Край забытых богов (СИ) - Борисова Алина Александровна - Страница 64

• Предыдущая
• 64/91
• Следующая

Но вот не смогла… Как он там говорил, этот тихий вежливый мальчик? «Не можешь кричать от страсти — кричи от боли»?

— Что такое байята, Лоу?

Вампир, уже пододвинувший мне стул, словно в лучшем ресторане, и снимающий крышку с тарелки с едой, чуть дернулся, морщась.

— Забудь, Ларис, ладно? Он был не в себе, молол ерунду. Воздержание вампирам не свойственно, ты же знаешь. И, когда приходится так тормозить, сама уже видела, случается всякое. Кто в ступор по малолетству впадает, у кого мозги за языком не успевают.

— И все же?

— Есть вещи, про которые лучше не знать, — он пытается быть непреклонным.

— Правда? Только это меня собирались сечь тем кнутом, раз уж на большее не сгодилась. И ты думаешь, мне не стоит знать, что именно мечтает сделать со мной твой скромный вежливый друг?

— Мечтать он может о чем угодно. Один и в душе. А в жизни — сомневаюсь, что он когда либо пробовал. И еще больше сомневаюсь, что попробует.

Просто смотрю на него. Молча, но выжидательно.

— Байята — игра обезумевших Древних, — нехотя роняет Лоу. — Тьма, пришедшая с нами из Бездны и осевшая в душах.

«Игра»… Как у них все изящно. Изысканные вампирские игры.

— И в чем же суть… игры? Что такое «кнут для байяты»? Чем он отличается от всех прочих, не «игровых»?

— Он рассекает кожу с первого удара. Без особых усилий. Этого достаточно, чтоб мы закрыли тему?

— Нет. Я хочу знать, чем мне угрожали, а главное… почему? Я смысла не понимаю. Причины. Почему недополученную страсть тот же Каритинор захотел заменить страданием? Вы же эмоции пьете, так для чего?.. Если я хочу выпить сладкого, я не стану заменять его горьким.

Он вздыхает, сдаваясь:

— Ну хорошо, я попробую объяснить. Вот только вряд ли стоит об этом во время еды, — он кивает на мой остывающий завтрак.

— Почему? — светски удивляюсь я. — Мы же про еду… Ты правда думаешь, что если ты не расскажешь, я смогу выкинуть это из головы? — продолжаю уже серьезно.

— Ну, давай попробуем разобраться, — он берет себе стул, садится рядом. — Все началось… наверно… во времена Великого Голода. Эпидемии выкашивали людей, отсутствие еды косило вампиров… Собственно, все наши традиции разделенной еды — они оттуда. Если у тебя есть живой и здоровый человек — ты не можешь не предложить его гостю, возможно, твой гость голодает… Тогда многие голодали, и делиться было необходимо, это был вопрос выживания вида. Вот только одного человека я могу разделить с двумя, с тремя, с пятью, ну, максимум с шестью вампирами. А дальше он умирает, и в пищу уже не годен. А как насытить десятерых? И тогда появились игры.

— А меня в детстве учили с едой не играть, — не удержалась. Очень уж слово «игра» слух резало.

— А меня в детстве учили еду экономить, — невозмутимо парирует вампир. — И та же байята, при всей своей жестокости, этой экономии способствует. Помнишь цель: надо насытить десять голодных одним человеком?

Киваю. Сама напросилась.

— В чем процесс насыщения? Три составляющих: секс, кровь, эмоции. Секс может быть и друг с другом — это сохранит человеку силы. Крови надо брать минимум, чтоб на дольше хватило. А недостаток крови возместить переизбытком эмоций. И тогда возникает кнут. Чем сильнее боль — тем сильнее эмоциональное переживание.

— Но боль — это разве вкусно?

— А разве ты ешь только вкусное? Цель — насыщение, а не удовольствие. Чем сильнее эмоция, тем больше она насыщает. Насыщает сильная страсть. Это сильнейшая эмоция со знаком плюс. И сильная боль — сильнейшая эмоция со знаком минус. Знаки разные, а энергетическая ценность — примерно одна. Но это если идти от нуля, от нейтрального состояния. А если заставлять чувствовать то максимальную боль, то максимальное наслаждение эмоциональная амплитуда увеличивается вдвое, насыщение идет быстрее. Ты понимаешь меня?

— Пытаюсь. Что это на практике?

