Жребий викинга - Сушинский Богдан Иванович - Страница 28

• Предыдущая
• 28/96
• Следующая

Более получаса около тысячи знатных горожан стояли и смотрели на двери, за которыми исчез их князь, ожидая, что будет дальше. Но вместо князя появились дружинники. Сначала они изрубили собравшихся, затем, ведомые сотниками, отправились творить скорый суд по дворам городской знати.

Звенели церковные колокола, хотя не ясно было, кто приказал бить в них посреди ночи, пылали подожженные кем-то усадьбы, хотя князь приказал ничего не жечь, а в разных концах города били в набатные подвески, словно к городу подступала орда. Многие горожане прямо ночью, кто в чем был, старались побыстрее вырваться из города, чтобы укрыться в окрестных лесах и пригородных садах. А в это время Ярослав стоял на смотровой площадке самой высокой башни и смотрел на все происходящее в городе с каким-то странным безразличием.

Да, это действительно было безразличие, лишь слегка замешанное на чувстве горькой досады за то, что все его попытки сжиться со знатными мужами Новгорода, поддерживать в нем мудрый лад, хорошо укрепить свой град и достойно защищать горожан от всяческих напастей, — так ни к чему и не привели. Вернее, привели к этой кровавой резне, к этой содомной ночи.

Больше всего Гаральд опасался, что его брат Олаф II Харальдсон решит остаться здесь, в столице Швеции, если не навсегда, то по крайней мере надолго. Слишком уж приветливо встречал шведский король Улаф Шётконунг свою дочь и ее мужа, слишком пышным оказался прием, устроенный в их честь; на удивление пристальным вниманием окружала их во время этого визита почти вся столичная знать.

— Что-то уж больно трогательно привечают нас в этой стране, — усомнился в искренности всего происходящего никому не доверявший начальник охраны норвежского короля Скьольд Улафсон, беседуя в присутствии юного принца с конунгом Гуннаром Воителем. — Словно к ним прибыл не лишившийся своего трона король-изгнанник, который непонятно где и на какие средства собирается существовать и куда держит путь, а властитель великой соседней державы, от миролюбия коего зависит: быть между ней и Швецией миру или же вновь полыхать войне.

— Ты забываешь, что такими почестями Улаф Шётконунг чествует свою дочь.

— С каких это пор мы, норманны, стали оказывать такие почести женщинам, кем бы они нам ни приходились? — хитровато улыбнулся Скьольд.

— Мне и самому как-то пришло на ум, — признался Гуннар, — что когда соседний король так гостеприимен, то это может означать одно из двух: то ли нас хотят поскорее выпроводить, то ли, наоборот, дают понять, что нам не остается ничего иного, как наниматься к ним на службу.

— И мы должны согласиться, что это лучше, нежели быть случайно отравленным на прощальном ужине.

Гуннар задумчиво помолчал, а затем со свойственной ему мрачной невозмутимостью напомнил начальнику охраны:

— В любом случае принимают так не нас с тобой, а короля. Ты говоришь: «Отравить…» Так ведь отравить могут и дома, в Норвегии. Скорее всего, именно там, дома, от рук своих же это и случается. Разве не так, будущий король всех норманнов? — обратился он к Гаральду, и улыбка его показалась принцу столь же мрачной, сколь и беззаботной.

— Нужно окружать себя такими людьми, которым правитель верил бы и которые верили бы правителю.

Конунг и начальник королевской охраны многозначительно переглянулись, однако ни подтверждать, ни оспаривать это утверждение будущего правителя не стали, иначе им пришлось бы объяснить юноше, которого они уже воспринимали как преемника Олафа, что запомнить подобные изречения куда проще, нежели придерживаться заложенных в них постулатов.

— Лучше бы тебе обратиться с кое-какими вопросами к самому королю Олафу, а не к его брату, — посоветовал конунгу Скьольд.

— А тебе — поделиться с королем своими опасениями.

Все трое оказались в числе тех, кто вместе с норвежской королевской четой был приглашен на пир местной знати. Но до ужина еще оставалось немало времени, и потому Гуннар предложил пройтись по окрестностям дворца и вдоль моря. Там, во дворе, к ним присоединился и Льот Ржущий Конь.

