Мифология «голодомора» - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 32

• Предыдущая
• 32/32

Кроме того, крестьяне получили возможность выкупить свои наделы – да так хитро, что не понять: не то право это было, не то обязанность… Цена выкупа исчислялась, исходя из оброка, в каждой местности по-своему. Однако экономисты подсчитали, что в средней полосе России, где обитала основная масса крепостных, выкупная цена земли примерно в 2,2 раза превышала ее рыночную цену. Процедура тоже была своеобразная: земля выкупалась по «добровольному соглашению» между помещиками и крестьянами, однако помещик мог и заставить крестьян это сделать – но тогда он терял право на дополнительные платежи. Что это были за платежи и их размер – толком непонятно. В целом же получалось согласно поговорке: что пнем по сове, что совой об пень – на таких условиях можно было выкупиться на волю еще при крепостном праве, да и землицы прикупить.

Поскольку ясно, что большинство крестьян осилить условия реформы не могли, государство пошло им навстречу, взяв эту операцию на себя, а крестьянам дав добровольно-принудительный кредит на 49 лет из расчета 6 % годовых. По тем временам ставка была грабительская – а куда денешься? В итоге, с учетом процентов, земля досталась крестьянам в среднем уже в 7 раз дороже рыночной цены.

Сколько среди крестьянских хозяйств было по-настоящему сильных? Это можно оценить. Какой сильный хозяин не мечтает вырваться из общины, душившей любую инициативу? Реформа предоставила такую возможность: тому, кто заплатит выкуп за землю сразу, а не в рассрочку, надел давался в личную собственность. Это был мощный стимул. Каковы результаты? К 1882 году было выкуплено 47 735 душевых наделов (178 тыс. десятин), к 1887 году– 101 413 наделов (394 504 десятины). Зная общую численность населения по переписи 1897 года (ок. 126,4 млн чел.) и ежегодный прирост (примерно по 2 млн в год), можно прикинуть, какой процент бывших крепостных входил в эту категорию. Итак, в 1887 году население России составляло примерно 106 млн человек. Из них около 90 млн сельского населения. Из них бывших крепостных около 35 % (это условие распространялось только на помещичьих крестьян) – 29 млн. Из них мужчин (надел давался только на мужчину, независимо от возраста) – половина: 14,5 млн человек. Получается, что в течение 25 лет смогли внести полностью выкупные платежи лишь за 0,7 % наделов! Это даже и не мизер – это вообще ничто!

Впрочем, не все крестьяне торопились выкупиться – многие предпочитали временнообязанное состояние. В этом был свой смысл: продать, разлучить с семьей, запороть их больше не имели права, а с экономической точки зрения вольная жизнь для бедных хозяев ничуть не лучше крепостной. К 1880 году, спустя двадцать лет после реформы, 15 % крестьян по-прежнему оставались в положении временнообязанных. Понимая, что реформа грозит затянуться на века, в 1881 году правительство установило обязательный выкуп. Впрочем, в девяти западных губерниях (Виленской, Гродненской, Ковенской, Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Подольской и Волынской) обязательный выкуп был введен еще в 1864 году, а на Кавказе и в Закавказье, наоборот – в 1912–1913 гг.

В 1866 году началось освобождение и государственных крестьян. Там условия были получше. Крестьянин мог либо по-прежнему платить оброк государству, либо выкупить надел, а сумма выкупа примерно соответствовала рыночным ценам на землю.

Правда, их тоже «обнесли» с наделами: в центральных губерниях они сократились на 10 %, в северных – на 44 %, а выкупные платежи оказались на 45 % больше оброка.

Кстати, «отпущенные на волю» крестьяне личной свободы так и не обрели. Их забрали у помещика, зато прикрепили к земле, так что они, перестав быть рабами, сделались теперь по-настоящему крепостными. Куда бы ни поехал такой мужик, хоть в Москву, он все равно получал паспорт от общины, налоги платил тоже в общине, а при малейших неприятностях, скажем, с полицией, его тут же высылали «на родину».

Такова в основном реформа 1861 года. В ней существовало еще множество нюансов и частных определений для разных местностей, поскольку условия в каждой точке России свои. Но в целом реформа была проведена в интересах помещиков, да и государство сделало на освобождаемых крестьянах свой гешефт. В этом имелся определенный экономический резон – но о том речь впереди.

А что крестьяне? Крестьяне попросту не поверила реформе. Долго еще по деревням ходили легенды, что баре спрятали от народа подлинную царскую волю. А когда поверили – уже после 1906 года – тут-то русскому самодержавию и конец пришел.

Елизавета Водовозова приводит в мемуарах разговор с крестьянской семьей, которая слыла в их местах за одну из наиболее честных и порядочных. Но сперва – антураж.

«Когда в один из воскресных дней я войта в его избу… я застала всех членов семьи за самоваром: при этом на столе лежала связка баранок. Малышам давали по баранке и выгоняли на двор. Меня более всего поразил облик и вся фигура Кузьмы. Это был человек лет под шестьдесят, сухой, как жердь, сутулый, с лицом, на котором выдавались скулы, обтянутые желтою кожей, совершенно лысый, но с очень густыми седыми бровями, торчащими какими-то кустиками. Он сидел под образами, и глаза у него были опущены вниз даже тогда, когда он говорил: он точно разговаривал сам с собою, а когда изредка поднимал голову, глаза его бегали, как у затравленного зверя.

Перед двумя из крестьян стоял чай в стаканах без блюдечек, и перед каждым из сидевших за столом лежало по крошечному кусочку сахару. Когда кто-нибудь допивал чай, хозяйка наливала следующим, так как в семье было всего два-три стакана и одна оловянная кружка…

На мои расспросы о воле Кузьма отвечал вопросом же:

– Как така воля? Ты, барышня, из Питера, значит, поближе нас к царю стоишь, вот ты и растолкуй нам, какую нам волю царь дал. А мы, почитай, воли-то энтой и не видывали!

– Показатъся-то воля показалась, – заметил его старший сын Петрок, – да мужик-то и разглядеть не успел, как она скрозъ землю провалилась.

– Царь-то волю дал заправскую, – заговорил Федька, – читальщики о ту пору вычитывали нам не то, что попы, в манихфестах. Наши-то попы да паны подлинный царский манихфест скрыли, а заместо его другой подсунули, чтобы, значит, им получше, а нам похуже».

Дальше, как водится, пошла история о «старичке», который ездит по деревням и читает подлинный манифест. Такой старичок, либо мужик, объявлялся, наверное, в каждой волости России и вычитывал по бумажке «подлинную волю». Была она примерно одинаковой везде…

«Тут-то я всего не упомню, а выходило так, что усадебная земля, панские хоромы, скотный двор со всем скотом помещику отойдут, ну, а окромя этого, – усе наше: и хорошая, и дурная земля, и весь лес наши: наши и закрома с зерном, ведь мы их нашими горбами набили. А заместо этого, извольте радоваться, что вышло: отрезали такую земельку, что ежели в ей хоча половина годной для посева, так ты еще Бога благодари…»

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

• Предыдущая
• 32/32