Тридцатая любовь Марины - Сорокин Владимир Георгиевич - Страница 32
- Предыдущая
- 32/56
- Следующая
Его худощавый товарищ в черном тренировочном костюме, с разрисованными цветочками щеками подыгрывал на бас-гитаре, притопывая в такт белыми лакированными туфлями.
— Наблюююй, наблююююй, а выыытрет маааать моооояяя! — пел высокий, раскачиваясь и гримасничая.
— Наблюююй, наблююююй, а выыытрет мааать мооояяяя! — подтягивал хриплым фальцетом басист.
Трое сидящих рядом с Мариной девушек раскачивались в такт песне. Волосы у одной их них были подкрашены синим.
— Забууудь, забууудь, тебяяя забууудууу яааа! — пел Говно.
— Забууудь, забууудь. тебяяя забууудууу яааа! — вторил басист.
Протянув свою длинную руку, Стасик извлек откуда-то бутылку красного вина, протянул Марине, но она ответила, шепнув:
— Я водку пила уже, не надо…
Улыбнувшись, он кивнул и приложился к горлышку.
— Скулиии, скулиии, гнилааая жииизнь мооояаааа!
— Скулиии, скулиии, гнилааая жииизнь мооояаааа!
Дважды повторив последнюю строку, они сняли гитары с плеч и под недружные хлопки уселись вместе со всеми.
— Заебался уже, — пробормотал Говно, ложась на пол и закрывая глаза.
Басист надолго припал к протянутой Стасиком бутылке.
— Говно, как Бетховен играл! — выкрикнула высокая коротко остриженная девушка.
— Как Бетховен? — вопросительно протянул Говно, — Как Моцарт, дура.
Все засмеялись.
Говно вдруг резко приподнялся, встал на колени и стал расстегивать свои кожаные, плотно обтягивающие ноги брюки:
— Бокал, бокал мне! Стас! Бокал хрустальный!
Смеясь, Стасик кивнул одной из девушек:
— Сонечка, там на кухне наверху…
Пока проворная Сонечка сбегала за бокалом, Говно приспустил брюки, обнажив тщательно выбритый пах с толстым коротким членом, покоящемся на больших отвислых яйцах.
— Ой, Говно, опять… — засмеялась, морщась синеволосая девушка, но сидящий рядом парень захлопал в ладоши:
— Во, давай, давай, Говно!
— Давай, Говно, коронный номер!
Соня протянула ему бокал, он поставил его перед собой на пол, взял член двумя пальцами, направил.
Желтая струйка полилась в бокал.
— О, отлично!
— Давай, давай, полный!
— Молодец, Говнюк!
Наполнив бокал мочой, Говно застегнул брюки, встал:
— Ваше здоровье, товарищи.
И одним махом осушил бокал.
Собравшиеся закричали, захлопали в ладоши.
Марина засмеялась:
— Господи… лапочка какая…
Говно кинул пустой бокал Соне:
— Держите, мадам.
Стасик похлопал его по желтому плечу:
— Отлично, старик.
— Я не старик! Я не старик! Я молодой!! — истерично закричал Говно.
— Молодой, молодой! — тряс его Стасик.
— Молодое мудило, я молодое мудиииилоооо! — тянул Говно, раскачиваясь.
— Ты молоодоеее мудииилооо! — подтягивал басист, катая по полу пустую бутылку.
— Блюз, блюз, Говно! — крикнула высокая девушка.
— Блюз, Говницо, — просительно тряс его Стасик.
— Нет, нет, нет! — качал головой Говно, — Нет, нет вам, товарищи.
— Ну чо ты, ну блюз!
— Спойте, чуваки! — выкрикивала высокая.
— Ну спой, хули ты…
— Давай, спой.
Говно опустился на пол:
— Черный, пой один.
— Не, я не буду.
— Я тоже.
— Ну хуй с тобой, — махнул рукой Стасик. Марина встала, подошла и села рядом с Говном:
— Спойте, я вас очень прошу.
Говно посмотрел на нее:
— Ой, бля, охуенная герла. Стае, откуда?
— Оттуда.
— Спойте, — Марина погладила его по плечу.
— Ой, — он закатил глаза, — Я умираю.
— Споете?
Он снова нехотя приподнялся, подошел, повесил на шею гитару.
Басист направился было за ним, но Говно отмахнулся:
— Черный, ты лучше после про стаканы споешь. Легонько перебирая струны, он откашлялся, сморщив свое худое лицо:
— Ой. бля, изжога от мочи…
Гитара его стала звучать громче и протяжней, вступление кончилось и Говно запел:
— Моини друзьяяя меняяя не люююбяяят, ониии лишь пьююют и бооольшеее ничегооо… И девооочкиии меняяя не люююбят, они лииишь трааах, трааах, трааах и бооольше ничегооо…
Он играл хорошо, почти не глядя на гриф, делая красивые блюзовые переборы. Его раскачивало, голова то и дело свешивалась на грудь, башмаки отбивали такт:
— Зачееем, зачееем я в бааар идууу с друуузьяминии, зачееем, зачееем я дееевооочек клаааду в кроваааать… Мнеее вооодка не нужнааа, пусть выыыпьют ее сааамииии, нааа дееевичьи пупкиии мнеее вооовсе наплеваааать…
Марина слушала этого угловатого парня как завороженная, не в силах оторваться от этих худых бледных рук, размалеванного лица, блестящих брюк. Он пел так просто и безыскусно, не заботясь ни о чем, не думая, не обращая ни на кого внимания.
