Поджигатели. Ночь длинных ножей - Шпанов Николай Николаевич "К. Краспинк" - Страница 15
- Предыдущая
- 15/69
- Следующая
Годар шел медленно, останавливаясь, чтобы прикурить от догорающей сигареты новую. Обычно окурок успевал так прилипнуть к краю нижней губы, что сплюнуть его было невозможно, и Годар, морщась от боли, отлеплял его пальцами. Он выходил из метро ровно в восемь часов пять минут. Он знал, что через восемь минут, необходимых ему, чтобы дойти до станции Распай, он увидит там выходящего из метро капитана Анри. В их распоряжении останется семнадцать минут, чтобы посидеть на скамейке в ста пятидесяти шагах от угла бульвара Сен-Жермен и Университетской улицы, так как ровно в половине девятого они должны будут войти в подъезд Второго бюро…
И действительно, еще за пятнадцать-двадцать шагов до станции Распай Годар увидел Анри.
Капитан Анри, маленький, подвижной, со смуглым лицом и живыми карими глазами, был в хорошо сшитом сером костюме. Его иссиня-черные волосы, густо смазанные брильянтином и расчесанные на прямой пробор, блестели, отчего голова капитана казалась лакированной, как у манекена в магазинной витрине. Только одна узкая прядка волос как бы случайно опускалась на левый висок, чтобы скрыть белый шрам, уходивший за ухо. Над верхнею губой Анри чернели тонкие, подбритые сверху и снизу усики.
Когда-то, во времена мировой войны, Годар и Анри были друзьями, но служба разлучила их на многие годы. Теперь она снова свела их во Втором бюро, где оба были начальниками отделов.
Увидев Анри, Годар, как всегда, взглянул на часы, чтобы проверить себя.
– Посидим, – сказал он, опираясь на спинку скамьи, под тем же самым каштаном, под которым они сидели каждый день. – С сердцем-то все хуже…
– Нужно куда-нибудь поехать, – как обычно, ответил Анри.
– Да… – Годар затянулся, прикуривая новую сигарету, и тяжело задышал. – Я и сам так думаю… Но, знаешь ли, как-то все не выходит. Проклятые боши не дают передышки. Смешно сказать: когда мы с тобою были мальчишками, то, помнится, я все бормотал: «Вот только покончим с бошами – и все пойдет как по маслу!» И вот моя шевелюра похожа на половую щетку самой подлой консьержки, а я повторяю все ту же фразу: «Вот только покончим с бошами…» Хотел бы я знать, когда мы действительно покончим с этими свиньями.
– Теперь все становится ясно!
– Да… – насмешливо проворчал Годар. – Так ясно, что можно зареветь от отчаяния. Сперва я думал: вот прояснится ситуация с Гитлером – уеду в Алжир. И вот действительно все ясно! А я все тут: жду, когда кончится возня со штурмовиками.
– Это не может долго тянуться. – Анри разглядывал в карманное зеркальце свои усики, притрагиваясь к ним мизинцем. – Они должны вцепиться друг другу в глотки.
Годар покачал головой:
– Да, сейчас не время для моего лечения.
– Реорганизация, предпринятая генералом, сулит большое оживление.
– Э, мой друг! – Годар безнадежно махнул рукой.
– Ты думаешь?..
– Поработаешь с мое – увидишь! Любая разведка и контрразведка должна быть агрессивной. Наступать и наступать. Этого не хотят понять у нас. Трясутся над каждым франком.
– Тут ты прав, – безразлично согласился Анри, но таким тоном, словно ему было все равно. Он поднял зеркальце, чтобы рассмотреть белую ниточку своего пробора.
– И это – рядом с миллионами, которые бросает на разведку Англия, с десятками миллионов, которые дают боши! Мы совершенно утратили инициативу, – проворчал Годар.
– Ты преувеличиваешь. Немцы кричат о своей осведомленности, чтобы запугать противника.
– Но самое забавное, что их тупого бахвальства достаточно, чтобы заставить нас дрожать от страха!
– Нас?!
– Да, да, дружище, нас! Наш генштаб. Он прячется за Второе бюро, как за какую-то своеобразную линию Мажино. Он придумал себе эту новую «линию Сен-Жермен» и спит спокойно.
– Ты, как всегда, преувеличиваешь!
– Хотел бы, чтобы это было преувеличением! – Годар посмотрел на часы. – Пора.
