Славянская тетрадь - Солоухин Владимир Алексеевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/28
• Следующая

Когда турки завоевали столицу Византийской империи – Константинополь, им в руки достался и первый по значению православный храм – знаменитая Святая Софья. Они, магометане, при их абсолютной нетерпимости к другим религиям, особенно к христианской, должны были срыть этот храм с лица земли да еще и провести борозду плугом на месте, где он стоял.

Но турки решили сохранить великолепное здание, переосвятив его в мечеть. Султан, между прочим, приказал омыть все здание розовым маслом, чтобы, значит, уж вовсе не пахло никаким православием. Где-нибудь можно найти (я теперь забыл), сколько бочек или тонн понадобилось для этой санитарно-символической процедуры.

Я вспомнил об этом на опытной станции под Казанлыком, после того как сотрудница станции на прощание дала мне лоскуток бумажки величиной с ноготь мизинца, капнув на него (вернее, помазав стеклянной палочкой) розовым маслом.

Бумажку надлежало спрятать в карман, чтобы в течение нескольких дней там, в кармане, держался драгоценный аромат. Восточная пословица гласит: «Имеющий мускус в кармане не кричит об этом: запах мускуса говорит за него».

Именно бумажка-то, чуть-чуть помазанная розовым маслицем, и натолкнула меня на сопоставление. Если уж такая капля розового масла кажется драгоценной и чуть-чуть перемаслить бумажку считается расточительством, каков же был размах у турецкого султана, омывшего маслом самое грандиозное здание Константинополя.

У каждой страны при всем богатстве или, скажем, при всем разнообразии богатств и ярких особенностей всегда найдется какая-нибудь особенная особенность. Ну там, допустим, русская икра, французское вино, чешское пиво, австралийская шерсть, исландская селедка, голландский сыр, греческие маслины, швейцарские часы, финские лыжи, норвежские рыболовные крючки, немецкая оптика, венские вальсы, неаполитанские песни.

Для Болгарии – розовое масло. Оба раза я был в Болгарии осенью (в последний раз на грани осени и зимы) и, разумеется, знаменитой Розовой долины в ее полном, цветущем, благоуханном блеске не видал. Больше того, когда мы спустились с Шипкинского перевала вниз, к городу Казанлыку, долина оказалась припорошенной первым (очень временным, впрочем) снежком. Какие уж тут розы! Все же нельзя было совсем не поинтересоваться, проехать мимо.

Вот сотрудница опытной станции и показала нам неоглядные дали, занятые под розовые плантации. Кусты растут ровными, убегающими вдаль рядами, как, скажем, чай в Грузии или как росла бы черная смородина.

Надо заметить, что пышно цветущие, декоративные розы, так сказать, розы-аристократки (а их ведь сотни сортов), почти совсем бесполезны с точки зрения розового масла. Казанлыкская роза – роза-скромница, роза-труженица. Так ведь очень часто бывает в жизни – либо красота, либо польза. Напоминая об этом, я вовсе не хочу принизить какую-нибудь одну сторону. Каждый из нас ни разу, может быть, не видел, не держал в руках ни грамма розового масла и не страдал от этого, но зато десятки и сотни раз наслаждался красотой цветов. Мне, во всяком случае, легче представить мою жизнь без зеленоватой жидкости, заключенной в стеклянный сосуд, чем без мудрого разнообразия цветов на земле, без их великой облагораживающей красоты. Отдавая должное весьма полезной казанлыкской розе, не будем упрекать желтые, чайные, махровые, черные, белые и прочие розы за то, что «недостаточно эфироносны», за то, что существование их на земле в некотором роде попахивает тунеядством и пора бы-де заставить их производить розовое масло.

Страничкой раньше я сказал про розу: «кто» вместо «что», то есть как если бы про одушевленный предмет. Это я под влиянием сотрудницы, провожавшей нас, под влиянием ее отношения к розе. Сотрудница, например, говорила:

– Когда роза цветет, она хочет, чтобы было много влаги в воздухе. Особенно ей нравится туманное утро. Поэтому наша казанлыкская роза цветет с конца мая до двадцатого июня. Свои бутоны она раскрывает рано утром. Надо обрывать лепестки до восхода солнца. Потом масло начнет улетучиваться. Вы же знаете, как пахнут розы на солнце.