— С бывшим королем Олафом мне еще тоже предстоит поговорить. Но сначала хочу вдоволь наговориться с будущим королем всех норманнов Гаральдом Суровым, — положил свою тяжелую руку на плечо ученика Гуннар Воитель, — пока он еще только… будущий король. А то ведь потом, когда взойдет на трон, станет таким же недоступным, как и все прочие.

— Поговорить со мной можно будет всегда, — с отроческой категоричностью заверил его Гаральд. — Потому что я всегда буду слушать каждого, кто станет предлагать что-то важное для Норвегии и викингов.

— Слушать — да, будешь. Но сумеешь ли услышать?

— Я подумаю над этими словами, — как можно строже и вдумчивее молвил Гаральд то, что говорил всякий раз, когда затруднялся с ответом. — Но я тоже опасаюсь, что Олаф решит остаться здесь. Мне бы этого не хотелось.

— И нам не хотелось бы, — нерешительно поддержал его Скьольд. — Хотя лучше было бы держаться поближе к занятой датчанами Норвегии, дабы враги чувствовали, как звенят мечи наших воинов и поют их стрелы.

— Сегодня утром я спросил Олафа Харальдсона, что нас ждет дальше, — молвил Гаральд. — Так вот, он предупредил, что мы не сможем покинуть Сигтун[44] до тех пор, пока не состоится пир, который он готовится дать по случаю нашего прибытия.

— Кстати, на нем будет представлена некая родственница шведского короля по имени Сигрид Веселая, — добавил Гуннар.

— Опять Сигрид?! — изумился Скьольд.

— Это имя действительно заставляет людей настораживаться, — улыбнулся Гуннар. — Все тут же вспоминают пир, устроенный Сигрид Гордой, вдовой короля Эрика Победоносного, по случаю очередного сватовства ее кем-то из настойчивых женихов[45]. Тем более что эта Сигрид — тоже вдовствует, и ожидается, что в день пира к ней тоже будут свататься несколько женихов, два из них — франк и датчанин — уже прибыли и томятся ожиданием. Невеста, говорят, богатая и совсем еще не старая.

— Харальдсон прав: было бы невежливо выйти в море, не дождавшись этого пира и сватанья, — сказал Гуннар.

— Почему бы и тебе не испытать своего счастья? — спросил его Скьольд. — Ты ведь тоже вдовец и тоже… конунг. Предоставляется возможность породниться со всеми могучими правителями Скандинавии, со многими знатными людьми.

Гуннар скептически хмыкнул и еще более скептически поморщился.

— Если к сонму женихов присоединюсь еще и я, тогда уж Сигрид Веселая всех нас точно сожжет, следуя примеру своей тетушки. Только в отличие от Сигрид Гордой, сжигать будет … весело.

— Да, совсем забыл, — вновь заговорил Гаральд. — Олаф сообщил, что сегодня в Сигтун прибыл князь Святослав, какой-то дальний родственник великого князя Руси Ярислейфа, кажется, того самого, к которому мы вроде бы направляемся. Правда, сейчас этот Святослав является князем без княжества, но все же.

— И тоже прибыл, чтобы жениться на Сигрид Веселой, кхир-гар-га?! — догнал их державшийся чуть позади Льот Ржущий Конь, невольно подслушавший, о чем они говорили. — Неужели во всей Руси не могут подыскать невесты для князя?! Хотя я слышал, что княжеств там множество. Не предложить ли ему свою жену, Рыжую Альфиду? Признаться, она мне порядком надоела. А Гаральду могла бы присмотреться моя дочь, тоже огненно-рыжая, как и ее мать.

— Льот, — жестко остановил его Гуннар Воитель, — мы говорим сейчас с будущим королем всех норманнов. Поэтому советую быть мудрее и деликатнее, иначе в день коронования Гаральда Сурового первым окажешься под секирой палача.

— Можешь считать это пророчеством, — поддержал его Скьольд. — А что касается Святослава… Приезд родственника Ярислейфа — важная весть. Хорошо бы прибыть в Русь вместе с ним и еще одной норманнкой, Сигрид Веселой, которая не отправится в далекий путь без отряда воинов. Этот отряд мы сможем со временем переманить к себе, чтобы пойти войной на захватчиков-датчан. А пока что пусть Ярислейф увидит, что мы прибыли с его осчастливленным родственником и большой дружиной. Надеюсь, это вселит уважение к нам.

• Предыдущая
• 28/96
• Следующая