Сент-Ив. Принц Отто - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 11

• Предыдущая
• 11/155
• Следующая

— Как вы славно придумали, — чуть помедлив, сказала Флора, — и поскольку это касается Рональда и меня, вы совершенно правы. Пойдемте, мне кажется, я смогу показать вам даже дым над нашей трубой.

С этими словами она повела меня к противоположной стене, с южной стороны крепости, и остановилась у бастиона, обращенного как раз туда, куда выходил наш подкоп. Отсюда виднелись дома предместья у подножия скалы, казавшиеся с высоты еще приземистей, а дальше — зеленая, открытая, холмистая равнина, что постепенно поднималась к Пентлендским горам. Одна из вершин, примерно в двух лье от нас, была изборождена белыми шрамами. К этой-то вершине Флора и привлекла мое внимание.

— Видите вон те светлые полосы? — спросила она. — Мы называем их Семь Сестер. Посмотрите чуть пониже, и вы заметите как бы складку на склоне холма и над ней вершины деревьев, а меж ними вьется струйка дыма. Это и есть «Лебяжье гнездо», там живем мы с братом и наша тетушка. Если вам доставит удовольствие глядеть на наш дом, я буду рада. Нам из угла сада тоже видна крепость, и мы часто по утрам приходим туда — ведь правда, Рональд? — и думаем о вас, мсье де Сент-Ив, но, к сожалению, мысли эти не слишком веселые.

— Мадемуазель! — воскликнул я (боюсь, голос мой невольно задрожал). — Если бы вы только знали, как ваши великодушные слова и самая возможность видеть вас помогают мне сносить тягость заключения, я верю, я надеюсь, я знаю, вы бы этому порадовались. Всякий день я стану приходить сюда, стану глядеть на милый дымок, на эти зеленые холмы и всем сердцем благословлять вашу доброту и, несчастный грешник, буду молиться за вас. Ах, если бы знать, будут ли услышаны мои молитвы!

— Кому дано это знать, мсье де Сент-Ив? — мягко отвечала девушка. — Но, я думаю, нам уже надобно уходить.

— Давно пора, — отозвался Рональд, о котором, сказать по правде, я чуть вовсе не позабыл.

На обратном пути, когда я изо всех сил старался вновь завоевать утраченное доверие юноши и изгладить, если возможно, из его памяти мою последнюю и, пожалуй, слишком пылкую речь, нам повстречался — кто бы вы думали? — майор Шевеникс. Когда он проходил, мне пришлось отступить в сторону и отдать ему честь, но глаза его, казалось, видели одну только Флору.

— Кто этот человек? — спросила она.

— В некотором роде мой друг, — отвечал я. — Он берет у меня уроки французского и очень добр ко мне.

— Он смотрел на меня, — сказала Флора, — не то чтобы дерзко, но… почему он смотрел так пристально?

— Если вам не угодно, чтобы на вас смотрели, мадемуазель, позвольте дать вам совет: носите вуаль, — отвечал я.

Мне показалось, она взглянула на меня сердито.

— Говорю вам, он смотрел слишком пристально, — повторила она.

— Ну, я полагаю, у него в мыслях не было ничего дурного, — вступился Рональд. — Наверно, он просто удивился, что мы гуляем с плен… с мсье Сент-Ивом.

Но на другое утро, когда я пришел к Шевениксу и, послушный долгу, проверил его упражнения, он сказал:

— Хвалю ваш вкус.

— Прошу прощения?

— О, нет, это я прошу прощения, — сказал он. — Вы отлично меня понимаете, не хуже, чем я вас.

Я пробормотал что-то насчет загадок.

— Что ж, хотите я дам вам ключ к этой загадке? — сказал он, откидываясь на спинку стула. — Это та самая юная особа, которую оскорбил Гогла и за которую вы ему отомстили. Я вас не осуждаю. Она поистине небесное создание.

— Согласен, дважды, трижды согласен! Готов под этим подписаться обеими руками, и подо всем прочим тоже, лишь бы доставить вам удовольствие! В последнее время вы делаете такие успехи, что было бы просто грешно вам перечить!

— Как ее имя? — спросил он.

— Помилуйте! Неужели, по-вашему, она могла мне его сказать?

— Я даже уверен в этом.

Я не мог не рассмеяться.

— Но если так, неужели вы думаете, что я скажу его вам? — воскликнул я.

— Вовсе нет, — отвечал он. — Но давайте-ка займемся уроком!

