Город небесного огня. Часть I - Клэр Кассандра - Страница 49

• Предыдущая
• 49/77
• Следующая

Когда Безмолвным братьям удалось наконец заверить Джейса, что с Клэри все в порядке, что она находится сейчас в безопасности, в доме Аматис, он принялся расспрашивать про Захарию с его ожогами, но в ответ получал лишь уклончивые, туманные фразы, от которых вскипало раздражение.

Юноша вслед за Енохом вышел из палаты и очутился в узком оштукатуренном коридоре со множеством дверей по обеим сторонам. Минуя одну из них, сквозь неплотно прикрытую створку Джейс увидел какого-то молодого человека в излохмаченной алой униформе, ремнями прикрученного к койке и бьющегося в судорогах под вопли и проклятия. Над ним стоял очередной Безмолвный брат; белая стена напротив вся в потеках крови.

«Амальрик Кригсмессер, – промолвил брат Енох, даже не повернув головы. – Один из Помраченных. Как ты знаешь, мы вместе с магами Спирального лабиринта не первый день работаем над задачей обернуть вспять проклятие Чаши ада».

Джейс сглотнул. Что вообще на это можно сказать? Он сам был свидетелем обряда и, положа руку на сердце, не верил, что с этим можно как-то справиться: уж слишком глубоко проникал яд. С другой стороны, он раньше и не подозревал, что Безмолвные братья способны на столь человеческое выражение чувств, а поди ж ты, один Захария чего стоит. И кстати, отчего он так хочет его увидеть? В памяти всплыли слова Клэри, которая однажды передала ему ответ брата Захарии на вопрос, мол, доводилось ли тому любить так сильно, что ради своего избранника он был бы готов пожертвовать собственной жизнью.

«Есть воспоминания, которые даже время не сотрет. Если не веришь мне, поинтересуйся у своего приятеля, Магнуса Бейна. Вечность не заставит забыть об утрате, она умеет лишь притуплять боль».

Было что-то невысказанное в этих словах, неуловимый намек на скорбь и чувства, какие Джейс не ожидал найти у Безмолвных братьев. Братья сопровождали его всю жизнь, по крайней мере с десятилетнего возраста: бледные молчаливые истуканы, они приносили исцеление, умели хранить тайны, но не умели любить, вожделеть или хотя бы умирать: они просто были. А вот брат Захария оказался совсем иным.

«Мы на месте».

Брат Енох помедлил перед очередной дверью, выкрашенной в белое и совершенно неприметной. Вскинув ширококостную ладонь, он постучался. Изнутри донесся звук, похожий на скрежет отодвигаемого стула, затем раздался мужской голос:

– Прошу.

Брат Енох распахнул дверь и жестом пригласил Джейса внутрь. Окно кельи выходило на запад, и уже садившееся солнце красило стены бледным огнем. Возле окна – мужская фигура: просто силуэт, худощавый и без привычной рясы. Юноша в недоумении обернулся к брату Еноху, но тот уже успел исчезнуть, бесшумно прикрыв за собой дверь.

– А где же брат Захария? – удивленно спросил Джейс.

– Я здесь.

Голос, обычный человеческий голос, только очень тихий и как бы нестройный, будто речь шла о пианино, за которым никто не сиживал годами. Стоявший у окна повернулся, и Джейс увидел перед собой молодого парня, лишь на несколько лет постарше. Темные волосы, хрупкие черты аристократического лица, глаза, казавшиеся юными и старыми одновременно. Высокие скулы исписаны рунами Безмолвного братства, а на горле виден слабый след еще одной, ныне стертой руны.

Парабатай. Он был чьим-то парабатаем, как и сам Джейс. Юноша отлично знал смысл полустертого следа: вторая половина была мертва. Его тут же захлестнула волна симпатии и сочувствия к брату Захарии, потому что, потеряй он Алека, у него тоже остался бы лишь выцветший узор, напоминание о том, кто ведал самые лучшие и самые худшие стороны его сокровенного «я».

– Джейс Эрондейл, – промолвил Захария. – Вновь своим освобождением я обязан одному из вашего клана. Что ж, этого стоило ожидать.

– Я… эт-самое… – Джейс был слишком ошарашен, чтобы демонстрировать навыки связной, грамотной и культурной речи. – Быть не может… Кто становится Безмолвным братом, уже не возвращается. Нич-чего не понимаю…

Он и в самом деле Захария, предположил Джейс, хотя уже и не Безмолвный брат. Не зная, как реагировать, он попробовал усмехнуться, но вышло до жалости неловко, как у застенчивого, сверхранимого подростка.

