! Они ж там как мухи… – сказал Артему один из бойцов.
– Ты их всех переспасать собрался? Спасалка коротка! – хмыкнул другой, отплевывая дотлевшую самокрутку.
– Пожалуйста! Ну? Пожалуйста!
– Три. Нарушение государственной границы, – командир поморщился: прыщ никак не затыкался.
В первый раз он на Олежека посмотрел, чтобы в него прицелиться.
Чиркнуло, как кремень, тюкнуло – автоматы с глушителями, берегут на Ганзе солдатские уши! – и выщербило пулей стену, и клюнуло потолок. Пыль вниз опустилась, как занавес.
Спасла только служба у Мельника. Наука телу без ума обходиться. Кожей чувствовать, где автоматное дуло свербит будущей гибелью, и падать, на землю бросаться, отклоняться от гибели, ничего головой еще не понимая.
Упал, свалил с себя живой куль, пополз, вытаскивая Олежка за собой. По ним еще стрельнули, стараясь попасть, но пыль мешала.
– Суки вы!
Хлестануло тут же еще – на голос. Бетоном окрошило.
Обезьяны сзади заулюлюкали восторженно.
– А вот, хлебани нашенского!
– Песочку всыпали?
– Думал, ты белый человек, а?
– А давай, еще разок попробуй!
Тут можно было только бесполезно умереть. Больше ничего не поделать.
Артем скатился на одну ступень вниз, еще на одну. Подтянул Олега. Тот напряженно дышал и старался особо не кровить, но бледнел и бледнел.
– Слышь, дядь! Ты даже не думай, ясно? Как выбраться от вас?! На Цветном бульваре должно что-нибудь… Должно же что-нибудь там, а, дед?!
– Бордель там был, – вспомнил Гомер.
– Вот. При борделе врач может быть. Может же? Поплывем туда. Ну-ка не засыпай мне тут, сука! Я тебе сейчас… Не спать!
Но до борделя не доплыть было. Ни Олежку, и никому. Не на чем. Оба канала по краям платформы были с пустым берегом.
– Зря. Не жилец он, – сонно приговорил Олежка брокер.
– Сейчас, – сказал Артем. – Сейчас.
– Мне умереть хочется, – подтвердил Олег. – И яйцо мое разбили. Очень устал жить.
– Пасть заткнул свою! Нашел, как отсюда выгрести! – Артем стволом пихнул застывшего брокера. – А ты покажи пузо!
Ну что: грязная кожа, в коже дыра, перекачивает жиденькую водицу изнутри наружу, все перемазано. Гомер тоже посмотрел, пожал плечами. Умрет или нет, одному Всевышнему известно. Умрет, наверное.
Леха взялся за своего нательного Христа, как за парашютное кольцо, зашевелился и пошел, оскальзываясь, пригибаясь, искать спасение. Из волчьей ямы выход искать.
Кто это виноват, хотел определить Артем. Он сам виноват, этот человек с яйцом. Я не стрелял в него. Когда он умрет, он сам будет в этом виноват.
– Куру он, между прочим, мне обещал, если сдохнет, – сказала совсем над ухом коренастая женщина со сдутой грудью и заплывшим глазом. – Нас с ним много связывало.
– Уйди, – слабо попросил Олежек. – Ведьма.
– Не бери грех на душу. Тебе там кура не нужна будет. Скажи им давай. Пока еще можешь.
– Уйди. Дай о Боге подумать.
– Куру завещай и думай. А лучше сразу ее мне…
Курица прикрыла глаза под Гомеровой ладонью. Ей уже было все равно.
– Как выбраться отсюда, теть? – спросил Артем у синячной.
– Да куда тебе, сладкий? И зачем? Тут ведь тоже люди живут. Куру можно и вместе держать. Олежек вот околеет… А уж с тобой-то мы договоримся! – она подмигнула тем глазом, который еще мог мигать.
Это не я его убил, решил Артем.
– Эй! Эй!
Какая-то песня послышалась, принеслась издалека.
- Предыдущая
- 20/24
- Следующая
