Перехват - Георгиева Инна Александровна - Страница 11

• Предыдущая
• 11/89
• Следующая

— Думаешь, будут поучать?

— Мне шестьдесят шесть, и я не замужем, — вымученно улыбнулась я. — Думаю, они просверлят мне череп, вставят в дырку трубочку для коктейля и выпьют мозг вместо пунша.

Эйва со скорбным лицом покачала головой. Ребята знали, что раз в месяц я вынуждена навещать родных, как и то, что это не приносит мне большого удовольствия. Странно: за столько лет я могла бы привыкнуть. Тем более что страдала не в одиночестве: мои братья бывали дома не реже. Как и остальные волки. Это, можно сказать, наша видовая традиция: не давать детишкам забывать о родной стае. Потому некоторые ездят домой даже чаще, а особо отчаянные — подумать только! — до самого брака живут с родителями под одной крышей.

От этой мысли я содрогнулась: наверное, такое могли позволить себе только те, кто никогда не общался с аристократками! Ибо это особый вид женщин, для которых изводить других своими ремарками, поправками и остротами — что-то вроде любимого спорта. Иногда у меня складывалось впечатление, что мама — какой-то древний бог истерик и нервного срыва, а я каждый месяц привожу ему на заклание жертвенного ягненка. Причем в роли ягненка выступала я сама.

Неудивительно, что день встречи с родителями был обведен в моем календаре жирным черным кружочком. Я бы еще череп с костями пририсовала, если бы была хоть немного сильна в изобразительном искусстве.

— Ничего, Джейн, — вслух утешала саму себя, ведя машину в медленном потоке таких же бесшумных Тесла (с тех пор как в столице ввели запрет на использование любого типа личных авто, кроме электромобилей, трассы перестали быть не только причиной бензинового смрада, но и оглушительного грохота работающих двигателей). — Это только на один день. Ты приедешь, тебе быстро расскажут, какая ты недостойная дочь, и отпустят с миром.

Обманывала, конечно. Лгала себе прямо в глаза, отраженные в зеркале заднего вида. Потому что отлично понимала: сегодня мама меня так просто из когтей не выпустит. В другое время — может быть, особенно если отец встанет на защиту. Но в этот раз он вряд ли захочет вмешиваться. Скорее уж запрется у себя в кабинете сразу после того, как поприветствует высокопоставленную гостью.

Я свернула на мост и задумалась: а ведь отец у меня совсем другой. Не похожий на мать. При всей своей строгости и даже суровости он верит в любовь. Причем не в какую-то там любовь, а в тот самый пресловутый волчий инстинкт. О котором слагают сказки и поют в старинных песнях. Что характерно, в драконов, о которых рассказывается в тех же сказках, он не верит, а вот в инстинкт — всей душой. И где логика? По мне, так ересь что одно, что второе.

— И вообще, — я съехала на нижний ярус магистрали, — для того, кто живет с моей матерью, поверить в злобное, падкое на золото чудовище было бы проще простого.

К слову, Касиус с абсолютно серьезным видом рассказывал о предках, которые повелевали огнедышащими крылатыми монстрами размером со средний «боинг». Доказательств у него не имелось, но и верить ему у нас причин не находилось. А раз драконы когда-то существовали на Дирах-два, почему бы не предположить, что они также жили на Земле? Это уж точно звучит более правдоподобно, чем то, что свою истинную любовь оборотни могут определить по запаху.

Вы сами посудите: бежишь себе по городу, никого не трогаешь, и вдруг — бац! Почуял запах и рехнулся от неземной страсти! Что за бред? Как можно перечеркнуть все свои планы и надежды из-за какого-то запаха?!

Ладно, не буду спорить: такое действительно могло сработать несколько веков назад. Когда еще не существовало частичного обращения. Но с тех пор знаете сколько воды утекло? Я вот, например, уже несколько десятков лет не обращалась волчицей — даже не уверена, получится ли у меня сделать это сейчас. Так что же выходит: я навеки потеряла свою истинную любовь? Не смешите мои тапочки!

