Оборотный город - Белянин Андрей Олегович - Страница 31
- Предыдущая
- 31/67
- Следующая
— На закуску чего-с пожелаете-с? Грибки-мухоморы, огурчики с плесенью, расстегаи покойницкие, икра лягушачья али просто рукавчиком занюхаете?!
— Рукавчиком, — чуть отдышавшись, решил я. Знаем мы, из чего готовят на их кухнях, тут даже чисто вегетарианское в рот брать не стоит. Отравишься, к нежной радости повара, и будешь подан на блюде уже следующим посетителям…
— Ага! Вот где он! Думал в кабаке спрятаться, ан не выйдет! — В двери вломились три рогатых обормота с нечищеными рылами. — Вот те и хана пришла, казачок! Вот те и…
— Он у меня водку кушает-с, — как-то необычайно спокойно заметил кабатчик, и в его руках из ниоткуда появились длинные изогнутые ножи.
Троица побледнела пятачками, затруднённо дыша розовыми сопелками.
— А-а… когда докушает?
— Торопить не буду-с.
— Ни-ни, и в мыслях не было, мы за дверью подождём, — понятливо кивнули мои преследователи, скромно выходя задом.
Плечистый хозяин, не убирая ножей, обернулся ко мне, я быстро выпил, так же молча достал саблю, положил её перед собой и указал пальцем на опустевшую стопку. Мгновение спустя она была наполнена. Вот и ладушки, куда мне спешить, водка тут вполне приличная, Прохор из трубы не убежит, так что отдохну-ка я пока здесь, дождусь, пока Катерина сама меня найдёт…
— А вы, поди, сам Иловайский будете-с?
— Не без этого, — уклончиво ответил я. Ибо «сам Иловайский» — это мой дядя, а я так, всего лишь двоюродный генеральский племянник.
— Фамилия известная, вторая рюмка за счёт заведения-с.
— Знатно, — с уважением кивнул я. — Присядете?
— За честь почту-с. — Косой кабатчик выволок высокий табурет из-за стойки и, усевшись рядом, охотно налил себе такую же ёмкость. — Смею полюбопытствовать: какими судьбами в наших краях-с?
— По личному делу.
— Углублять не будем-с, понятие имеем-с. — Он чинно чокнулся и первым опрокинул стопку. — За ваше здоровье и удачу-с!
Я на секунду прикрыл глаза, раздался скрип двери, тихий вздох, и что-то мягкое садануло меня по руке, расплескав водку на пол…
— Хорунжий, мать твою! Ты чё ж творишь, а?! — На пороге впритык стояли мои старые друзья (знакомые упыри, приятели, бывшие враги, нынешние товарищи по счастью и несчастью) Моня и Шлёма. Последний в одном лапте, второй валялся рядом со мной, судя по всему, им в меня и швыряли.
Я с лёгким раздражением отставил пустую стопку и демонстративно вытер капли с рукава.
— Ты с кем энто пьёшь? Это ж Вдовец! Ему человека отравить — раз плюнуть! «Вторая рюмка за счёт заведения»… Жить надоело, чё ли?!
— Палёная… — прозрел я.
Кабатчик с ненавистью глянул на упырей, высморкался на пол и без объяснений вернулся за стойку. Моня кинулся ко мне, а Шлёма к лаптю. Ну и что прикажете делать православному казаку, когда нечистая сила спасает его от верной смерти? И рад бы сразу в морду, по традиции, да ведь нельзя таким неблагодарным быть, пришлось пожать руки…
— А нас за тобой Хозяйка навострила, мы-то в другом трактире сидели, поскромнее, но зато и побезопаснее. Чинно сидим, пироги с хрящами кладбищенскими трескаем, да тут из рога на стене как заорёт девичьим голосом: «Эй там, на барже, менеджеры по связи с общественностью, аллё! А ну резво ноги в руки и в марш-бросок за Иловайским!» Моня говорит: да где ж мы его найдём? А нам: «В последний раз видела, как он к Вдовцу забежал!» Ну, думаем, раз к Вдовцу, так это, может, и впрямь уже последний…
— Катенька-а, — умилённо пробормотал я, чувствуя, как сердце наполняется весенним теплом. Всё-таки не забыла, не бросила на произвол судьбы, прислала хоть кого на подмогу.
Хозяин заведения вышел к нашему столику и молча поставил три рюмки. Упыри залихватски хлопнули не чокаясь!
— А вы… оно… отравлено же?! — вздрогнул я.
— Спохватился, — хитро улыбнулся Моня. — У Вдовца, всем известно, кажная чётная водка — травленая, а кажная нечётная — чиста, ровно слеза цыганская! Тебе третью налили, нам по первой, чё бояться-то? Пей смело!