Они поднялись и вошли в подъезд бюро.
В высоком просторном зале было очень светло. Сквозь листву подступивших к окнам деревьев в комнату влетали солнечные зайчики и прыгали по панелям стен, отделанных красным деревом. Игривость солнечных бликов мало гармонировала с царившей в комнате чинной тишиной, с сумрачной неподвижностью сидевших за большим овальным столом двенадцати мужчин.
Никто не говорил.
Большинство курило.
Двое-трое проглядывали утренние газеты.
Один сосредоточил внимание на напильничке, которым подправлял ногти.
Ни перед кем из сидящих не было бумаг или папок, даже блокнота или карандаша.
До девяти часов оставалось несколько минут. Три кресла возле стола были свободны. Но вот вошли Анри и Годар. Холодный, неопределенный кивок в пространство, и каждый опустился в кресло, раз навсегда отведенное его отделу. В этом кресле сидел его предшественник. Каждый день без нескольких минут девять в него будет опускаться его преемник.
Ровно в девять быстрыми шагами в комнату вошел генерал Леганье, мужчина среднего роста, с коротко остриженными седеющими волосами, с розовым моложавым лицом. Его глаза были прикрыты стеклами пенсне. Как и все офицеры, он был в штатском.
Генерал опустился на председательское место и, вытянув перед собою руки, несколько мгновений смотрел на их сцепленные пальцы. Коротким кивком, без каких бы то ни было вступлений, открыл заседание. Офицеры говорили по раз навсегда установленной очереди. Генерал изредка прерывал их вопросами. Еще реже задавал вопрос кто-нибудь из присутствовавших. Без десяти десять генерал таким же коротким кивком отпустил офицеров, движением руки отметив Годара и Анри.
– Прошу задержаться.
Когда за последним из офицеров затворилась дверь, генерал Леганье поднялся и несколько раз прошелся по комнате. Потом остановился перед одним из окон и с таким интересом стал наблюдать за возней птиц в каштанах сада, что можно было подумать, будто он совершенно забыл об ожидающих его офицерах. Он даже водрузил на нос пенсне и несколько нагнулся над подоконником, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть так заинтересовавших его птиц.
Но было бы заблуждением думать, что птицы способны были возбудить в начальнике Второго бюро такой интерес, чтобы заставить его забыть о делах. Прикрываясь этим невинным занятием, генерал обдумывал, как лучше изложить подчиненным поручение, способное удивить даже его привыкших ко многому людей.
– Друзья мои, – проговорил он, быстро оборачиваясь и направляясь к столу. Его голубые навыкате глаза на мгновение остановились на лицах офицеров. Затем он привычным движением сдернул с носа пенсне и ловко пустил его волчком по полированной поверхности стола. – Друзья мои, придется немного заняться историей, правда, не очень древней, но довольно туманной…
Он сделал паузу, словно ожидая реплик. Но офицеры молчали. Они слушали, уставившись в зеркальную поверхность стола, не поднимая глаз на начальника.
– Речь идет о поджоге рейхстага в Германии, – продолжал генерал. – Точнее выражаясь: о тех, кого боши обвиняют в этом поджоге, – о болгарине Димитрове и немце Торглере.
– Основной обвиняемый по этому делу, – заметил Годар, – голландец ван дер Люббе, мой генерал.
– Знаю, но из всей пятерки меня интересует именно Димитров.
– Георгий Димитров?
– Да.
– Член Исполнительного Комитета Коминтерна…
– Так!
– В тридцать втором прибыл в Париж из Амстердама под именем доктора Шаафсма, жил, не отмечаясь, в Латинском квартале, виделся с Торезом и Кашеном…
– Так!
– Разыскивался болгарской тайной полицией… – Годар на мгновение умолк и исподлобья взглянул на Леганье. – Ваш предшественник, мой генерал, обещал ей содействовать в устранении его со сцены.
– И что же?
– Сюртэ прозевала.
– Вечная история!
– Димитров уехал отсюда в Брюссель, под именем Рудольфа Гедигера…
– Так!
– Потом побывал в Москве…
– У вас хорошая память, Годар!
– В то время я сидел на этом разделе.
– Поэтому-то я и остановился на вас… Немецкие наци из-за своей неуклюжей работы очутились в затруднительном положении с инсценировкой поджога.
- Предыдущая
- 15/69
- Следующая