— Кнут, идущий по кругу. Удар — сильнейшая боль и кровь, выступившая в месте рассеченной кожи. Нанесший удар слизывает кровь — лишь из той раны, что нанесена им, тем самым погружая человека в экстаз наслаждения и чуть заживляя рану. И передает кнут дальше. И снова боль — кровь — наслаждение…

— Голод — кончился. И уже давно.

— Привычка осталась. Жажда сильных эмоций — осталась. И безразличие к плюсу и минусу… Порой говорят, что байята — игра импотентов… Правда, тогда придется признать, что при дворе Владыки других не держат, — усмехается он. И тут же добавляет, — но этого я тебе не говорил…

— После этой «игры» выживают?

— Нет, — отрывисто бросает Лоу. И добавляет неохотно, — исключения — единичны.

— Ты в это играл?

— Нет, — столь же лаконичен.

— А… он? — нет, не тот, кто сказал эту гадость. Но тот, с кем мы коротали рассвет. — Он ведь знает многое про обращение с кнутом, верно?

— Анхен? — прекрасно понимает меня Лоу. — Да, он знает об этом немало, — подтверждает спокойно. — Ему ли не знать, у них были… весьма специфические компании. И он с трудом уходил от этого. Много лет. И я надеялся, что ушел… — Лоу вздыхает. — А Карит… я действительно не думаю, что он пробовал. Подозреваю, просто слышал. Бросил во злобе, оскорбился, что ты оттолкнула его. Крик уязвленного самолюбия, не больше.

— Ты давно его знаешь?

— Каритинора? Да нет, его к нам в компанию кто-то из девчонок привел. Сами потом к нему охладели, а он прижился… Не переживай из-за него, он того не стоит. И кнутом здесь махать никто не станет, я же сказал… Лучше послушай: я все собираюсь выкроить время, слетать еще раз к тем холмам, где рисунки наскальные. Хочешь, слетаем с тобой сегодня после полудня? Не совсем одни, правда, Фэра еще возьмем, пусть он там все на хорошую аппаратуру заснимет. Ты ведь не против Фэра?

— Ну, если он не впадет в кровавый ступор и не бросится на меня с кнутом…

— Только не Фэр, ты же знаешь, — улыбается Лоу. — Он никогда тебя не обидит.

— Да. Хорошо, давай. Наверно, действительно надо куда-то отсюда вырваться хоть на время. Проветриться. Я уже задыхаюсь от этой всеобщей жажды. Начинает казаться, что жизнь состоит исключительно из секса.

— Не исключительно. В ней много и других хороших вещей, — он приобнимает меня и целует в лобик. — Ну, тогда мне нужно бежать, чтоб до полудня со всем разобраться. А ты все-таки поешь, твоему организму это важно.

Уже дойдя до выхода все-таки оборачивается:

— Спасибо.

— За что?

— За то, что все еще согласна лететь со мной. Куда бы то ни было. Я боялся, что эта ночь разрушит все… Ты права, я не должен был этого допускать. Прости.

— Я не виню, ты не можешь контролировать все. Просто… Мне не нравится, когда ты ругаешь Рин. Мне не нравится, когда вину перекладывают на тех, кто слабее и беспомощней.

— Это она-то слабая? — тут же вскипает Лоу. — Ты посмотри, она из всего лагеря вьет веревки. Из всех, и из тебя — первой!

— Но только не из тебя, непреклонный наш, — усмехаюсь я.

— Да если бы, — раздраженно бросает он и скрывается с глаз.

В шатре у Исандры меня встречают сдержанно. Видимо, были надежды, и планы, да вот не сбылись. А я по-прежнему здесь, а им с этого, по-прежнему, одна морока. Или это мне просто кажется этим хмурым утром.

Низкие тучи давят, прижимая к земле. Настроения нет никакого, да и кажется, что я и окружающим его только порчу.

— А где Рин? — спрашиваю, чтоб не молчать. Наверняка отправили куда-то. С поручением, чтоб глаза не мозолила. Про то, что «приз» достался ей, все ведь уже в курсе. Запахи — такая штука… Да и в ауре там что-то… налипает.

— Не знаю, с вечера ее не видела, — пожимает плечами Исандра. — Она ж, вроде, у вас осталась.

— Ушла.

И чего ушла? Какой-то бред про шампуни… Или он, все-таки, ее обидел? Хуже папочки ж, честное слово! Она ему нравится, и она же за то виновата!

— Я, пожалуй, пойду до нее дойду. Все равно я не слишком хорошо себя чувствую, чтоб нормально работать. Хоть проветрюсь.

— Проводить? — поднимает голову Нинара.

• Предыдущая
• 64/91
• Следующая