Форварды покидают поле - Халемский Наум Абрамович - Страница 33
- Предыдущая
- 33/64
- Следующая
Никогда еще болельщики не встречали нас так восторженно. Во-первых, ничья с «Громом» уже сама по себе является для нас успехом, во-вторых, под занавес забить два гола и уйти от верного поражения удается далеко не каждой команде.
С трибун аплодируют и кричат, скандируют и свистят. Иду словно в тумане, ничего не видя перед собой.
Курносая девчонка в красном галстуке протягивает мне букет. Я знаю — цветы преподносят лишь знаменитостям. От такой чести может закружиться голова. Может, эти гладиолусы прислала Зина? Но в руках у товарищей такие же. Не могла же Зина запастись одиннадцатью букетами?
Керзон, Славка, Федор пляшут. Они целуют Степку, Саньку, Юрку, Олега и меня, только Илью никто не замечает, он устало плетется позади, не претендуя на славу и почести. А ведь именно его прорыв и точная подача спасли нас от неминуемого поражения.
Не огорчайся, Илья, не в букете счастье! Мне хочется отдать ему свои цветы, но меня опережает Степка.
В раздевалке нас ждут знаменитые футболисты Подвойский, Дзюба, Фоминых, Бойко.
Подвойский, не дав нам даже умыться, говорит без всяких предисловий:
— Ваш класс игры, мальчики, конечно, перерос уличную команду. Думаю, всем вам хочется по-настоящему, серьезно заняться футболом. У нас есть некоторые планы в отношении всей команды «Молния», но пока мы хотим потренировать трех ваших форвардов,— при этом он указал на меня, Степана и Саню,— возможно, они скоро будут играть в сборной команде рабочей молодежи города. Мы просим Головню, Радецкого и Стона (да, всех нас он назвал по фамилии) в среду прийти в клуб металлистов. Договорились?
Он подал всем по очереди руку и пошел к выходу, за ним последовали и его товарищи.
Лицо Марченко стало недовольным и отчужденным. По-видимому, он раздумывал, чем обосновать свой отказ, и потому молчал.
Я стал расшнуровывать бутсы.
Когда, наконец, все переоделись и собрались уходить, Марченко заявил:
— Так вот, хлопцы! Не станем больше заводить пластинку Подвойского. Ни в какой клуб ни в среду, ни в четверг, ни в пятницу вы не пойдете, а кто бросит команду и захочет славы — пусть пеняет на себя. Так сказал Седой Матрос. Силь ву пле!
СТОИТ ЛИ УМЕРЕТЬ ЗА ФУТБОЛ?
Сегодня день приятных неожиданностей. С утра за Степкой пришли с верфи. Представляете — Точильщик будет работать краснодеревщиком. Он говорит, будто никогда в жизни так не радовался. По нашему давнему уговору, он обязан дважды плюнуть с моста Петровской аллеи кому-нибудь на лысину.
Второе приятное известие пришло в полдень — телеграмма из Перми. К открытию цирка возвращаются Санины «предки». Бабушка прихворнула, вся подготовка к встрече теперь ложится на плечи Сани. Мы со Степаном сегодня помогли ему убрать комнатушку, напилили и накололи дров, вытряхнули ковры, а в них пыли — боже мой!
И третий сюрприз. Об этом, возможно, не стоит болтать. Но есть люди, у которых все рвется наружу. Я тоже к ним принадлежу. Так вот. Наша «святая троица» будет ядром нападения первой команды рабочей молодежи города. Честное! Сам Подвойский сказал. Команда состоит в основном из гарибальдийцев и ребят из «Грома», только центр форвардов (то есть я), левая связка и левый край — из «Молнии». Возможно, никто не поверит, но тренируют нас Подвойский и Дзюба лично. В мае будущего года предстоит игра в Ленинграде. Интересно, какое впечатление это произведет на Зину и вообще на всех родных и знакомых. Представляю, что запоет мама. Между прочим, она, как и физик, предсказывает, что я своей смертью не умру. Ерунда. Что такое своя и не своя смерть? По-моему — хрен редьки не слаще. Убедить маму в том, что в футбол играют не только на Черноярской, почти невозможно.
— А что делать испанским матерям? — спросил ее однажды Саня. — Там, кроме футбола, еще и бой быков.
Судя по ответу, мама ничего не поняла.
— Пусть быки себе дерутся на здоровье — им после боя не нужно всякий раз подбивать подметки. Переломят кости быку — его отвезут на рынок и продадут на бифштексы, а что я буду делать с Вовой, если ему переломят кости? У него уже и так одна нога короче.
