Проклятие памяти - Соул Джон - Страница 44

• Предыдущая
• 44/75
• Следующая

Бесстрастность тона только усилила отчаяние, сквозившее в словах сына. Внезапно Маршу захотелось взять его на руки, как он это делал, когда Алекс был еще малышом. Но сейчас это не заставит Алекса чувствовать себя увереннее и не избавит его от одиночества. Потому что Алекс не испытывал неуверенности и не чувствовал себя одиноким. Он вообще ничего не чувствовал.

Совсем ничего. И он, Марш, ничего с этим не мог поделать.

– Да, Алекс, ты прав, – сказал он тихо и, протянув руку, слегка сжал плечо сына. – Как бы я хотел, сынок, хоть чем-то помочь тебе. Чтобы ты стал таким, как прежде. Но я не в силах.

– Ничего, папа, – ответил Алекс. – Это не больно, и я все равно не помню, каким я был.

Марш безуспешно пытался проглотить застрявший в горле комок.

– Ничего, сынок, – наконец выдавил он. – Я знаю, что тебе приходится трудно, и знаю, как ты стараешься. И мы – все вместе – преодолеем все. Это я тебе обещаю. Так или иначе – но мы победим. – Марш поспешно вышел из комнаты. Он не хотел, чтобы Алекс заметил выступившие слезы.

Десять, минут спустя, собравшись с силами и взяв себя в руки, Марш спустился вниз и подошел к Лайзе.

– Он просит прощения, говорит, что вовсе не хотел обидеть тебя.

Но через четверть часа, когда Кокрэны ушли, он устало подумал – вряд ли кто-нибудь ему поверил... Сам он теперь верил только себе.

Проснувшись, Алекс с минуту не мог понять, где находится. Наконец он узнал стены своей комнаты – и в ту же минуту в мозгу с ужасающей четкостью предстал только что увиденный сон.

Он помнил его до мельчайших подробностей и готов был поклясться, что сам являлся участником сна, но в то же время понимал – это лишь сон.

Он был в доме, очень похожем на их собственный, с белыми оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой. Он стоял в кухне и разговаривал с женщиной – и хотя раньше он никогда не видел ее, сразу понял: это Марта Льюис.

А потом снаружи послышался какой-то звук, и миссис Льюис пошла к двери черного хода, заговорила там с кем-то, затем открыла эту дверь и впустила его.

Сначала Алексу показалось, что в дверь черного хода вошел он сам – но тут же он понял, что, хотя вошедший юноша и был очень похож на него, кожа его была темнее, а глаза – такими же черными, как его волосы. В черных глазах горел гнев – хотя их обладатель старался и не показывать этого.

Миссис Льюис, как видно, тоже приняла этого странного гостя за него, Алекса, потому что о нем сна, казалось, забыла, а разговаривая с тем, то и дело обращалась к нему по имени – Алекс.

Она предложила ему стакан колы, тот взял его, но сделал всего пару глотков – резко поставил его на стол и шагнул к миссис Льюис.

Что-то пробормотав сквозь зубы, с горящими яростью глазами он сомкнул пальцы на шее миссис Льюис и начал душить ее.

Замерев в углу кухни, Алекс помимо воли не мог отвести глаз от сцены, разыгрывавшейся всего в нескольких футах от него.

Он чувствовал – вместе с миссис Льюис – слепящую боль в шее, которую все сильнее сжимали пальцы смуглокожего юноши.

Чувствовал животный страх – когда миссис Льюис осознала, что с ней сейчас случится.

Но он ничего не мог поделать, кроме как остаться в своем углу. Потому что раздирающая нервы боль, которую он ощущал вместе с миссис Льюис, померкла перед неожиданной, простой и оттого еще более страшной мыслью.

Это же я. Это я – парень, ее убивающий.

И сейчас, наяву, эта мысль никуда не ушла; не ушли и воспоминания о том, что он чувствовал, наблюдая за убийством.

Значит, это и были чувства. Эмоции.

Жалость к миссис Льюис, ненависть к смуглокожему, страх за то, что может произойти после того, как он прикончит свою жертву.

Но миссис Льюис умерла, Алекс проснулся, смуглокожий исчез... а вместе с ним исчезли и все эмоции. Зато память о них осталась. И память о перекошенном лице жертвы, и еще – о словах, которые произносил смуглокожий, убивая ее.

Встав с кровати, Алекс спустился в гостиную, взял с полки толстый том испанского словаря и без труда нашел слова, которые повторял смуглокожий.

