Целуй меня страстно - Спиллейн Микки - Страница 17

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая

— Так что же, им не понравилась ваша фигурка? Она мило наморщила лобик:

— Знаете, у меня оказалась нефотогеничная внешность. Вы можете себе это представить?

— Нет, не могу, — честно признался я.

— Благодарю вас, мистер Хаммер. — Ее голосок походил на пение лесной птички, и мне хотелось слушать его без конца.

Она вытащила несколько карточек и разложила их перед собой.

— Думаю, это именно то, что вам нужно. Ну а теперь мне необходимо посмотреть ваше удостоверение и запрос страховой компании и тогда...

— Я не страховой инспектор.

Она удивленно посмотрела на меня и собрала карточки.

— Прошу прощения, но, видите ли, эти сведения сугубо конфиденциальны и...

— Та девушка умерла. Ее убили. Она собиралась что-то сказать, но, видимо, передумала и, помолчав немного, спросила:

— Вы из полиции?

Я кивнул в надежде, что она больше ничего у меня не спросит.

— Понимаю, — промолвила она, прикусив губку, и посмотрела на дверь слева. — Насколько я помню, к доктору уже приходил какой-то полицейский.

— Совершенно верно. Но я расследую это дело и предпочитаю со всем ознакомиться лично, а не по отчетам других. Если у вас возникли какие-то сомнения, то я готов подождать доктора.

— Нет, я думаю, все в порядке, — поспешно проговорила она. — Разрешите я вам прочту.

— Да, пожалуйста.

— У Берги Тори был нервный срыв, видимо из-за переутомления. Она устроила здесь истерику, и доктор дал ей успокоительное. Полный покой — вот что могло ей помочь. После тщательного обследования доктор порекомендовал ей на некоторое время лечь в больницу. — Она приподняла брови. — Откровенно говоря, я не вижу тут ничего интересного для полиции. Никаких физических отклонений от нормы у пациентки не было: обычная неврастения.

— Могу я взглянуть на карточки?

— Да, пожалуйста.

Она протянула мне карточки, и я склонился над столом. Девушка улыбнулась и откинулась на спинку стула.

Я даже не взглянул на карточку, которую она мне дала. Я занялся двумя другими. На первой значились фамилия пациентки, домашний адрес и результаты предварительного осмотра. В самом низу была пометка: “По рекомендации” и стояло имя — Вильям Виетон. Другая содержала медицинское заключение, назначения и сообщение из больницы, что диагноз подтвердился. Я еще раз просмотрел карточки, сделал довольное лицо и вернул их девушке.

— Ну как, нашли что-то ценное?

— Пока трудно сказать.

— Вы по-прежнему хотите поговорить с доктором?

— Нет, сейчас не стоит. Может быть, в другой раз. Что-то переменилось в ее лице.

— Приходите, пожалуйста, — проговорила она. Девушка не шелохнулась, когда я поднялся со своего места. Я подошел к двери и оглянулся. Она сидела, подперев подбородок рукой, и пристально смотрела мне вслед.

— Вам все же следует еще раз попытать счастья в Голливуде, — улыбнулся я.

— Но я и тут встречаю интересных людей, — отозвалась она и добавила:

— Хотя, конечно, весьма трудно судить об этом по такому короткому знакомству.

Я подмигнул ей, она ответила мне тем же, и я вышел на улицу.

На Бродвее жизнь кипела. Она открывалась здесь во всем своем великолепии — многоцветьем красок и неугомонным гулом голосов. Я шел по улице и размышлял, пытаясь связать концы с концами, но у меня ничего не получилось. По дороге я зашел в какое-то кафе, сел за столик и заказал сандвич. Поев, я снова выбрался на Бродвей и не торопясь отправился дальше. Прошло уже два часа, и еще ничего не случилось. Никто не следил за мной, а значит, делать мне здесь было нечего.

Я покинул Бродвей и оказался в восточной части города. Здесь люди говорили и одевались иначе — и они были такие же, как я. Они не бросались миллионами и не купались в роскоши, но они любили свой город, чувствовали его ритм и дыхание и боялись чудовищ, готовых в любую секунду возникнуть у них за спиной.

Ускорив шаг, я направился к Двадцатой улице. Я старался не пропустить ни одного взгляда, ни одного движения или шепота. В любой момент ко мне могли подвалить мальчики, знающие меня по описанию, и я должен был быть настороже. В одном месте мне показалось, что за мной кто-то идет, но я сумел быстро ускользнуть. На это ушло не более десяти минут. В последующие полчаса ничего интересного не случилось.

