Герой. Бонни и Клайд: [Романы] - Хершфельд Берт - Страница 7
- Предыдущая
- 7/77
- Следующая
На маленьком экране монитора Гейл Гейли выдавала краткое резюме истории Броадмена. Ее красивое, выразительное лицо было обращено прямо к телезрителям. Видеокамера была явно неравнодушна к Гейл, лаская ее скулы и изгиб подбородка. Выражение ее глаз придавало искренность всем ее репортажам. Нос Гейл был прямым, но чуть вздернутым, хотя достаточно изящным для того, чтобы быть названным аристократическим. Но и этот ее нос не был самой замечательной чертой ее лица. Рот Гейл отличал ее от других прелестных дам на телевидении. Он был большой и чувственный, губы полные и натурального алого цвета. И когда Гейл улыбалась, на обеих щеках у нее обозначались ямочки.
Но сейчас она не улыбалась. На мониторе Гейл подводила итог трагическому окончанию человеческой жизни, и ее темные глаза, казалось, светились жалостью и горем.
— Самоубийство под номером 137 в этом году было совершено отнюдь не отчаявшимся бедняком или одиноким человеком, а преуспевающим бизнесменом, любящим семьянином, у которого на счету сорок миллионов в банке. Если отчаяние охватывает преуспевающего бизнесмена, то что же говорить о тех, кто живет на шестьдесят этажей ниже! Бездомные, голодные, приученные к наркотикам, ведут свою ежедневную битву за выживание. — Гейл смотрела прямо в камеру, будто ища у нее ответа.
— Репортаж для вас вела Гейл Гейли, Четвертый канал, с высоты в шестьдесят этажей.
Потрясенный Дикинс промычал что-то в знак одобрения.
— Что вы думаете об этом, шеф? — гордо спросил его Чаки. — Пока он летел первые двадцать этажей, я его держал в фокусе, все заснято четко, ясно.
— Да, снято прекрасно, Чаки, — Дикинс вынул кассету из монитора и отдал ее Паркеру. — Пожалуйста, проследи, чтобы она была показана в программе новостей в шесть и одиннадцать вечера и в семь утра.
— Уверен, что она сама подтолкнула его, — проворчал Конклин с позеленевшими от зависти глазами. — Чтобы заснять получше. По-моему, это глупое честолюбие.
Маленькое лицо Уоллеса побледнело:
— Подтолкнула его! О Боже! Не может быть!
— Он шутит, мистер Уоллес, — убеждал его Чаки. — Честолюбие тут ни при чем; на самом деле, Гейл страшно расстроилась из-за того, что Броадмена не удалось спасти. Она считала, что должна была сделать попытку...
— Сделать попытку? — в полном ужасе закричал Уоллес. — Нет, нет!
В этот момент в комнату впорхнула Гейл, элегантная и жизнерадостная, вполне довольная собой.
— А, привет, шеф, — бросила она Дикинсу. — Как тебе понравилось самоубийство?
— Нельзя было пытаться! — закричал Уоллес Гейл. — Ни в коем случае!
— Привет, мистер Уоллес, — Гейл казалась озадаченной.
— Он прав, — ответил Дикинс. — Это было бы непростительно, разговором:
— О чем вы говорите? Зачем мне надо было тянуться?
— Я сказал им, как ты огорчилась из-за того, что не удалось спасти Броадмена, — начал Чаки, но Дикинс прервал его:
— Спасать людей — это не наша работа, точно так же, как и толкать их.
Уоллес не совсем понял эту мысль.
— Ты бы не стала сталкивать его, правда?
Но Гейл ответила лишь на первоначальный вопрос Дикинса:
— Я не сказала, что считала необходимым спасти его.
— Разве нет? — удивился Уоллес.
— Я сказала, что можно было подумать о том, чтобы спасти его.
— Какой в этом смысл? — спросил Дикинс.
Этот вопрос мучил Гейл с самого момента самоубийства Броадмена. Могла ли она чему-нибудь помочь ему, предотвратить его прыжок? Может быть, найти подходящие слова? Проявить к нему больше сочувствия? А если бы ей удалось помешать Броадмену совершить самоубийство, какой в этом смысл? В конце концов, у человека всегда есть тысяча других возможностей, чтобы покончить с собой.
— Тогда бы я больше была похожа на человека в собственных глазах, чем на циничного репортера с каменным сердцем, — медленно произнесла она.
— И был бы неплохой репортаж с интригующим названием «Женщина репортер спасает самоубийцу-миллионера». Вряд ли это было бы профессионально, — съязвил Дикинс.
