Проклятие памяти - Соул Джон - Страница 51

• Предыдущая
• 51/75
• Следующая

– В том-то и дело – я вовсе не уверен, что выздоравливаю. И мне хочется знать, так ли это. И мне вообще кажется, что лучше попытаться понять, что происходит с моим собственным мозгом.

Снова легонько сжав пальцы сына, Эллен выпустила их и поднялась.

– Разумеется, ни я, ни отец не станем отговаривать тебя от чтения этой книги. Учиться – это очень полезно и здорово. Только... не засиживайся допоздна. Ладно?

Кивнув, Алекс уткнулся в книгу. Когда Эллен, наклонившись, поцеловала его, он в ответ заученно ткнулся губами в щеку матери.

Но когда Эллен вышла из комнаты, он подумал – почему мать так часто целует его, интересно, что она чувствует при этом?

Сам он ничего, совсем ничего не чувствовал...

Марш все еще сидел в своем кресле, неподвижно глядя в холодный камин, когда в комнату, неслышно ступая, вошел Алекс.

– Па?

Марш вскинул голову.

– Алекс?.. Я думал, ты уже спишь.

– Нет, я читал... и хотел поговорить с тобой. Я читаю одну книгу – о мозге. Кое-что в ней я не могу понять...

– И решил обратиться к домашнему доктору? – Марш указал сыну на диван. – Не знаю, смогу ли тебе помочь, но постараюсь. Так в чем проблема?

– Мне нужно точно знать, как сильно был поврежден мой мозг, – ответил Алекс. Затем, словно опомнившись, покачал головой: – Нет, не совсем это. Я имею в виду – насколько глубоки были эти повреждения. Сама по себе кора меня не очень волнует – с ней как раз все в порядке, я думаю.

Марш почувствовал, что его усталость как рукой сняло.

– Ты думаешь, с ней все в порядке? – повторил он. – Полистав два часа какую-то книжку, ты прямо-таки уверен, что кора...

Алекс молча кивнул, скептический тон отца ничуть его не тронул.

– Мне кажется, что повреждения проникли гораздо глубже. Но кое-что у меня вообще... не сходится.

– Что например?

– Миндалевидное тело.

Марш с неподдельным изумлением посмотрел на сына. Откуда-то из глубин студенческой памяти ему удалось извлечь значение слова – небольшой, миндалевидной формы орган в глубине мозга. Если он и знал когда-то функции этой самой миндалины, это было курсе на третьем...

– Припоминаю, – кивнул он. – Так что с ним?

– Похоже, что повреждено именно оно, но по книжке выходит, что этого не могло случиться.

Уперев локти в колени, Марш наклонился к сыну.

– Я не успеваю за тобой. Почему ты думаешь, что повреждена именно миндалина?

– Потому что если рассуждать по книжке – то, что со мной происходит, связано именно с ней. Я полностью лишен каких-либо эмоций, и... ты знаешь, что случилось с моей памятью. Но сейчас я начинаю вспоминать кое-что... только дело все в том, что вещи вспоминаются мне не такими, какие они сейчас, а какими были раньше.

Марш кивнул, хотя с трудом понимал, что Алекс имеет в виду.

– О'кей. И что это может означать, по-твоему?

– Похоже, что это... как бы сказать... воображаемые воспоминания. Я помню вещи, которые помнить просто не могу.

– Это не обязательно, – заметил Марш. – Может быть, твои воспоминания просто несколько... искажаются.

– Об этом я тоже думал, – кивнул Алекс. – Но мне так не кажется. Я вспоминаю события, которые случились задолго до моего рождения. Значит, я их просто придумал.

– А какое отношение все это имеет к миндалине?

– В книжке, которую я читаю, сказано, что миндалина как раз и отвечает за упорядоченную работу памяти – за образы и все такое. Вот и получается, что раз работа ее нарушена, она как бы выдает воображаемые образы за воспоминания о реальных вещах.

Марш скептически поднял брови.

– А мне кажется, ты делаешь довольно смелые и своеобразные выводы.

– И еще, – словно не слыша отца, продолжал Алекс. – В книге написано, что миндалина руководит еще и эмоциональной памятью. А ее у меня нет совсем. Никаких эмоций и никаких воспоминаний об эмоциях.

Чтобы сохранить умиротворенное выражение на лице, Маршу потребовалось немало усилий.

– Продолжай, пожалуйста.

Алекс пожал плечами.