Я вернулся на Бродвей, прежде чем бары стали закрываться. Такси довезло меня до угла улицы, а дальше я пошел пешком. В двух заведениях меня встретили вполне гостеприимно, а в третьем бармен попытался захлопнуть дверь перед самым моим носом, пробормотав, что они уже закрываются. Я не обратил внимания на его лепет, втолкнул его внутрь и вошел сам.

— Ребята здесь уже были, Энди?

— Мне это очень не нравится, Майк.

— Мне тоже. Когда?

— Около часа назад.

— Ты их знаешь?

Он чуть заметно кивнул и бросил настороженный взгляд на окно позади меня.

— Они пили?

— Да, взяли по двойной порции, но не допили. Маленький парень очень нервничал и был крайне раздражен. Он хотел выпить все, но другой выплеснул содержимое на пол. — Энди сложил руки на жирном животе. — Майк... Это очень грязное дело... Может быть, тебе лучше бы скрыться на некоторое время, пока не пройдет гроза?

— Не волнуйся, приятель. И передай этим ребяткам, чтобы они не дергались. Я сам их найду. Пусть не тратят силы попусту.

— Они — салаги, Майк.

— Так скажи им это погромче.

Я открыл дверь бара и выглянул на улицу: она была пуста. На углу стоял полицейский. Потом проехала патрульная машина, и он отдал ей честь. За спиной полицейского двое пьяных показали ему язык и, довольные, захохотали.

Я повернул ключ в замке и открыл дверь. Дальше меня не пустила цепочка, и я негромко произнес:

— Это я, Лили.

Сначала ничего не было слышно, потом я уловил тяжелый и печальный вздох. Она приблизилась, посмотрела на меня в щелку. В ее улыбке было что-то странное. В ней чувствовалось какое-то непонятное отчуждение. Я так и не мог определить четко, что это было.

Лили сняла цепочку, и я вошел. Она стояла передо мной почти не дыша и смотрела на меня в упор. Ее рот был полуоткрыт, и она водила кончиком языка по губам. Потом она опять улыбнулась. У меня мелькнула мысль, что сейчас она похожа на испуганную птичку.

— Тебе вовсе не требовалось ждать меня, — бросил я.

— Я... я никак не могла уснуть. — Кто-нибудь звонил?

— Дважды, но я не ответила. — Ее пальчики машинально проверили пуговицы на платье — все, снизу доверху. — Еще сюда кто-то приходил. — Глаза Лили расширились от ужаса.

— Кто?

— Они стучали и даже пытались открыть дверь, — прошептала Лили.

Я заметил, как задрожал ее подбородок, и ненависть, явившаяся из прошлого, отозвалась бешеными ударами у меня в голове. Пальцы мои сжались, словно нащупывая чье-то горло. Она медленно отвела взгляд:

— Они очень напугали меня... Майк, как они напугали меня!

Я подошел к ней и чуть приподнял ее голову. Я смотрел в ее теплые, с поволокой, глаза, на ее приоткрытый рот, словно приглашавший попробовать на вкус эти алые губки, и мне хотелось сказать, что больше ей не придется бояться никогда. Но я не мог даже сказать ей этого, потому что мои губы оказались вдруг слишком близко к ее губам. Она испуганно отшатнулась.

Лили сразу же справилась со своим волнением и улыбнулась, а я напомнил ей ее же собственные слова, что я порядочный человек, а порядочные люди всегда осторожны в присутствии леди. Особенно если леди только что вышла из ванны, чтобы открыть вам дверь, и надела на себя лишь шелковое платье, а вы знаете, что бывает с шелком, когда он намокнет. Она улыбнулась еще шире и скользнула в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Я слышал ее шаги, потом скрипнула кровать.

Я сел лицом к окну и погасил свет. Включив приемник, я настроил его на ночную станцию, но ничего не слышал, так как мои мысли были далеко-далеко в горах. Я снова ехал по горной дороге, а навстречу мне шагнула из темноты девица-викинг. Заскрипели тормоза, но в ярком свете фар ее силуэт стремительно приближался, пока не исчезла всякая надежда остановить машину. Она ужасно закричала, и я почувствовал, как по спине моей побежали мурашки. И уже мертвая, под колесами, она продолжала кричать... Меня вернул к действительности телефонный звонок.

• Предыдущая
• 17/40
• Следующая