Время собирать камни. Очерки - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 40

• Предыдущая
• 40/59
• Следующая

Таракановское шоссе повело нас от плоскости, на которой стоит Солнечногорск (а рядом совсем уж плоское озеро Сенеж), в холмы, в холмы с обеих сторон, в замкнутый, ограниченный этими холмами, но ими же и образуемый ландшафт. «Стены блоковского кабинета», – повторим вслед за другими это удачное определение шахматовских окрестностей, оброненное Андреем Белым.

По холмам – деревеньки, села. Раньше они были явственно обозначены беленькими церковками (вспомним, что с какого то удачного места можно было видеть двадцать церковок), теперь же не столь различимы, сливаются на расстоянии с перелесками, с кустарником, с зеленой землей.

– Надо добиться, чтобы окрестности Шахматова были объявлены заповедником, заказником, – говорит Станислав, – что плохого, если небольшой кусок Подмосковья сохранит свою первозданную красоту.

– Что это значит? Церквей ведь не наставишь опять.

– Хотя бы не строить по этим холмам высоких бетонных зданий. А то вон в селе Новом санаторий в бывшем именье, и собираются поднять там несколько многоэтажных корпусов. Все очарование этих мест будет разрушено.

– Да, это верно. Дело не только в красоте предмета, но и в красоте окружающей его обстановки. Мемориальный объект, если говорить языком постановлений, решений и документов, можно испортить, не дотрагиваясь до него самого. У архитекторов это называется моральной гибелью памятника. Например, какое нибудь архитектурное сооружение по замыслу архитектора художника должно смотреться на фоне зеленых далей и неба. Перед ним должно быть тоже обширное зеленое ровное пространство. Так вот, если сзади него построить протяженное серое или кирпичное здание, то восприятие этого памятника нарушится, его художественное воздействие ослабнет. А можно сделать и проще: длинное здание построить не сзади архитектурного ансамбля, а перед ним. Тогда издали на этот ансамбль смотреть будет нельзя, но только вблизи, обойдя новое здание. А можно обстроить его со всех сторон. Это будет полная моральная гибель памятника, хоть он формально и не разрушен. Когда будете ехать в автомобиле по метромосту с Ленинских гор в сторону Комсомольского проспекта и центра Москвы, обратите внимание, как аккуратно задернут серой шторой какого то здания ажурный, нежно розовый ансамбль Новодевичьего монастыря. Когда входите на Красную площадь со стороны Исторического музея, нельзя не увидеть, что собор Василия Блаженного смотрится уже не на фоне неба, как бы плывущим или парящим в воздухе, легким, но на фоне плоской и серой шторы новой гостиницы, тем самым собор утяжелен, заземлен. Архитектура – тонкая штука!

Но поскольку речь у нас идет не столько об архитектуре, сколько о ландшафте и его заповедности, перейдем к другим наглядным примерам.

Подмосковное Архангельское. Прекрасный дворец и прекрасный парк вокруг него. Наступает минута, когда вы, пройдя весь парк (оборачиваясь, можно любоваться дворцом в сужающейся перспективе), выходите на крайнюю точку ровного места. Земля уходит вниз крутым склоном: парк и дворец расположены на высоком берегу Москвы реки. Перед вами внизу и вдали открываются река и заречные просторы. К радости, полученной вами от красоты дворца и парковых аллей, от обширного ровного газона перед дворцом, от чистоты и порядка, от гармонии архитектуры с природой, присоединяется радость от прекрасного пейзажа, который вдруг открывается перед вами, Вы уже настроились на восприятие прекрасного, и вот – не обмануты, не оскорблены чем либо уродливым, безобразным. Не плюнуто неожиданно в вашу распахнутую для восприятия прекрасного душу. Чистое зеркало реки, чистые луга на том берегу, перелески. Стожок. Ни ямы, ни бугра, ни мусора, ни ободранной земли, ни раны, ни ссадины, ни захламленности, ни какой нибудь диссонирующей бетонной блямбы. Земля оставлена такой, какой была, когда строился дворец и разбивался парк. Ну что же, все правильно: парк и дворец объявлены заповедными, это художественная, историческая ценность, достояние народа, как говорится, сокровище, которое надо беречь. Мудро поступили, что в пределы заповедного включили помимо дворца и парка ту местность, которая от дворца и парка видна. Если бы обвести циркулем полукруг, надо было бы расставить ножку циркуля километра на три четыре, не больше. Вот и весь обзор. Для такого обширного государства, как наше, невелика потеря. Да и не потеря это вовсе, а, напротив, бережение и сохранение красоты. А ведь дороже ее ничего, может быть, и нет в конечном то счете.