Venganza – месть.

Ladrones – грабители.

Asesinos – убийцы.

Но если месть – то за что?

И кто эти грабители и убийцы?

Слова эти не имели для него никакого смысла, и хотя во сне он узнал ее, Алекс готов был поклясться, что никогда в жизни не встречал Марту Льюис.

И не знал испанского.

Но тогда этот парень во сне – не он.

Это был просто сон.

Поставив словарь обратно на полку, Алекс пошел наверх, в свою комнату.

Но на следующее утро, развернув свежую "Ла-Палома Геральд", он долго смотрел на фотографию Марты Льюис на первой полосе.

Никаких сомнений – ночью во сне он видел именно эту женщину.

В день, когда были назначены похороны, Эллен Лонсдейл проснулась рано. Она лежала в постели, глядя в окно на удивительно безоблачное осеннее калифорнийское небо. День, по ее мнению, мало подходил для похорон. Хотя бы туман приполз с океана и окутал окрестные холмы, как часто бывает в это время года, – ан нет, небо сияло безупречной, голубизной. Лежавший рядом с ней Марш пошевелился и нехотя открыл глаза.

– Вставать еще рано, – покосившись на мужа, сообщила Эллен. – Мне просто не спится, вот я и лежу просто так.

Марш уже окончательно пробудился и, приподнявшись на локте, вгляделся в лицо жены. Протянув руку, он нежно дотянулся до ее предплечья, однако Эллен съежилась от его прикосновения и, сбросив простыню, поднялась с постели.

– Ты все еще думаешь об этом? – спросил он, зная заранее – с ним она разговаривать об этом не будет. Раймонд Торрес – другое дело, вот желанный собеседник для нее... С каждым днем Марш все сильнее ощущал, как он, Эллен и их единственный сын постепенно отдаляются друг от друга.

Как и ожидал Марш, Эллен отрицательно покачала головой.

– Честно говоря – не знаю, сколько еще смогу выдерживать все это... – Она задумалась, затем принужденно улыбнулась. – Но я буду стараться. Буду – изо всех сил.

– Может, стараться-то как раз и не стоит, – подумал вслух Марш. – Может, нам стоит... гм... сбежать на пару недель от всего этого, а за это время мы немного придем в себя... и, может, снова начнем понимать друг друга...

Руки Эллен замерли на поясе халата, она смотрела на мужа, уверенная, что ослышалась.

– Сбежать? Как... как ты можешь предлагать такое? Оставить Алекса? Кэйт? О них, позволь тебя спросить, кто позаботится?

Марш, сев на кровати, пожал плечами, затем, поднявшись, подошел к жене.

– Заботу о Кэйт, насколько я знаю, уже взяла на себя Вэл Бенсон и, по-моему, бросать не собирается. По крайней мере, у нее будет занятие более достойное, чем публично сожалеть о своем разводе.

– Это жестоко, Марш...

– Отнюдь нет, дорогая, – это всего лишь правда, которую ты знаешь не хуже меня. Алекс же, поверь, вполне в состоянии сам о себе позаботится – пусть на себя прежнего он и не похож. Самая большая проблема – у нас с тобой, и пора уже нам в этом сознаться. – Какую-то секунду Марш сомневался – говорить ли все это сейчас, может быть, стоило бы сдержаться... Но сдерживаться он больше не мог. – Ты же не замечаешь, что больше со мной не разговариваешь. За последние три дня вообще не сказала ни слова, а до того от тебя можно было услышать только о том, как, по мнению Раймонда Торреса, должны мы жить дальше. Не только Алекс, понимаешь, но и мы.

– Не вижу никакой разницы, – пожала плечами Эллен. – Сейчас мы, хотим того или нет, живем жизнью Алекса, а Раймонд знает, поверь, что для него лучше.

– Раймонд Торрес – нейрохирург, и – надо признать – гениальный, но он все же не апостол и не всемогущий Господь Бог, хотя изо всех сил пытается строить из себя именно.

– Раймонд, – перебила его Эллен, – спас нашего Алекса.

– Неужели? – Эллен увидела, как лицо мужа искривила гримаса боли. – А мне, знаешь, все чаще кажется – не спас, а украл его. Разве ты не видишь, что происходит, Эллен? Алекс больше не принадлежит ни мне, ни тебе, и ты стала тоже чужая. Вы оба теперь – игрушки Раймонда Торреса, и кажется мне, что именно этого он и добивался.

• Предыдущая
• 44/75
• Следующая