Правдивое комическое жизнеописание Франсиона - Сорель Шарль - Страница 59

• Предыдущая
• 59/129
• Следующая

Помимо письма, сочинил я для Люции вирши, в коих с такой непосредственностью живописал любовные утехи, что даже величайшая в мире святоша почувствовала бы иглы вожделения. Предоставляю вам судить, подействовали ли стихи на сию чувствительную и галантную особу: она кусала губы, шепча вирши про себя, она то и дело улыбалась, и глаза ее сверкали от упоения. Я с радостью следил за этими переживаниями, рассчитывая, что Люция не преминет черкнуть Клеранту благоприятный ответ; но ничуть не бывало: она обратила все в шутку и не подумала взяться за перо, дабы отписать своему поклоннику. Тем не менее она отозвалась с величайшей похвалой о присланных им стихах и письме, как о весьма искусных произведениях, и, догадавшись по стилю, ей небезызвестному, а также по многим другим признакам, что я являюсь их автором, прониклась расположением ко мне, вместо того чтоб осчастливить им своего вздыхателя. «Поскольку у Клеранта не хватает умения самому описать утехи любви, — размышляла она про себя, — то едва ли он будет в состоянии их мне доставить; Франсион же изложил их весьма пылко, а потому полагаю, что он большой искусник в таких делах; те доказательства его мастерства, которые я видела, совершенно меня очаровали». Судя по воспоследовавшим затем событиям, думаю, что рассуждала она именно так.

Однако свои намерения Люция открыла мне лишь во время другой беседы, когда я ратовал перед ней за Клеранта.

— Как, Франсион? — воскликнула она, смеясь. — Неужели вы дали клятву никогда не выступать от себя, а хлопотать только о благе ближнего?

— Отнюдь нет, сударыня, могу вас в том заверить, — ответствовал я, — но было бы безумием с моей стороны стремиться к цели, которой мешают мне достигнуть мои несовершенства.

— Как бы высоки ни были ваши притязания, вы добьетесь вожделенного успеха, если только захотите, — сказала она.

— А если б я притязал на вашу благосклонность, — спросил я, — удалось ли бы мне достигнуть цели?

— Ах, господи, — возразила она, — не будем говорить обо мне: я не пример, ибо не принадлежу к числу несравненных красавиц, достойных ранить вас своими чарами.

Хотя Люция и утаила от меня свое желание, однако я понял, куда она метит, и повел самую усиленную осаду, заставившую ее сдаться и признать, что она питает ко мне то благоволение, которого я добивался у нее для другого. Я не испытывал к ней такой страсти, как к Флерансе, но, найдя случай отведать весьма лакомого удовольствия, я дал волю своему воображению, убедил себя, что она прекраснее, нежели мне до того представлялась, и, таким образом, сам ранил себя ее стрелой.

Я преследовал ее с такой настойчивостью, что, когда мы как-то вечером очутились с глазу на глаз в ее горнице, она позволила мне поцеловать себя и приголубить, словом, доказать, сколь прозорливо она поступила, избрав меня своим поклонником. Когда нам представился случай возобновить сии сладостные упражнения, мы использовали его до конца с истой жадностью.

Если б меня слышал какой-нибудь реформат [167], то сказал бы, что я предатель и что мне не следовало наслаждаться ласками той, которую я обещал склонить в пользу Клеранта; но какую бы глупость я совершил, если бы упустил столь редкостную оказию! Я стал бы всеобщим посмешищем. И разве мое удовольствие не было мне ближе, нежели чужое?

Вы, вероятно, думаете, что победа над Люцией помешала мне впредь помышлять об ее прелестной наперснице; но вы сильно заблуждаетесь: я питал к Флерансе совершенно неописуемую страсть, каковую продолжал выказывать всякий раз, как мне случалось ее встретить. Ее упорство было сломлено моими обхаживаниями и подарками. Тем не менее ни она, ни я не могли найти удобного случая доставить мне желанное блаженство, ибо Флеранса не отходила от своей госпожи.