– Да, в общем, все. Поскольку у меня нет ни эмоций, ни воспоминаний об эмоциях, а большая часть моих воспоминаний – плод воображения, я и прихожу к выводу, что миндалина была повреждена.

– Если ты правильно понял все, что написано в этой книге, и если информация, приведенная в ней, верна, – что, откровенно говоря, под большим вопросом, учитывая, как мало изучен мозг до сих пор – твой вывод может оказаться и верным.

– Но тогда, – пожал плечами Алекс, – я должен был умереть.

Марш молчал. Если бы Алекс знал, как близок его вывод к действительности...

– Ведь миндалина расположена слишком глубоко, – Алекс говорил примерно с той же интонацией, с какой обсуждают прогноз погоды. – И если повреждения коснулись ее, остальную часть мозга они должны были просто уничтожить. Понимаешь, папа, если бы это и вправду случилось со мной, я бы уже давно умер или находился... как это говорят... в состоянии овоща. Я не мог бы даже восстановить сознание, не говоря уже о способности ходить, говорить, видеть, слышать... в общем, делать все, что я сейчас делаю.

Марш кивнул, по-прежнему не говоря ни слова. Он понимал, что Алекс во многом прав.

– Поэтому я хочу знать точно, что именно случилось со мной. Как сильно был поврежден на самом деле мой мозг и что делал доктор Торрес для того, чтобы его... вылечить. И почему одни части моего мозга работают так хорошо, а другие – почти не действуют.

Откинувшись в кресле, Марш на секунду прикрыл глаза, пытаясь сообразить, что ему сказать сыну. Похоже, остается только одно. Тем более что он может уже знать правду.

– Признаюсь тебе, – Марш откашлялся, – что меня мучают те же вопросы. И сегодня я пытался найти историю твоей болезни в нашем компьютере. Оказалось, ее там нет. Доктор Торрес забрал все записи, хранит их у себя и почему-то не хочет, чтобы к ним получили доступ ни я, ни кто-либо другой.

Некоторое время Алекс молчал, обдумывая слова отца. Когда он заговорил, его голос оставался по-прежнему бесстрастным:

– Это ведь значит – что-то не так, верно, па? Марш изо всех сил старался сохранять ровный тон.

– Мама, например, так не думает. Ей кажется, что все, напротив, в полном порядке, и доктор Торрес просто... м-м... охраняет нужную ему информацию.

Алекс покачал головой.

– Но она неправа, если и правда так думает.

– А может быть, мы неправы, – предположил Марш. Он не сводил глаз с Алекса, пытаясь угадать на его лице хоть какой-нибудь проблеск чувства... Нет, ничего. С тем же бесстрастным выражением лица Алекс пожал плечами.

– Нет, мы как раз правы. Того, что происходит со мной, просто не может быть – по крайней мере, с живым человеком. Но я ведь жив. Значит, что-то не так. И я должен узнать – что именно.

– Мы должны узнать, – мягко поправил Марш. Поднявшись, он подошел к Алексу и положил ему руку на плечо. – Алекс, – произнес он тихо. Тот поднял голову. – Тебе страшно, сынок?

Помолчав несколько секунд, Алекс покачал головой.

– Нет. Не страшно. Скорее любопытно. А что?

– А мне страшно, – так же тихо произнес Марш.

– Ты счастливый, – голос Алекса тоже звучал теперь еле слышно. – Мне тоже хочется испытывать страх... или даже ужас... хоть что-то...

Весь первый урок Алекс просидел за своей партой один. Он понял, что что-то случилось, еще когда зашел, как всегда, утром за Лайзой, но ее сестренка Ким сказала ему, что Лайза уже ушла.

– Она говорит – ты сумасшедший, – сообщила девчушка. – И что она больше не хочет никуда ходить с тобой. Только это из-за того, что она сама дурочка.

Появившаяся на крыльце Кэрол Кокрэн шлепком отправила младшую дочку в дом и, извинившись, поздоровалась с Алексом.

– Мне ужасно неудобно, Алекс... Это пройдет у нее, поверь. Она просто испугалась, когда ты вчера сказал, будто убийца миссис Льюис до сих пор на свободе.

– Но я вовсе не хотел пугать ее, – пожал плечами Алекс. – Она только спросила меня – не думаю ли я, что это дело рук мистера Льюиса. А я ответил, что так не считаю.

• Предыдущая
• 51/75
• Следующая