Бесплодные земли (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 23
- Предыдущая
- 23/128
- Следующая
Роланд покачал головой.
— Край-то он край, да не такой. Это — место, где берет начало один из Лучей. Так меня, во всяком случае, учили.
— Лучей? — переспросила Сюзанна. — Каких Лучей?
— Великим Пращурам принадлежит заслуга не устройства, но пере устройства мироздания. Рассказывают разное: одни — будто Лучи суть спасение мира, другие — будто бы это семена всеобщей погибели и разрушенья. Лучи — творение Великих Пращуров. Это такие линии… скрепляющие… удерживающие…
— Ты говоришь о магнетизме? — осторожно поинтересовалась Сюзанна.
Все лицо Роланда просветлело; озарение преобразило шероховатые грубые грани и изборожденные морщинами плоскости, превратив их в нечто новое и поразительное. На миг Эдди открылось, как будет выглядеть Роланд, если и впрямь доберется до своей Башни.
— Да! Не об одном магнетизме, хотя магнетизм играет здесь известную роль… о силе тяготения… и о надлежащей увязке пространства, измерений, величин. Лучи — те силы, что связуют все это воедино.
— Добро пожаловать к физикам-шизикам, — негромко прокомментировал Эдди.
Сюзанна пропустила его реплику мимо ушей.
— А Темная Башня? Это что же, какой-то генератор? Центральный источник энергии для Лучей?
— Не знаю.
— Но знаешь, что здесь — пункт А, — вмешался Эдди. — Если мы достаточно долго будем идти по прямой, мы придем на другой край света, к другому порталу — назовем его пунктом С. Но сперва мы придем в пункт В. В центральную точку. К Темной Башне.
Стрелок кивнул.
— Сколько придется идти? Ты знаешь?
— Нет. Но я знаю, что дорога нас ждет очень дальняя и что с каждым уходящим днем расстояние увеличивается.
Эдди, нагнувшийся было обследовать шагающий короб, выпрямился и уставился на Роланда.
— Этого не может быть. — Он говорил тоном человека, старающегося убедить малыша, что никакой бука в шкафу не живет и жить не может по той простой причине, что в действительности буки в природе не существуют. — Миры не растут, Роланд.
— Да что ты? В пору моего отрочества, Эдди, у нас еще водились карты. Особенно мне памятна одна, под названием «Великие державы Западных Земель». На ней была изображена и моя родина, Галаад; и Низинные Баронства, охваченные бунтом и смутой спустя год после того, как я завоевал право носить револьверы; и холмы; и горы; и Западное Море. От Западного Моря Галаад отделяло изрядное расстояние — тысяча миль, а то и больше — но на то, чтобы преодолеть его, я истратил более двадцати лет.
— Это невозможно, — быстро и испуганно сказала Сюзанна. — Даже если ты от начала до конца шел пешком, на это не могло уйти двадцать лет!
— Ну, надо же учесть остановки — попить пивка, черкнуть открытку-другую, — пробурчал Эдди. Никто, однако, не обратил на него внимания.
— Большую часть пути я проделал не пешком, а верхом, — возразил Роланд. — Хотя порой, волею обстоятельств, мое продвижение на Запад и оказывалось… э-э… приостановлено — так?.. однако означенное время я провел по преимуществу в дороге, уходя от Джона Фарсонского. От Джона Фарсона, стоявшего во главе восстания, что опрокинуло мир, в котором я вырос. От мятежного Фарсона, жаждавшего увидеть мою голову насаженной на кол во дворе его замка. К чему, полагаю, у него имелись веские причины, ибо на совести моей и моих соотчичей смерть великого множества его сподвижников… а я, к тому же, похитил нечто, чем Фарсон чрезвычайно дорожил.
— Что, Роланд? — с любопытством спросил Эдди.
Роланд покачал головой.
— Об этом в другой раз… а то и никогда. Сейчас же задумайтесь вот над чем: мною пройдено много тысяч миль. Ибо мир растет.
— Не может такого быть. Не может, и все, — гнул свое Эдди, тем не менее потрясенный до глубины души. — Были бы землетрясения… потопы… цунами… Не знаю, что еще…
— Да посмотри же! — взъярился Роланд. — Довольно лишь оглядеться! Что ты видишь? Мир, подобно детской игрушке волчку замедляющий свое вращение, пусть даже при этом он разгоняется и движется иным, непостижимым для нас образом. Взгляни на то, что ты убил, Эдди! Отцом твоим заклинаю, посмотри на убитых тобою!
Два широких стремительных шага по направлению к ручью — и подхваченная стрелком стальная змея после беглого осмотра была переброшена Эдди. Молодой человек левой рукой поймал суставчатое тело, и змея тут же развалилась на две части.