— Пооойду, пойдууу я лучше вдоооль забооора и буууду присееедааать, кааак жооопа, нааа газооон… Я слааавы не хочууу, я не хооочууу позоорааа, пууусть мееент меняяя метееет, коооль есть нааа тооо резооон…
Блюз был бесконечным, долгим, заунывным и тоскливым, как и положено быть блюзу. Говно делал проигрыши, склонившись над гитарой, потом снова пел.
Когда он кончил, все захлопали, Стасик засвистел, а Марина подошла к Говну и поцеловала его в потную бледную щеку.
— Ой, я умер, — засмеялся он, похлопывая Марину по заду, — Стас, сука, давай поставь чего-нибудь, хули я тут на вас пашу!
— А чего ты хочешь, дорогуша?
— Ну чего-нибудь путевое, чтоб по кайфу пошло.
— «Звездные войны» есть.
— Я четыре раза смотрел. Давай другое.
— А больше… «Последнее танго в Париже».
— Это что?
— Хороший фильм.
— Ну давай, давай…
Все повернулись к телевизору, сидящие на полу подползли ближе.
Стасик включил видеоприставку, установил кассету.
Заискрил экран, пошли титры.
— А выпить не осталось? — спросил Говно, садясь рядом с Мариной.
Басист показал пустую бутылку.
—Ну ты и алкаш, — усмехнулся Говно, обнимая Марину и кладя ей голову на плечо, — Ой, устамши мы, товарищи артисты.
Стасик похлопал его по колену: — Отдыхай, я пойду чай поставлю.
— Во-во. Давно пора, — буркнул басист, ложась перед телевизором.
А на экране кудрявая Шнайдер в манто и черной широкополой шляпе шла по виадуку мимо неподвижно стоящего, смотрящего в землю Марлона Брандо.
Марина смотрела этот фильм еще лет семь назад, когда его называли «хулиганским» и «порнографическим».
Вот сейчас она обратится к толстой негритянке за ключом от сдаваемой квартиры, и та, передав, схватит ее за руку, истерически смеясь и осыпая вульгарными комплиментами.
— Вы такая миленькая, молоденькая! — выкрикнула плохо освещенная негритянка и Шнайдер вырвала руку.
«А ведь можно было и не вырывать», — подумала Марина.
Рядом на стене висела книжная полка.
Она протянула руку, вытащила вручную переплетенный том.
Это была «Роза Мира», впервые попавшаяся ей лет в восемнадцать.
Марина стала листать книгу.
— Смотри лучше, — толкнул ее Говно. — Смотри, трахаются.
— Я смотрела, — улыбнулась Марина, листая книгу, с трепетом вглядываясь в страницы плохо отпечатанного ксерокса:
«Эта книга начиналась, когда опасность неслыханного бедствия уже нависала над человечеством; когда поколение, едва начавшее оправляться от потрясений Второй мировой войны, с ужасом убеждалось, что над горизонтом уже клубится, сгущаясь, странная мгла — предвестие катастрофы еще более грозной, войны еще более опустошающей…»
Она читала, чувствуя, как снова становится восемнадцатилетней поклонницей Агни-йоги, Сведенборга, Шамбалы, града Китежа, ушедшего под воду, Звенты-Свентаны, Яросвета и Небесной России — сладостной, родной, заставляющей сердце раскрываться пурпурными лепестками Розы Мира:
«Как и остальные затомисы, Небесная Россия, или Святая Россия, связана с географией трехмерного слоя, приблизительно совпадая с географическими очертаниями нашей страны. Некоторым нашим городам соответствуют ее великие средоточия; между ними — области просветленно-прекрасной природы. Крупнейшее из средоточий — Небесный Кремль, надстоящий над Москвой. Нездешним золотом и нездешнею белизною блещут его святилища. А над мета-Петербургом, высоко в облаках того мира, высится грандиозное белое изваяние мчащегося всадника: это не чье-то личное изображение, а эмблема, выражающая направленность метаисторического пути. Общая численность обитателей Небесной России мне не известна, но я знаю, что около полумиллиона просветленных находится теперь в Небесном Кремле. Всюду блистают здесь души церквей, существовавших у нас или таких, которые должны были быть построены. Многие храмы имеют, однако, назначение трудно понятное для нас. Есть святилища для общения с ангелами, с Синклитом Мира, с даймонами, с верховными иерархиями. Несколько великих храмов, предназначенных для встреч с Иисусом Христом, временами сходящем сюда, принимая человекоподобный облик, другие — для встреч с Богородицей. Теперь там воздвигается величайший храм: он предназначен стать обителью того великого женственного Духа, который примет астральную и эфирную плоть от брака Российского Демиурга с идеальной Соборной Душой России.
- Предыдущая
- 32/56
- Следующая
