Месяц Аркашон - Тургенев Андрей - Страница 16

Конечно, мы отвлекались от траха. Ели-пили. Смотрели видео. У Вдовы кино мало, но есть какое-то количество смешного старья типа «Брака по-итальянски». Пару раз сразились в шахматы: она победила. Я ее научил раздваивать нос. Скрещиваешь указательный и средний на правой руке и проводишь по переносице, и тебе кажется, что носа у тебя два (она тут же осведомилась, раздваивается ли по этой методе член). Она в ответ научила меня умножать на девять с помощью десяти пальцев: положил пальцы двух рук на столешницу и, если хочешь умножить на девять три, поднимаешь третий палец: слева остается два, а справа семь. Я научил ее играть в «Быков и коров» (при случае и вас научу). О чем-то мы болтали, конечно. О разных пустяках: о дожде, о ночных тенях на потолке. Да, и спали, разумеется. Но самый длинный сон не продолжался больше трех-четырех часов. Я просыпался оттого, что она держит меня за член и он уже обретает под ее нетерпеливыми пальцами боевую форму. Или проснусь, а моя рука, оказывается, что-то ищет в ее ахающей влаге.

Впрочем, говоря, что мы «не вылазили из постели», я несколько сгущаю краски. Точнее, говорю только о себе: я и впрямь не вылазил. Но Женщина-кенгуру ухитрялась при этом бодро управляться с хозяйством. Всякий раз, выходя из душа, я заставал ее с хэнди наперевес: значения ее отрывистых реплик я не понимал, но силы — нельзя было не ощутить. Забавно, что в моем присутствии ее телефон портил воздух гнусавой трелью очень редко, но сразу трезвонил, стоило мне залезть в душ или ей — выйти в коридор. Забытье в моих объятиях она часто прерывала быстрым и, надо думать, эффективным нырком к себе. Однажды, например, отрубившись после страстного акта и проснувшись — свидетельство будильника — через два часа, я узнал, что она, будто и не покидавшая моей охапки, успела за это время заработать сто штук. Как-то я подглядел один ее низкий старт. Зрелищная была сцена. Глаза ее открылись с плотным жестяным стуком — будто в кукле сработала пружинка. Щелк — и блаженное выражение уступает сосредоточенному. Женщина-кенгуру встала сомнамбулой и решительными шагами, строго по прямой, покинула комнату, как поезд перрон. Дверь она прикрыла неплотно, и через мгновение я уже слышал летящие в хэнди хрипловатые клочковатые команды. Я проваливаюсь в сон, а когда прихожу в себя — Самка рядом, теплая, играет в полусне моей мошонкой.

Моя страсть предел имела, я бы обошелся и половиной соитий, но Женщина-с-большими-ногами так стонала подо мной и на мне, вдоль меня и поперек, что было бы большим грехом не заставлять ее стонать еще и еще. Когда мне надоедал этот одноообразный стон, я сжимал в объятиях других женщин, вплоть до Пухлой Попки, но Алька не примстилась ни разу.

О миссии своей я скоро забыл. В постели с Зеленоглазой Феей я был собой, ну, хорошо, почти собой, мужчиной-по-заказу, и вовсе не играл роли Мертвого Мужа. Ну, забыл. И Женщина мне о задании не напоминала.

В какой-то день она сказала:

— Сегодня в Аркашоне открывают памятник устрице.

— Давно пора, — одобрил я. — Какой-то конкретной или Устрице-эйдосу?

— Эйдосу. В шесть у фонтана напротив мэрии. Потом прием в мэрии. Мы можем пойти вместе.

Я попытался представить прием в мэрии Аркашона. Отец как-то брал меня в юности на банкет в наш ЦК, но я быстро нажрался в срач и мало что запомнил. А в Париже меня только что звали на прием как раз в мэрию, в связи с пляжным фестивалем, но тут уж я напился заранее и до приема не дошел. Что же, можно еще раз попробовать. Надо полагать, стечется местный бомонд. Устричное лобби в полном комплекте. Городское начальство, бизнесмены и бизнеследи, хотя бы в лице Женщины-кенгуру, педераст-скульптор (натурал не стал бы ваять устрицу), директор устричных плантаций на Острове Устриц (до него полчаса на туристическом мокрошлепе, я не плавал; там бы монумент и воздвигали), настоятель аркашонского Нотр-Дам, хищно перебирающий четки… Ни одного знакомого лица, кроме Женщины-кенгуру. Удивление, изучающие взгляды, двусмысленные улыбки.