Гейл покачала головой:
— Ты просто терпеть не можешь сенсационные истории.
Дикинс проворчал:
— Ты села на свой билет.
Гейл вытащила из-под себя конверт с билетом на самолет.
— Билет? Какой билет? — спросил Уоллес, который всегда узнавал новости последним.
— Она улетает в Нью-Йорк получать премию «Серебряный микрофон», — Дикинс хотел сказать это с ноткой гордости, но у него не получилось.
— Серебряный микрофон! — с энтузиазмом присвистнул Уоллес. — Ты затмишь нас своей славой.
Гейл вновь покачала головой.
— Но я еще не получила эту премию. — Взяв билет, она стала внимательно его изучать. — Вижу, что ты взял мне обратный билет на рейс через час после торжественного вручения премии, — сухо заметила она Дикинсу. Мерзавец, он побоялся дать ей лишнюю минуту, несмотря на то, что ей придется получать награду для студии.
— Через час? — возмутился Уоллес. — Дик, ради Бога, ну дай ей провести вечер в Нью-Йорке, давай поселим Гейл с ее парнем в хорошем отеле.
— Она рассталась со своим парнем. Послушай, малышка, нам надо, чтобы ты поскорее вернулась обратно и продолжила расследование этого самоубийства, взывая к чувствам людей бессердечной столицы, — сказал Дикинс с саркастической улыбкой.
Гейл Гейли с отвращением сморщила носик. Она прекрасно понимала, на что намекает Дикинс:
— Накопать побольше грязи из жизни разбившегося миллионера — ты это имеешь в виду?
Дикинс пожал плесами.
— И это тоже, — признался он. Ничего не могло ускользнуть от Гейли, с завистливым восхищением отметил он. Она всегда ходила по лезвию бритвы.
Гейл решительно повернулась к начальнику станции:
— Поместят ли меня в хорошем отеле?
Уоллес просиял:
— Конечно.— Он всегда был рад одержать верх над Дикинсом, но ему редко выпадала такая возможность.
— Ладно, я пошла — улыбнувшись, бросила Гейл и направилась к двери.
— О’кей, черт побери, веселись, Гейл! — крикнул ей вдогонку Дикинс. Когда Гейл уже отошла на расстояние, откуда не могла его слышать, Дикинс повернулся к остальным. — Она прежде всего репортер, а уж потом человек. Держу пари на пятьдесят долларов, что она прилетит обратно первым же рейсом.
— Принимаю пари, — ответил Уоллес.
— Знаете, чего я не понимаю, — неожиданно вставил Чаки, — почему человек, решившись на самоубийство, просит об интервью с телевизионным репортером?
Чаки было всего двадцать пять лет, и поэтому подобный вопрос был ему простителен. Дикинс усмехнулся:
— Дело в том, что как бы он тогда узнал о своем самоубийстве, если бы не шестичасовые новости?
У здания муниципального офиса была всего одна стоянка, место на редкость неудачное. Берни ла Плант остановил здесь свою машину, тормоза завизжали при этом; Берни выключил мотор и вышел.
На Берни был рабочий комбинезон «Jumbby Super Carpet Саге» — фирмы, занимающейся уходом за коврами. Берни еще не проработал у Гамбли достаточно долго для того, чтобы заработать себе на собственный комбинезон, и его босс сомневался, что это когда-нибудь произойдет. Бросив взгляд на свои дешевые наручные часы, Берни обнаружил, что уже опаздывает на назначенную встречу. Последние несколько ярдов по коридору в офисе он уже бежал и прибыл на встречу потным и запыхавшимся. Едва ли его внешний вид являл собой картину опрятности и уравновешенности, к которой призывала его Донна О’Дей.
Патрик Дьюк, офицер-куратор полиции, не терял времени даром. Перед ним на столе лежали кипы различных документов с именем Берни ла Планта на них. Сердце Берни ёкнуло, когда он заметил это. Одному Богу известно, сколько в этой писанине всякой лжи.
Во время этой встречи с куратором полиции Берни должен был показать себя человеком, имеющим постоянное место работы, аккуратно выплачивающим налоги и хорошим отцом, который по чистой случайности, а не по своей вине оказался вовлеченным в незаконную сделку и скорее по незнанию, чем по преступным мотивам, нарушил закон и теперь взывает к милосердию Патрика Дьюка. Адвокат Берни очень ясно все это ему объяснила.
- Предыдущая
- 7/77
- Следующая