Воскресный ребёнок - Мебс Гудрун - Страница 13
- Предыдущая
- 13/21
- Следующая
До дома мы добрались очень быстро. Дождь лил как из ведра, бежать пришлось изо всех сил. В трамвае, конечно, дождя не было, но когда мы вышли на Уллиной остановке, там нас промочило как следует. Мои волосы висели, как сосульки, а у Уллы торчали, как мокрые перья. Шапки надеть мы опять забыли. А я забыла запоминать дорогу. А ведь хотела её запомнить. Просто на всякий случай…
В квартире Уллы снова пахнет дымом. Да ещё как! Это от её сигарет, теперь я точно знаю. Ох, как мне не нравится её курение! Я точно ей скажу. Теперь смелости у меня хватит. Курить ужасно вредно, можно заболеть. А я же не хочу, чтобы Улла заболела! Тогда она может умереть, а мы ведь только-только познакомились.
Я сразу иду на кухню-мастерскую и распахиваю окно. И в белой комнате тоже. На кухне опять такое! Тут непременно надо убраться. Лучше всего – прямо сейчас. Ну что она за неряха, эта Улла! Посуда не вымыта, пепельницы полные, по столу раскиданы всякие бумажки. А посреди стола лежит забытый пакет с припасами для нашего пикника…
Я размышляю, с чего начать, и тут слышу, как Улла кричит, чтобы я быстренько шла в ванную. А то можно простудиться – мы ведь насквозь промокли. И в интернате нами будут недовольны.
Она права. Не хочу подхватить насморк. У меня тогда ужасный вид – нос красный, глаза опухшие. Таким насморком я однажды уже отпугнула воскресных родителей.
Убраться можно и попозже. Уборка никуда не денется.
Я иду в ванную – а там стоит Улла. Голышом. Я немножко испугалась, если честно. Я смотрю на неё и… тут же отвожу взгляд.
– Раздевайся и залезай, – говорит Улла, наклонившись над ванной. И нисколечко не стесняется.
Надеюсь, она добавит побольше пены, тогда нас будет меньше видно. Так Улла и делает: наливает из бутылочки много-много пены, потом сильно её взбивает, пена сильно пенится. Улла залезает в ванну. И говорит, чтобы я тоже залезала. Там просто божественно!
Мне немножко странно и чудно. Я никогда ещё не мылась вместе с женщинами. Только с Андреа, и то давным-давно. А теперь мы уже слишком большие. Но пены всё-таки не хватает! Уллу видно в воде. Голову, шею и грудь. Грудь у неё есть. До сих пор я этого не замечала, просто не было возможности её увидеть. Ведь Улла всегда в мешковатом свитере.
Я, конечно, знаю, что у всех женщин есть грудь. У меня тоже когда-нибудь будет. Вот у сестры Франциски грудь – так просто ого-го! – очень большая и выпуклая.
Но Улла? Я быстро отвожу взгляд и начинаю раздеваться. Не стоять же столбом!
Улла радостно плещется в воде и говорит «О?о?о!» и «А?а?а!», а потом достаёт откуда-то корзиночку с разными игрушками, заводит их… И вот в воде и пене затарахтели зверушки и кораблики. Они кружатся по ванне, сталкиваются и переворачиваются.
Там и Дональд Дак есть, такой смешной, в матроске! Он умеет плавать только задом наперёд. Клюв торчит из воды, он гребёт назад и натыкается на Уллину грудь.
Улла взвизгивает, а я не могу удержаться от смеха. И тут замечаю, что я тоже голая, и быстро-быстро залезаю в ванну. Потому что холодно. Мы принимаемся вместе запускать кораблики и зверей. Дональду Даку разрешается ткнуться мне в грудь. У меня ведь её ещё нет!
Мы посылаем друг на друга целые флотилии. В моей – подводные лодки. Они щекочут Улле пальцы на ногах. Она хихикает, поднимает ноги из воды и говорит:
– Смотри, пальцы на ногах смеются!
И шевелит всеми десятью пальцами.
Я тоже так хочу. Хочу посмотреть, умеют ли мои пальцы смеяться. Умеют! И даже гораздо ловчее и смешнее, чем Уллины. Мои пальцы ведь меньше и могут шевелиться быстрее.
Улла скребёт по моей ступне пальцами ног. Я отвечаю тем же, а потом наши пальцы перепутываются, и делается ужасно щекотно! Улла, похрюкивая от смеха, легонько тычет большим пальцем в мой большой палец и говорит:
– Эй, привет, я пальчик-поцелуйчик!