— Это, конечно, экспириенс, — сказал я. — Давай сходим. А кем вы меня представите, мадам? Новым деканом философского факультета?

— Совру что-нибудь. Скажу, что ты журналист из Парижа. Пишешь книгу о благородных бизнесменах. Интересуешься судьбой моего мужа.

И ехидно улыбнулась. Было ясно, что цель мероприятия в другом. Бог знает в чем. Да просто фраппировать аркашонскую элиту — уже достойная цель для Женщины-кенгуру.

— Ты наденешь его костюм, — командовала Хозяйка. Она уже превратилась в Хозяйку. Голос тверже, черты лица четче. Даже нагота ее — стала другой. Она сидела на кровати, скрестив ноги. Широко раскрытая валгалла видна в деталях. Но это уже не податливая плоть, готовая отдаваться и отдаваться. Та же кожа, те же волосы и складки, но выглядит все иначе: роскошно-неприступно, как-то военизированно подтянуто. — Выберешь какой.

Мне стало сразу гадковато. Это совсем другая история: идти на прием в мэрию в чужом, на размер или два больше, костюме. В статусе клоуна, которого привели позабавить почтенную публику. Меня задел ее тон: так разговаривают с приговоренными к увольнению слугами. Я хотел возразить, глянул на Женщину и обнаружил в ее глазницах два холодных равнодушных малахита. Она была далеко. Она бы не расслышала моих возражений. Уверенностью-безапелляционностью, царственным контуром неожиданно мимикрировавших под мрамор плеч — она подчиняла меня своей воле.

«В конце концов, — уже думал я, — я ведь и есть покупной клоун. Артист. Вот уж кому нечего стесняться, так это артисту. Выступи, покажи, на что способен. И потом — а ты в чем собирался идти на прием в мэрию? Все равно у тебя нет приличного костюма…»

Короче, я покорно поплелся за нею в гардероб Идеального Самца ревизовать смокинги и фраки. Выбрал себе черную двойку поскромнее. Ну, на фоне этого гардероба поскромнее, а для меня — шикарная просто обертка. Костюм даже не был велик. Или это я так лихо раздвинулся в нем, имитируя осанку Идеального Самца.

В окно несколько раз коротко заглянуло солнце. Хозяйка захотела гулять. Мы выползли в парк Казино. Служители трамбовали тяжелый мокрый песок — реставрировали тропинки. На грязной скамейке сидела грязная собака и ожесточенно молотила себя по уху задней лапой. Унылое зрелище являла открыточная достопримечательность: кораблик, сквозь который прорастили клумбу. Цветы съежились и свалялись, как старая шерсть. Мы немного пошатались по парку, быстро изгваздались, пошли в здание Казино — пить кофе на веранде ресторана. Моя спутница, крепко о чем-то задумавшаяся, рассеянно листала «Новости Аркашона» (в городе две газеты — «Новости» и «Курьер»). Иногда она, читая, по-птичьи сворачивает голову набок: я уже выяснил, что таким макаром Упоительная Самка встречает курсив.

— Помнишь, я говорила тебе про тайфун, который может напасть на Аркашон? — спрашивает из-за газеты Женщина-страус.

— Антициклон, ты говорила, или циклон, — уточняю я. — И что? Разве он уже не напал? Вернее, еще не напал?

— Это был не он. Это просто дождь. А тайфун — его зовут Марта — потерялся где-то в океане. Синоптики за ним рыщут, но пока безрезультатно. Может быть, еще вернется.

Ну, вернется так вернется. Только в эту секунду я наконец ощутил, что значит оказаться на свежем воздухе после сотни часов заточения. Все эти часы я провел словно в вате. Ни запаха, ни звука, ни ветерка извне. И полчаса в парке я продолжал оставаться в вате. Все заложено: уши, нос, поры кожи. И только сейчас отовсюду вылетели невидимые пробки, и я ощутил ветер на щеке, услышал шелест листьев и шин за оградой, детский плач у башни, аромат прелой листвы. Попросил двойной скотч. Скотч принесли. Я сделал большой глоток. Посмотрел на Женщину. Я не уловил, когда с ней произошла перемена. Теперь она сидит, сжимая в руках газету, и смотрит вдаль пустым, невидящим взором.

— Ты в порядке? — спрашиваю я.

— Нет, — быстро говорит Женщина. — Мигрень. Жутко болит голова… Нужна таблетка.

Женщина оглянулась. На веранде официанта не было. Я помахал рукой в сторону стеклянной двери. Меня не заметили. Я пошел к бару клянчить таблетку. Когда вернулся, газета со стола испарилась.