— Видишь? Она вконец изработалась. Равно как и все встреченные здесь нами создания — одряхлевшие, изнуренные. Не нагрянь мы, их все равно постигла бы скорая смерть. С гибелью медведя.
— Медведь был чем-то болен, — сказала Сюзанна.
Стрелок кивнул.
— Его живую плоть разъедали паразиты. А вот отчего они напали лишь теперь, не прежде?
Сюзанна не ответила.
Эдди меж тем рассматривал змею. В отличие от медведя она производила впечатление полностью искусственной конструкции — металл, микросхемы и ярды (если не мили) паутинно-тонкого провода. Более того: ощупывая внимательным взглядом ту половину змеи, которую продолжал держать в руках, Эдди различил крохотные пестринки ржавчины, и не только на поверхности, но и внутри. Мокрое пятно там же говорило об утечке масла или о том, что в змеиную утробу просочилась вода. Под воздействием влаги часть проводков сгнила, а несколько плат величиной с ноготь большого пальца поросли какой-то зеленоватой дрянью, похожей на мох.
Эдди перевернул змею вверх брюхом. Стальная пластинка незамедлительно поставила молодого человека в известность, что в руках у него изделие «Норт-Сентрал Позитроникс, ЛТД». Имени на пластинке не было, только серийный номер. «Видно, ты, подруга, такое ничтожество, что имя тебе не положено, — подумал Эдди. — И то сказать: шестерка, навороченная сапка с мотором, которую придумали только затем, чтоб время от времени вкатывать Братцу Медведю оздоровительный клистир… или делать что-нибудь не менее отвратное».
Он бросил змею и вытер руки о штаны.
Роланд, подобравший с земли «трактор», с силой рванул одну гусеницу. Гусеница легко отделилась, пролив на клочок земли между сапогами стрелка дождь ржавчины. Роланд отбросил гусеницу в сторону.
— Все в этом мире замирает или разваливается, — сказал он без всякого выражения. — Силы же сцепляющие, коим мир обязан своею соразмерностью и гармонией во времени, равно как и в пространстве, слабеют. Мы знали это еще детьми, но и помыслить не могли, каково окажется время угасания. Да и каким чудом могли бы мы вообразить такое? И все же пора заката настала, я жив, я многое слышу и вижу, и вот мое убеждение: Последние Времена пагубно сказываются не на одном лишь моем родном мире. Они подтачивают и ваш мир, Эдди и Сюзанна, а быть может, и миллиард иных миров. Лучи разрушаются. Бог весть, причина то или один из признаков, но я знаю, что это истинная правда. Подите сюда! Ближе! Слушайте!
Приближаясь к металлической коробке, наискось располосованной чередованием желтого и черного, Эдди нежданно-негаданно угодил в цепкие объятия одного яркого и неприятного воспоминания. Впервые за много лет молодой человек поймал себя на том, что думает о рассыпающейся викторианской развалюхе с Голландского Холма. Развалюха эта, известная детворе района как «Особняк», стояла на заросшей бурьяном, неухоженной лужайке на Райнхолд-стрит, примерно в миле от квартала, где выросли братья Дийн. Об Особняке ходили страшные истории — Эдди полагал, что в районе едва ли сыщется мальчишка или девчонка, их не слыхавшие. Казалось, горбатый дом, тяжело осевший под крутой кровлей, злобно глядит на прохожих из густой тени карнизов. Оконных стекол, само собой, не было и в помине (бросать камнями в окна можно и с почтительного расстояния), но участи быть расписанным краской из распылителя, превратиться в тир или в траходром дом избежал. Наибольшее же недоумение вызывал сам факт его затянувшегося существования: никто ни разу не поджигал Особняк — ни ради страховки, ни чтобы просто поглазеть на пожар. Ребята говорили, что там, конечно же, водятся привидения, и однажды Эдди, стоявшему с Генри на тротуаре и смотревшему на Особняк (это паломничество братья совершили специально, чтобы своими глазами увидеть предмет невероятных слухов, хотя матери Генри объяснил, что они всего-навсего идут с какими-то его друзьями к Дальбергу, за «Худси Рокетс»), почудилось, что привидения там, пожалуй, действительно могут водиться. Разве не ощутил он, что из старых, сумрачных викторианских окон — окон, которые, казалось, вперились в него неподвижным сосредоточенным взором опасного безумца, — сочится некая грубая и мощная враждебная сила? Разве не шевельнуло легчайшее дуновение волоски у него на руках и сзади на шее? Разве не подсказывало ему со всей ясностью чутье: переступи порог, и захлопнется дверь, щелкнет замок, придут в движение стены, пойдут смыкаться, размалывая в порошок косточки дохлых мышей, стремясь сокрушить и твои косточки?
- Предыдущая
- 23/128
- Следующая