День побега приближался, и чем ближе он подходил, тем словно бы меньше мы ему радовались. Покинуть замок, не теряя достоинства, не рискуя жизнью, можно было только через главные ворота, но беглецам нечего было об этом и думать: ворота охранялись стражей и выходили на главную улицу верхней части города. Все другие склоны скалы, на которой стояла крепость, были совершенно отвесны, а обрести свободу (если это вообще нам было суждено) мы могли единственно, достигнув подножия скалы. Многое множество темных ночей мы работали по очереди со всяческими предосторожностями, избегая малейшего шума, и наконец прокопали ход к юго-западному углу крепости — место это называлось Локоть Сатаны. Мне еще не доводилось встречать сию знаменитость, и, ежели во всем остальном он походил на этот свой локоть, у меня, право, нет ни малейшего желания с ним знакомиться. Прямо от основания стены начинается чудовищный, головокружительный обрыв — отвесная круча, совершенно неожиданная среди пустошей, беспорядочно раскинувшихся меж городских предместий, и новых, еще не достроенных домов. У меня никогда не хватало смелости разглядывать этот откос, а при мысли, что однажды темной ночью придется по нему спускаться, перехватывало дыхание, и, право же, при взгляде на этот Локоть Сатаны всякого начнет мутить, если только он не моряк и не верхолаз.

Не знаю, где раздобыли веревку, и меня это не слишком заботило. Теперь, когда она сыскалась, меня тревожило другое: будет ли она пригодна для нашей цели. Длину ее мы, понятно, сумели измерить, но кто мог нам сказать, достанет ли этой длины, чтобы спуститься с обрыва? День за днем кто-нибудь из нас старался ускользнуть к Локтю Сатаны и прикидывал расстояние — либо на глазок, либо швыряя вниз камешки. Каждому рядовому саперу была известна простейшая формула расчета, а если часть формулы забылась, на помощь приходило услужливое воображение. Я никогда не доверял этой формуле, и, даже знай мы ее назубок, применить ее было бы так сложно, что задача эта смутила бы и самого Архимеда. Мы не осмеливались кинуть камень побольше, опасаясь, как бы не услыхала стража, и кидали камешки, звук падения которых и сами едва слышали. Часов у нас не было, по крайней мере часов с секундной стрелкой, и, хотя каждый из нас мог угадывать время с точностью до секунды, отчего-то все угадывали по-разному. Короче говоря, если к Локтю Сатаны отправлялись двое, мнения их неизменно расходились, и один нередко возвращался еще и с подбитым глазом. Все это меня даже несколько забавляло, но чаще вызывало досаду и негодование. Я не терплю, когда дело делают из рук вон плохо, бестолково и неумело, и мысль, что какой-то бедняга может поплатиться за это жизнью, безмерно меня возмущала. А знай я, кому первому придется поставить на карту свою жизнь, я бы, наверно, возмущался еще больше.

Теперь нам оставалось лишь избрать этого первого, и даже тут уже кое-что определилось: жребий пал на нашу команду. С самого начала решено было возместить больший риск некоторым преимуществом — кому бы это ни выпало на долю, вслед за ним, впереди всех остальных, должны были спускаться и его товарищи по команде. Оттого в нашей команде царила радость; правда, все радовались бы куда больше, если бы еще не предстояло выбрать первого. Мы не знали точно ни длину веревки, ни высоту обрыва, а нашему избраннику предстояло спуститься в непроглядной тьме то ли на пятьдесят, то ли на семьдесят морских саженей по веревке, которая будет свободно болтаться, ибо ее решительно некому будет придержать внизу; поэтому простительно, что мы мешкали с выбором. Впрочем, мешкали мы больше положенного, и вот почему. Все мы в нашем отделении, точно женщины, боялись высоты; я и сам не раз оказывался hors de combat[12] из-за высоты, куда меньшей, чем скала Эдинбургского замка.

Мы обсуждали это по ночам и между обходами караула; не знаю, где еще можно было бы сыскать сборище мужчин, которым так откровенно не хотелось бы идти на риск. Я уверен: иные из нас, и я первый, горько сожалели, что между нами уже нет Гогла. Другие твердо верили, что спуск безопасен, и на словах доказывали это весьма убедительно, но при этом приводили чрезвычайно веские доводы в пользу того, что первую попытку должен сделать кто угодно, кроме них; третьи, в свой черед, осуждали всю затею как безумство, и в их числе, на беду, оказался единственный среди нас моряк — он был настроен мрачнее всех. Скала наша выше самой высокой корабельной мачты, уверял он, а веревка внизу не закреплена и будет болтаться как попало; этими словами он словно бы бросал вызов самым сильным и храбрым. Из тупика нас вывел наш драгунский старшина.

• Предыдущая
• 11/155
• Следующая