Двойной заговор. «Неудобные» вопросы о Сталине и Гитлере - Прудникова Елена Анатольевна - Страница 12

И наконец, еще одно обстоятельство: в 1943 году Гитлер отдал приказ о проведении расследования деятельности Николаи. Именно в этом году гестапо впервые вышло на некоторых немецких заговорщиков, арестовало их и начало расследование. Не был ли «знаменитый и загадочный» в их числе?

Среди множества мифов о том времени есть и такой: в 20–30-е годы Советский Союз обучал у себя немецких офицеров, тех самых, которые потом гнали наши доблестные армии до самой Москвы. В качестве примера приводят даже немецкого «танкового гения» Гудериана и некоторых других крупных немецких военачальников. Короче говоря, «фашистский меч ковался в СССР». При этом творцы данной легенды даже не дают себе труда подумать: а чему и у кого могли немецкие танкисты и летчики обучаться в СССР, где в то время не было ни танковых войск, ни авиации?

Но это, действительно, было так. Немецкие летчики обучались в СССР, немецкие танкисты – тоже. Позже они составили костяк авиации и танковых частей Третьего рейха. Немецкие химики работали в советских лабораториях. Это было так, и это было не так. Потому что и танковая, и авиационная школы, и химические лаборатории были немецкими.

Учитывая крайнюю разруху в советской промышленности и крайнюю нищету германского военного бюджета, сотрудничество не могло быть широкомасштабным. Поэтому из многих возможных направлений выбрали несколько наиважнейших, без которых построение современной армии было немыслимо.

Подробно, со множеством приведенных цифр и имен, этот аспект рассмотрен в монографии С. А. Горлова «Совершенно секретно: Москва – Берлин. Военно-политические отношения между СССР и Германией», к которой автор и отсылает всех желающих подробно ознакомиться с темой. А здесь – очень кратко…

Если попытаться одним словом определить основную движущую силу политической жизни послевоенной Европы, то это будет слово «страх». Маленькие европейские государства боялись того неведомого, что появилось на одной шестой части суши за восточной границей цивилизованной Европы. Сколько Европа себя помнила, она имела дело с неагрессивной Россией – кроме некоторых счетов с Польшей, с которой счеты имелись у всех. Русский медведь был в ошейнике и наморднике, его можно было потрогать за нос и даже шлепнуть по заду, и он ничего, не обижался. Но нынешняя Россия оказалась совсем другой – агрессивной и непредсказуемой. Правившее ею безумное правительство готово было нести дальше, по всему миру, свои безумные идеи, и лишь разруха и развал всего, что только можно, сдерживали его. И Европа вдруг стала какой-то маленькой, игрушечной рядом с тем, что дышало за линией восточной границы.

Страх увеличивался по мере продвижения на восток. Если Великобритания, окопавшаяся на своих островах, могла позволить себе пускаться на опасные провокации в отношении СССР, то германское правительство очень боялось вызвать неудовольствие русских и, с другой стороны, не менее боялось вызвать неудовольствие держав-победительниц. А хуже всего приходилось полякам, жителям государства, само появление на свет которого было вызвано необходимостью создать буфер между Россией и «цивилизованной» Европой. Будущее этого государства, зажатого между Россией и Германией, у каждой из которых имелись к нему исторические счеты и территориальные претензии, было предельно ясно: при первом же удобном случае соседи договорятся и снова разделят его. Как оно в итоге и случилось.

Германия тоже была буфером – между Россией и Европой. По крайней мере, и Англия, и Франция хотели видеть ее в этом качестве. Достаточно хорошо контролируя государственную жизнь побежденной страны, они, казалось бы, могли не опасаться, что та договорится с Россией. Однако даже они не учли возможность сепаратной договоренности между советским правительством и германской военной верхушкой, которой большевики были все-таки ближе, чем опереточное республиканское правительство. Поэтому-то Европа и содрогнулась, когда был подписан договор в Рапалло.