– Я и сам не очень хорошо понимаю, как так вышло, – признался парень. – Впрочем, я никогда не был обычным Безмолвным братом. К ним я попал оттого, что на мне лежала печать темной магии, и иного способа спастись не было. – Он бросил взгляд на собственные ладони: гладкие, словно у ребенка, без глубоких линий и уж тем более шрамов, как у подавляющего большинства нефилимов. Безмолвные братья умели сражаться не хуже любого ратоборца, но крайне редко снисходили до этого. – За плечами осталось все, что я некогда знал и любил. Вернее сказать, я просто возвел стеклянную стену между собой и прежней жизнью. Я мог ее видеть, но не мог прикасаться, не мог стать ее частью. Постепенно я начал забывать, что это такое: быть таким, как все.

– А кто говорит, что мы такие, как все?

Захария бросил на него взгляд:

– Ну да, ну да… Нравится нам себе об этом говорить, – кивнул он. – За прошедшее столетие, однако, я всерьез изучил Сумеречных охотников и должен заметить, что мало сыщется людей, в которых человеческого больше, чем в них. Когда сердца нефилимов разбиваются, осколки уже не склеить. Иному примитивному даже позавидуешь: ему все как с гуся вода.

– За прошедшее столетие? Я бы сказал, что время для вас тоже… гм… как с гуся вода.

– Мне казалось, что Безмолвным братом я пробуду вечность. Мы… то есть они, не умирают, а лишь цепенеют, что ли. Прекращают двигаться, разговаривать. В конечном счете их помещают в склепы живьем. И вот я думал, что меня ждет та же участь. Однако когда я коснулся твоей раны, то принял часть Небесного огня из твоих вен. Он-то и выжег весь мрак из моей крови, вновь вернул меня в того, каким я был до принятия обета. Вернее, даже не так. Я стал тем, кем всегда хотел быть.

У Джейса охрип голос:

– А это больно?

– Что именно?

– Когда Клэри ударила меня Блистательным, было жутко больно. Словно кости то ли плавятся, то ли обугливаются. Когда пришел в себя, то сразу об этом вспомнил, вот и подумал: а не было ли вам больно, когда вы меня коснулись?…

Захария удивленно поднял брови:

– Ты думал обо мне? беспокоился за меня?

– Конечно.

В оконном стекле Джейс видел собственное отражение и силуэт Захарии. Тот был такого же роста, но худощавей, а со своей темной шевелюрой и бледной кожей напоминал фотонегатив его самого, Джейса.

– Эрондейлы… – Голос Захарии был тих, словно шепот, но в нем смешались и смех и боль. – Я едва не забыл. Никто из других семейств не печется так сильно о любви, да и чувство вины вы переживаете острее. Джейс, не взваливай ты на свои плечи весь мир. Он слишком тяжел даже для Эрондейла.

– Я не святой, – ответил юноша. – Потому-то, наверное, и должен нести весь этот груз.

Захария покачал головой:

– Ты ведь помнишь эту фразу из Библии: «Мене, мене, текел, упарсин»?

– «Ты был взвешен на весах и найден очень легким». Да, помню. Надпись на стене во время пира Валтасара.

– Египтяне верили, что у врат в Царство мертвых сердце человека взвешивают, и, если оно оказывалось тяжелее перышка, умершего ждала преисподняя. Огонь Небес действует словно щуп, словно эти древнеегипетские весы. Если он обнаруживает в нас больше зла, нежели добра, то уничтожает. Между мной и тобой, Джейс Эрондейл, разница в том, что меня этот огонь лишь коснулся, а у тебя поселился в самом сердце. Ты до сих пор носишь его в себе – великий подарок и великое бремя.

– Да, но я только и делаю, что пытаюсь от него избавиться…

– Во-первых, не получится, – посуровел брат Захария. – Во-вторых, это же не проклятие, от которого надо избавляться во что бы то ни стало. Это оружие, которое тебе доверили. Ты сам теперь клинок Небес. Будь достоин этого звания.

– Вы говорите, прямо как Алек, – отметил Джейс. – Его вечно заклинивает на теме долга и моральных ценностей.

• Предыдущая
• 49/77
• Следующая