Обрывают розовые лепестки только руками, никакая механизация невозможна. С одного гектара мы собираем две с половиной тонны розовых лепестков (вот это сырье!); из трех тонн лепестков мы получаем один килограмм масла, один килограмм масла стоит пять тысяч левов (около шести тысяч рублей на наши новые деньги). Розовое масло идет исключительно на экспорт. В 1917 году в Болгарии было 9 тысяч гектаров розовых плантаций. В 1944 году – пять гектаров. Теперь около трех с половиной тысяч.

Сначала производили исключительно розовую воду. Она идет в медицину, в кондитерскую промышленность, в косметику. Потом заметили, что на розовой воде плавают капельки масла. Теперь вода – вторичный продукт.

Опытная станция изучает болезни, вредителей, агротехнику. Собственно, две главных половины вопроса: во-первых, зачем и где образуется масло и, во-вторых, каким способом получать его побольше. Я не уточнял, но, сдается, что вторая половина вопроса решается успешнее первой.

Аппаратура несложная, перегоночная: котлы, трубы, пар, его охлаждение, капельки драгоценной жидкости.

Когда происходило вручение упомянутого мной лоскутка бумажки, разговор расширился, захватив краем эстетическую сторону розового цветка. Я вспомнил о том, что садоводы, как ни бьются, не могут вывести голубого сорта розы. Сотни, многие сотни оттенков и сортов, а голубой не дается в руки, разжигая азарт, возбуждая энергию любителей.

– У нас есть голубая роза, – возразила мне девушка.

– Не может быть! – Почва подо мной заколебалась. Дело в том, что на этой голубой розе, вернее, на невозможности вырастить ее, я построил одно свое стихотворение. Зачеркивать его было очень жалко.

– Ну да, – убеждала девушка, – есть голубая роза.

Мы подошли к кусту. Но роза теперь не цвела, и наш спор никак не мог бы решиться. Но тут вспомнили, что на станции есть альбом. Скорее раскрыли его на нужной странице.

«Вздох облегчения вырвался из моей груди», – как написали бы в старинном романе. Роза была вовсе не голубой, а сиреневой, лиловой, скорее даже фиолетовой.

Михаил Михайлович Пришвин однажды написал, что долгое время в его жизни был небольшой пробел: все не удавалось вместе с археологами покопаться в земле. Ну там курганы, древние захоронения, черепки, кости…

У каждого из нас, наверно, есть такие пробелы. Каждый человек умирает, не увидев на земле большую часть того, что есть, не прикоснувшись к большей части дел, которыми занимаются люди.

Мне, например, не приходилось до сих пор бывать в настоящих пещерах. Читал в книгах про сталактиты и сталагмиты, подземные озера и реки, про заманчивые путешествия в глубь земли. В книжках, читанных в детстве, все эти пещеры были связаны с тайнами, с кладами, с таинственным исчезновением людей, со скелетами, находимыми в глубине пещер. Красота пещер была между прочим.

Люди живут на земле, редко думая о том, что у них под ногами, под деревнями, лугами, пашнями, рощами, реками или даже морями скрывается что-то такое, что может быть интересным или даже красивым. Полезные ископаемые – это понятно. Где-то внизу залегают каменный уголь, нефть и железные руды. Но чтобы сказочные дворцы…

Правда и то: находясь в настоящей пещере, забываешься и с трудом представляешь, что наверху суетятся в изнурительной суете миллиарды живых существ, руководящихся в своем поведении все больше минутными да часовыми стрелками. Иногда поглядывают даже и на секундную.

Здесь своя мера времени. С каменного свода, с высоты, допустим, двадцати метров падает капля. Через некоторое время (не имеет значения, через какое) она упадет вновь. Можно поручиться только в одном – промежутки между каплями абсолютно одинаковые. Капли падают восемнадцать миллионов лет. В ней, крохотной капельке воды, растворена крупица (ну какая там крупица, молекула!) извести. Упала капля на каменный пол подземного зала, разлетелась вдребезги, растеклась в мокрое пятно. Так бы и не было навеки ничего, кроме мокрого пятна. Но, чу, точно на это же место падает новая капля. Не было бы ничего и теперь, упади хоть сто капель, хоть тысяча. Разве что продолбилась бы со временем в камне маленькая ямка, исходя из пословицы – мала капля, но камень долбит.

• Предыдущая
• 15/28
• Следующая