— Воздержусь, пожалуй. — Интерес к алкоголю пропал мигом, играть на этом поле краплёными картами больше не было никакой охоты. — Расплачусь, и валим отсюда, у меня к Хозяйке два срочных дела. Во-первых, Прохор застрял, во-вторых, тут кое-что ценное надо бы выкопа…
Все присутствующие быстренько навострили уши, но я вовремя закрыл рот на замок. И так сболтнул лишнего из-за водки, будь она неладна, выложил на стойку медный пятак, сунул клинок в ножны и первым направился к дверям. Моня и Шлёма поднялись следом.
— Иловайский, ты тока обиду на сердце не держи, — тихо напутствовал вслед кабатчик. — У всякого трактира свои правила, теперича и ты мои «чётные-нечётные» знаешь, заходи, коли душа попросит…
Я подумал, обернулся и кивнул.
— Эт ты правильно, — тихо поддержал Шлёма. — Вдовец — мужик неплохой, да не свезло ему по жизни. Ты при случае отца Григория расспроси, он те всё про него распишет…
Ответить я не успел, да и надо ли было? Какая мне, по совести говоря, забота о трагичных судьбах русской нечисти, по тем или иным причинам не успевшей меня съесть?! Тут только начни углубляться с состраданием… Бдительности терять нельзя ни на минуту — они же будут рыдать у вас на груди, пока не подберутся поудобнее к горлу, и всё, пропал! А мне рисковать нельзя, у меня служба, дядюшка ждёт с заданием…
При мысли о моём дражайшем дяде-генерале я невольно взялся за рукоять сабли, но ожидаемой засады за дверями кабака почему-то не оказалось. Ни той троицы кровососов с рожками, ни догонявшей меня толпы, практически вообще никого. Ну так, пара прохожих, спешащих по своим делам и не обращающих на меня, живого казака, ровно никакого внимания. Подозрительно до икоты.
— Да не тронет тебя никто, Хозяйка распорядилась, недогада! Видать, всё ж таки глянулся ты ей, хорунжий…
Я подкрутил усы, забекренил папаху и ускорил шаг. Да здравствует чёрное наполеоновское нашествие «двунадесяти языков», давшее возможность битым французам закопать клад, крестьянам принести карту, а мне повод обратиться за помощью к самой красивой и замечательной девушке на всём белом свете!
Разумеется, это аллегорическое преувеличение: весь белый свет я не обошёл, да и на фиг надо столько топтаться, когда совсем рядом, буквально в двух-трёх кварталах кривыми улочками, за высоким забором, под охраной адских псов живёт та, которая всех милей певучему казачьему сердцу…
Моня и Шлёма честно сопроводили меня до ворот, по пути предлагали заглянуть на чашушули к отцу Григорию, но я отказался. У хлебосольного грузинского батюшки меньше чем на час нипочём не задержишься, а уйти не выпив — обида страшная, а время не ждёт, и мой денщик тоже, так что заскочу в другой раз.
— Ну гляди, казачок, была бы честь предложена. Мы тя тут подождём, на нас Хозяйка охранные грамоты не выписывала.
И это, кстати, разумно. Катерина чётко блюла субординацию — её должны бояться, а демократичное появление пары болтливых, услужливых упырей в её высоких хоромах могло привести к самым неприятным последствиям. Мне можно, меня приглашали, меня даже ждут. Я поднял руку, чтоб постучать, и в тот же момент над воротами поднялись две кованые львиные морды…
— Ложись!
Мы все трое плюхнулись на пузо, прикрывая друг друга руками. Однако ожидаемого палящего огня на наши бедные головы так и не обрушилось. Вместо этого львы, насмешливо фыркнув, выпустили чёрную струйку дыма из ноздрей, а знакомый голосок, заливисто рассмеявшись, объявил:
— Купился-а! Так тебе и надо, я, между прочим, ещё с прошлого раза не отошла, когда ты с меня после душа полотенце содрал.
— Чё?! — не поверили своим ушам мои кровососы. — Да ты хват, Иловайский! А чё ты ещё с Хозяйкой содеял?
— Не драл я её полотенце! — вспыхнул я.
— Полотенце-то не драл, а вот саму…
Я вовремя успел отвесил Шлёме оплеуху, Моня тоже добавил со своей стороны, не дожидаясь, пока Хозяйка включит что-нибудь более смертоубийственное. Впрочем, она сделала вид, что не поняла намёка, и открыла мне калитку в воротах.
- Предыдущая
- 31/67
- Следующая