Запах вообще не может быть показателем! Разве что — когда дело касается еды. Вон несколько лет назад у людей была мода на все натуральное. В том числе на «натуральный аромат тела». Целый год, между прочим, экспериментировали. Он в нашу историю так и вошел: «вонючий год». Мы, нелюди, тогда друг друга на улице узнавали по скорбным лицам и сморщенным носам. Смрад стоял такой, что глаза слезились! И что-то я не помню, чтобы случился бум рождаемости или бракосочетаний. А вот то, что всякие хищники активизировались, — это да. Это было. Наши руководители из МАРАП всех на уши поставили, чтобы хоть как-то обезопасить смердящих человечков.

Хорошо, что мода длилась недолго. И за это следует благодарить нас, волков. Аристократы тогда проявили себя во всей красе и вернули утраченную популярность дезодорантам и парфюмам. Теперь люди благоухают розами и фиалками, за запахом которых совершенно не чувствуется тело. Ну и мы стараемся не отставать. И как, скажите, в такой ситуации узнать «любимого», если он пахнет табаком с нотками хвои? Да я иногда путаюсь: это передо мной оборотень или обычный человек с необычными модификациями? Он же может пахнуть как свежая выпечка, а выглядеть как помесь обезьяны с гиеной! Что это за мода такая — лисьи уши, накладные когти, змеиные языки? Или вот этот последний писк: кошачьи усы! Люди, вы издеваетесь?!

Я прервала размышления, когда подвела машину к центральному входу в семейный особняк. Окинула мрачным взглядом двенадцать мраморных ступеней, массивную дубовую дверь и ближайшее окно в два человеческих роста. Дом детства. Мамина отрада. Погребальный костер для папиных капиталов. Три этажа, двенадцать спален, семь ванных комнат, две оранжереи и полк слуг. Аристократка, что с нее возьмешь. Во всем любит размах.

Невесело улыбнулась своему отражению. Желание нажать на газ и смыться, пока не засекли, стало почти непреодолимым. Но вместо этого я достала из бардачка помаду.

— Пускай думает, что я хотя бы старалась, — заявила, разрисовывая губы.

А затем быстро, не давая себе шанса передумать, взбежала по ступеням.

Дверь открыл Ганс — старый приятель отца. Отчаянный вояка, он несколько раз попадал в плен, был серьезно ранен, в результате чего охромел, стал шепелявить и ослеп на один глаз. Вторым же злобно сканировал окружающий мир, пытаясь опознать врагов. Короче, худшего кандидата на роль дворецкого найти сложно. Но отцу, который к Гансу питал почти братские чувства, на это было плевать, а мать-аристократка ни за что не позволила бы себе пойти на открытый конфликт с мужем. Потому Ганс уже столько лет служил в особняке, что я с трудом представляла свое возвращение домой без его картавого и по-военному краткого:

— Идите в оранжерею, мэтр. Вас ждут.

— Отец там? — спросила с надеждой. Мне ответили очень красноречивым взглядом. — Понятно…

Надежда не оправдалась. Папенька смылся, откупившись мной. Что ж, я была к этому готова.

— Добрый день! — с приклеенной улыбкой постучала в дверь оранжереи. — Мама?

— Джейн! — Из глубокого плетеного кресла поднялась Эленор Стрэтон, моя драгоценная родительница. Высокая, худощавая — те, кто знаком с Эленор, не могут поверить, что она родила шестерых детей. Мама не потеряла своей привлекательности и выглядела значительно моложе своих лет. Хотя, возможно, дело было в тех нечеловеческих усилиях, которые она тратила на поддержание внешнего лоска.

«Представляю, какое количество шпилек у нее в волосах, — подумала я, глядя на конструкцию из темно-каштановых прядей, возвышавшуюся на маминой голове. — И закрепителя столько, что к камину ей лучше не подходить».

Мама в свою очередь пробежала по мне глазами, с недовольством (а как же иначе?!) качнула головой и обернулась к подруге:

— Брагислава, познакомьтесь. Моя дочь, Джейн Доусон.

Я мысленно покачала головой: Эленор, Фенрир, Брагислава — за что аристократы так ненавидят своих детей?

А мамина подруга одарила меня еще одним чопорно-презрительным взглядом и уточнила:

— Дочь? Та самая, которая не замужем?

— Та самая, которая единственная, — мрачно ответила я и по маминому лицу поняла, что разговор у нас не задастся.

• Предыдущая
• 11/89
• Следующая