Подумаешь, короче на два сантиметра! Мама любит делать из мухи слона.
Но я слишком отвлекаюсь и ничего толком рассказать не могу. Мы втроем долго обсуждали — идти в клуб металлистов или не идти? Наконец Степан сказал: «Семь бед — один ответ. Да и кто может запретить нам этот выбор?»
Встретили нас все «звезды», сам Дзюба обнял меня, а со Степкой сразу подружился Фоминых. Очень хочется поделиться радостью с поджидавшими нас Юркой и Олегом. Они шагают рядом и заглядывают в лицо, но я не сдаюсь. Ребята хотят знать правду: ходили па тренировку или нет? Я нем. От моста до охотничьего домика около километра. Весь этот путь Юра и Олег ждут признания. Нашли дурака!
Темное небо с дрожащими звездами забралось сегодня особенно высоко. Месяц какой-то необычно важный и самодовольный. Его сиянием озарен старый дуб на Черепановой горе. Издали дуб похож на мамонта. Жаль, что в наше время нет мамонтов, без них все-таки скучновато, слоны в сравнении с ними, наверное, кажутся букашками. И вообще слоны, как говорит Керзон,— не Эйфелева башня.
— Олег, дай закурить,— просит Степан.
— Я пустой,— отвечает Красавчик,— но прикурить тебе сейчас дадут.
Мне не нравится эта многозначительная шутка.
Из-за угла дома вынырнула короткая тень, встала на нашем пути, и я увидел Илью. Он спешит сказать, что Седой Матрос с пьяными дружками намеревается устроить нам «короткую жисть».
— Срывайтесь, пока не поздно,— шепчет Илья.
Олег разводит руками:
— Я же говорил — прикурить дадут. Но что толку срываться? Ведь от Матроса никуда не денешься.
Степан в сердцах машет рукой:
— Плевать! Нам нечего бояться, факт!
— Дурак, — выходит из себя Илья, — поплюешь кровью...
— Разве обязательно сегодня идти в охотничий домик? — спросил я.
Степан не стал даже слушать. Санька тоже в последнее время у него на поводу, а одному сорваться показалось неудобным, к тому же я подумал: «Был бы жив мой старик — упрекнул бы меня в трусости. Разве я продался Седому Матросу в рабство?»
Табачный дым стоял в комнате столбом. Накурили, даже лиц не разглядишь. И все же Седого Матроса я узнаю сразу. Узкое, с перламутровым черенком «перо» 5 угрожающе воткнуто в самый центр стола, вокруг которого сидят игроки. На центральном месте восседает сам Матрос, а по обе стороны, с папиросами в зубах, двое его подручных. Я знаю их только в лицо, так как они не с Черноярской улицы. Говорили, будто это шнифера — занимаются, значит, кражами со взломом.
Игра идет полным ходом. Марченко, Корж и Керзон участия в ней не принимают. Седой Матрос вперил в меня мутный, пристальный взгляд, затем перевел его на Степана и Саню. Он всегда мрачен, как демон. Основательно изрытое оспой лицо уродуют еще и брови, густо торчащие над острыми черными глазами.
Передвинув папиросу из левого в правый угол рта, он поднимается в своем неизменном клеше, полосатой линялой тельняшке и вразвалку идет вдоль стола. Все умолкают.
Седой Матрос моргнул своим дружкам. Они, как по команде, встали, отодвинув стол. «Перо» Матроса, продолжая председательствовать за столом, качнулось и замерло. Один из шниферов, совсем уже пожилой, весь заросший серой щетиной, сказал нам:
— Ну, сморчки, пожалуйте бриться...
Мне стало не по себе. Чего они взбесились? Какое значение имеет для всех этих волков, будем мы форвардами в уличной или в клубной команде? Конечно, разумней было послушать Илью и сегодня здесь не появляться. От пьяной шпаны добра не жди. Бессмысленная храбрость! Никогда я не слыл трусом, но сейчас колени у меня дрожали, во рту пересохло, и страх подступил к горлу большим противным клубком. У Саньки от страха сильно колотится сердце. Степка начинает чуть-чуть заикаться, а у меня страх бьет на желудок. Под Степкиным уничтожающим взглядом я и вовсе стушевался. Он, представьте, заложил руки за спину, гордо откинул свою лобастую голову, и, клянусь, я не увидел и тени испуга. Совершенно непонятный человек! У меня спазмы в животе, а он глядит Седому Матросу в глаза и нахально спрашивает:
- Предыдущая
- 33/64
- Следующая