Но все это были еще цветочки. События 1923 года, «германский красный октябрь» показал, что опасность грозит и с другой стороны. Если бы карты в ту осень легли чуть-чуть иначе, если бы Германия стала советской, то о французской гегемонии, английской гегемонии и любой другой гегемонии, кроме коммунистической, европейский континент мог бы забыть. Именно после 1923 года страны-победительницы как-то вдруг помягчели. Выплата репараций была отложена, Германия получила займы. С другой стороны, началась и политическая работа, с тем, чтобы вернуть Германию в лоно Европы. И постепенно побежденная страна стала разворачиваться к западу. Вступил в действие американский «план Дауэса» по оздоровлению немецкой экономики, и одновременно союзники заговорили о вступлении Германии в Лигу Наций.

Лига Наций была организацией откровенно антисоветской, собственно, она и существовала-то во многом, чтобы противостоять советской угрозе, и нашему правительству эти инициативы очень не понравились. Министром иностранных дел Германии в то время был «западник» Штреземан, но даже он, при всем своем тяготении к Западу, отлично понимал, что альянс надо заключать осторожно: в случае войны Европы с Советами первый удар достанется Германии с ее стотысячным войском. И Штреземан отчаянно старается усидеть на двух стульях. Разворачивая страну к западу, он одновременно пытается всячески уверить СССР в самых наилучших намерениях, вплоть до того, что Германия-де, будучи в составе Лиги Наций, сможет быть полезной и России, поскольку будет иметь возможность наложить вето на любые антисоветские инициативы.

В октябре 1925 года начала работу международная конференция в Локарно, посвященная очередным планам послевоенного устройства Европы. Россия снова была тут ни при чем. А самая отчаянная торговля развернулась вокруг обязательств Германии участвовать в общих санкциях против «агрессора» – под которым подразумевался ясно кто. Штреземан изо всех сил пытается отвертеться, объясняя, что «русские войска могут наводнить Германию, и большевизм может распространиться вплоть до Эльбы». Армии-то у немцев по-прежнему нет…

Впрочем, попытка усидеть на двух стульях до поры до времени была удачной. Продолжая заигрывать с Западом, в то же время Германия в 1926 году подписала Берлинский договор с СССР, продолжение рапалльского. Чтобы продемонстрировать лояльность страшному соседу, ее правительство пошло даже на такой довольно унизительный шаг, как помилование и обмен Скоблевского.

Это был еще один типичный персонаж эпохи. Вольдемар Розе, известный в Германии под псевдонимом «Скоблевский», во время событий 1923 года был организатором «немецкой ЧК» и «немецкой Красной армии». Он разрабатывал планы проведения восстаний в промышленных центрах Германии, занимался и непосредственно политическими убийствами. (Кстати, в числе прочих терактов «германская ЧК» планировала убийство фон Секта – Коминтерн в очередной раз, как обычно, плевал на государственные интересы.) Скоблевскому не повезло, он был арестован и 22 апреля 1926 года приговорен к смертной казни. Затем этот приговор был заменен пожизненным заключением.

Впрочем, советские власти ничем не смущались, и ответ последовал незамедлительно. По обвинению в шпионаже чекисты арестовали четверых немецких студентов. В июне, спустя всего два месяца после суда над Скоблевским, их также приговорили к смертной казни. Русские нимало не скрывали, что между германским и советским процессами существует причинно-следственная связь. А затем, тем же летом 1926 года, для устранения «политических инцидентов», мешающих нормализации отношений между государствами, и так далее… с советской стороны последовало предложение: обменять Скоблевского и еще троих, осужденных в Германии за шпионаж в пользу СССР, на 14 немцев, арестованных в Союзе по политическим обвинениям, в том числе и пресловутых студентов. Несмотря на противодействие военного министерства Германии, воспринявшего как оскорбление помилование такого человека, как Скоблевский, договоренность была достигнута. А что еще, спрашивается, немцам оставалось?