А допустим, было бы так: идешь идешь по парку, выходишь на высокую обзорную точку, а там на другом берегу реки нагорожено и навалено бог знает что. Нефтецистерны, склад бетонных изделий, автобаза, черным дымом дымящие трубы, разъезженная автомобилями и тракторами земля, мотки проволоки, остовы каких то машин, забор из железобетонных блоков…

Все это вещи небходимые в хозяйстве страны, но по хозяйски ли было бы при наших огромных просторах громоздить все перечисленные вещи (и многое другое) перед видовой, обзорной площадкой? Ведь даже и в квартире есть разные шкафы, чуланы, антресоли, подсобные помещения для хозяйственных нужд, а есть гостиная, а раньше в домах были горницы да светелки. Картину с захламленной, обезображенной местностью, обозреваемой с заповедного места, я не придумал. Все это так и есть, если взять уж не Архангельское (которое мудро сохранено), но в тысячу раз более драгоценное и прекрасное древнее место под названием село Коломенское.

Загородная резиденция московских государей в семи верстах от городской заставы, на высоком берегу той же Москвы реки. Прославленный, известный всему просвещенному миру Вознесенский собор, построенный Василием III в благодарность за рождение наследника, будущего Ивана Грозного. Очаровательная белоснежная, голубоглавая (о пяти куполах) Казанская церковь, построенная этим уже выросшим наследником в честь взятия Казани. Был там еще деревянный царский дворец – восьмое чудо света, – который один воплощал в себе все характерные черты деревянного, древнего, хоромнотеремного зодчества. К сожалению, не сохранился, разобран при Екатерине II. То ли трудно было его реставрировать в то время, то ли увлеченная рококо да барокко императрица не смогла оценить всей прелести, всей уникальности дворца. Но впрочем, сохранился точный – до бревнышка – макет дворца, хранящийся теперь в Коломенском же музее, так что при современной строительной технике, при наших просвещенных взглядах на старину восстановить его ничего бы не стоило. Но речь сейчас о другом.

Обойдя и осмотрев все, что есть в Коломенском, выходим (как и в Архангельском) на очень высокий берег Москвы реки. Река образует здесь красивую излучину, а за ней когда то расстилались ровные зеленые луга. Но есть и принципиальное отличие от Архангельского. Там дворец стоит в глубине парка, и надо от него довольно много пройти, чтобы выйти на берег обрыва, откоса, здесь же основной собор, основная зодческая красота поставлена прямо над откосом, так что, пока приближаешься к собору, все время видишь за ним, вместе с ним в виде неизбежного фона этой уникальной зодческой драгоценности все замоскворецкие дали.

Теперь возьмем настоящую, очень красивую ювелирную драгоценность, ну там брошь, кулон, ожерелье, браслет, диадему, и положим сначала ее на чистый и ровный бархат, а потом для сравнения на картофельные очистки, на древесную щепу, на железные обрезки, на мусор, который собирается в углу под веником, да хотя бы и в коробку с домашней галантерейкой, в ворох пуговиц, катушек, иголок, наперстков, тряпочек. Будет разница или нет? Так вот Коломенское, как драгоценность, «лежит» и смотрится на всем этом перечисленном (даже еще и хуже) вместо того, чтобы смотреться на чистом и ровном бархате. Съездите и убедитесь, не поленитесь съездить в Архангельское, чтобы сравнить: как надо и как не надо, как должно быть и как не должно быть.

Есть у меня в запасе и еще один, самый уж вопиющий, пример из этого ряда, связанный с самым уж заповедным местом, с самым дорогим именем. Александр Сергеевич Пушкин. Михайловское и Тригорское. Государственный заповедник.

• Предыдущая
• 40/59
• Следующая