На мое счастье, небу было угодно, чтоб однажды Люция завязала беседу в своей горнице с несколькими родственницами, предполагавшими пробыть у нее довольно долго. Я вошел в дом и встретил на лестнице Флерансу, которая повела меня в гардеробную [168], где я принялся целовать ее в полное свое удовольствие. Затем я бросил ее на постель и так потрудился, что довел дело до успешного конца; но тут счастье нам изменило, и Фортуна внезапно обратилась в нашего врага. Люция вышла из своей горницы за малой нуждой и, направившись в гардеробную, где мы находились, отперла дверь собственным ключом. Тут она увидала свою компаньонку, которая, оправив юбку, соскочила с постели; щеки ее покрывал естественный румянец, вызванный как усиленными нашими упражнениями, так и охватившим ее стыдом; к тому же прическа ее была в полном беспорядке. Люция, взглянув на Флерансу, осведомилась, не разбудила ли она ее. Затем она отдергивает полог постели, чтоб достать ночной горшок, и застает меня там подвязывающим штаны; она спрашивает, зачем я туда попал, а я невозмутимо отвечаю, что просил ее компаньонку пришить мне складку на штанах.

— Вы могли бы выбрать более освещенное место, — возразила она. — Пойте это другим; нашли кого морочить.

Тут ей бросается в глаза, что у камеристки воротник сбился и шея обнажена, ибо я целовал ее в перси; и это окончательно убеждает Люцию в нашем студодеяние.

— Как, негодница? — воскликнула она. — Вы позволяете себе водить сюда мужчин, чтоб устраивать свои шашни? Вы позорите мой дом? Вас надо бы отстегать как следует.

— Если карать за такие грехи, — решительно отвечала Флеранса, очутившись в сем крайнем положении, — то вы заслуживаете не меньшего наказания, чем я; и если они позорят дом, в коем происходят, то вы уже опозорили свой собственный; не стану, впрочем, толковать об этом, поскольку дом не мой и мне нет дела до того, что тут происходит. Во всяком случае, я не сделала ничего такого, в чем бы вы не подали мне примера. Да и что вы можете сказать на худой конец? Разве только, что, не будучи столь высокого звания, как вы, я не должна позволять себе таких же вольностей.

От этого смелого ответа Люция застыдилась пуще той, которой сама собиралась сделать выговор. Окинув меня недружелюбным взглядом, вышла она из гардеробной и сердито захлопнула за собой дверь. Несмотря на ее ревность, я не преминул как следует использовать время и покинул Флерансу не прежде чем через час: я доказал ей, что надлежит завершить начатое дело и что, будь мы даже ни в чем не повинны, нас все равно бы заподозрили при сложившихся обстоятельствах. Ее госпожа и впредь не осмеливалась ее журить, боясь, как бы не открылось, что Люция сама грешна в том, в чем упрекает других.

Клерант, пристававший ко мне пуще прежнего, чтоб я каким бы то ни было способом умолил ее утолить его страсть, заставил меня написать ей еще более пылкое письмо, нежели первое; но я не посмел самолично передать это послание Люции, а вручил его через третье лицо. Думая, что мстит мне наичувствительнейшим образом, она ответила Клеранту в учтивейших выражениях, соглашаясь вознаградить его любовь существенными милостями; и действительно, когда спустя несколько дней он зашел навестить Люцию, то насладился ею по своему желанию, чему я был более рад, нежели она предполагала.

Я не мог всецело отдать свое сердце какой-нибудь одной даме, ибо не находил такой, которая была бы достойна столь совершенной любви; а между тем я был очарован всеми, кого ни встречал, хотя по общему мнению они вовсе не были красавицами. Когда какой-нибудь приятель, заметив, что я загляделся на ту или иную особу, говорил мне: «Да ты в нее влюблен!» — я по большей части тут же в нее влюблялся, хотя за минуту до того не знал, соблазнительна ли она или нет; однако все мои увлечения длились недолго, и одно вытесняло другое. Всегда находилась какая-нибудь покладистая особа, с которой я удовлетворял свои желания. В ту пору попалась мне мещаночка из города Тура, приехавшая в Париж ради какой-то тяжбы: зная ее за женщину хитрую и решительную, подагрик-муж послал ее хлопотать по его делу. Один мой приятель познакомил меня с ней, и так как она мне приглянулась, то, желая заслужить ее благосклонность, я настроил всех своих друзей, чтоб они добились для нее справедливого и быстрого решения. Благодаря такой любезности, сопровождавшейся всяческими ухаживаниями, дело мое пошло на лад, и я поступил с ней по своему желанию, причем мне даже не пришлось особенно раскошелиться. Право, она была очень мила; но, узнав затем, что моя красотка не довольствуется одним дружком, а начала путаться и с другими, помимо меня, я перестал ею интересоваться и постепенно совсем от нее отстранился, не думая больше о том, довела ли она до конца свою тяжбу и собиралась или не собиралась вскоре возвратиться восвояси.

• Предыдущая
• 59/129
• Следующая