В ответ я тычу своим большим пальцем в её. А потом мы пробуем, чтобы все пальцы поцеловались одновременно.
Но это трудно. Мизинцы такие неловкие – им не удаётся как следует согнуться, только большие пальцы это могут. Они целуются и целуются… И вдруг целуются так крепко, что мы обе соскальзываем в воду, под пену, прямо с головой.
И снова выныриваем, тоже одновременно, хватая ртом воздух. Улла выплёвывает струю воды и выдыхает:
– Есть хочу!
Что, опять? Мы же только недавно наелись сосисок! А она уже вылезла из ванны. Жалко… Пальчики-поцелуйчики – это было здорово!
На теле Уллы клочки пены, она как будто в белых пятнах, а на голове – пенная шапка. Как корона. Она выбегает из ванной прямо как есть – мокрая и голая. Я и сообразить не успела, что у неё на уме, а она снова тут и одним прыжком оказывается в ванне.
В вытянутой руке Улла держит пластиковый пакет. Там наш пикник. Она ставит пакет на пол и достаёт оттуда бутерброды, яблоки, бананы, шоколад. Кладёт всё на скользкий край ванны. Один банан сразу соскальзывает в воду, я его ловлю. А Улла протягивает мне бутерброд.
С ливерной колбасой.
Никогда ещё не ела бутерброды с колбасой в ванне! В интернате нам положено есть только за столом. Мне очень вкусно! Улле тоже. И мы поедаем весь наш припас. Банановую кожуру и огрызки яблок просто бросаем на пол. Убрать можно потом. Я уберу. Улла наверняка забудет. Она лежит в ванне напротив меня, развалясь в тёплой воде, что-то жуёт и весело улыбается. Последний кусочек шоколада мы делим пополам. Потом Улла говорит:
– Вылезаем!
Она вылезает из ванны и берёт полотенце. Его я уже знаю. С прошлого воскресенья. Я тоже вылезаю, и мы вытираем друг друга. Сначала Улла меня, а потом я Уллу. Кожа краснеет и покалывает. И я нисколечко не стесняюсь, что мы голые. Теперь я этого даже не замечаю. Улла надевает длинный белый махровый халат, а на меня натягивает свою ночную рубашку. Тоже белую. С голубыми цветочками. Рубашка слишком длинная, я в ней путаюсь, да и спать совсем ещё не пора. Ещё долго не пора, ведь совсем светло. Но в ночной рубашке очень уютно, и она так приятно пахнет Уллой! В интернате мы надеваем на ночь пижамы. Но ночная рубашка гораздо лучше. Тут всё гораздо лучше.
Улла обнимает меня за плечи, и мы перебираемся в белую комнату. Точнее, перебираются халат и ночная рубашка. С нами внутри. Залезаем на матрас с мохнатым покрывалом, Улла задёргивает белые занавески.
– Чтобы серый день нам не мешал, – говорит она и натягивает на нас одеяло. Чтобы было тепло – мы же не хотим простудиться. Мы сидим под одеялом, как в палатке, только головы торчат наружу. Я подвигаюсь поближе к Улле. Она снова обнимает меня, и я чувствую щекой её грудь. Она мягкая. Как Зайчик. Только ещё мягче.
Улла качает меня. Туда-сюда, туда-сюда… Наверное, я улыбаюсь так же глупо, как Карли, когда он сидел на коленях у сестры Франциски. Это очень приятно, когда тебя укачивают. Мне хочется, чтобы меня вечно так укачивали. Вечно…
И вдруг – сама не знаю, как так получилось, – я говорю прямо в Уллину грудь, мягкую грудь у моей щеки:
– Можешь оставить меня у себя?
Улла замирает…
И тут звонит телефон. Именно сейчас! Как нарочно!
Улла вздрагивает. И я вместе с ней, потому что она ведь меня обнимает. Она сразу убирает руку с моих плеч, вскакивает, выбегает из комнаты и закрывает за собой дверь. А я остаюсь на матрасе одна. Так гораздо холоднее. Вот невезуха! Я вздыхаю. Ну почему всегда, когда происходит что-то важное, кто-нибудь обязательно мешает! Улла мне так и не ответила. Ей надо поговорить по телефону. Но с кем? Наверняка она очень скоро вернётся. Наверняка скажет тому, кто звонит, что сейчас говорить не может, потому что здесь я. Потому что я её кое о чём спросила…
Я прислушиваюсь, но ничего не слышу – дверь же закрыта. Улла всё не возвращается… Я вздыхаю и встаю. Сидеть одной на матрасе совсем не весело. Это так одиноко!
- Предыдущая
- 13/21
- Следующая
